Рассечение Стоуна - Соколов Сергей И.. Страница 33

Министр и представить себе не может, что значит для Миссии остаться без хирурга, подумала монахиня. Пока не прибыл Томас Стоун, Гхош отвечал за медицину внутренних болезней и педиатрию, а Хема – за акушерство и гинекологию. За прошедшие годы появилось и исчезло немало других специалистов, некоторые из них могли проводить операции. Но до Стоуна опытного полноценного хирурга у них не было. С ним у Миссии появилась возможность лечить сложные переломы, удалять опухоли, пересаживать кожу при ожогах, ликвидировать ущемленные грыжи, удалять увеличенные простаты и раковые груди, производить трепанацию черепа. Работа Стоуна (с такой ассистенткой, как сестра Мэри) подняла Миссию на новый уровень. Без него все изменится.

Через несколько минут телефон опять задребезжал, на этот раз звук был зловещий. Матушка осторожно поднесла трубку к уху.

Прошу тебя, Господи, только бы со Стоуном ничего не случилось.

– Алло? Это Эли Харрис. Конгрегация баптистов Хьюстона… Алло?

Для звонка из Америки связь была кристально чистая. Матушка так удивилась, что лишилась языка.

– Алло? – повторил голос.

– Да? – хрипло произнесла матушка.

– Я говорю из отеля «Гион» в Аддис-Абебе. Могу я говорить с матушкой Херст?

Прикрывая микрофон, матушка в ужасе положила трубку на стол. Она была совершенно сбита с толку. Каким чудом Харриса сюда занесло? Монахиня привыкла общаться с филантропами и благотворительными организациями по почте. Соображать следовало быстро, а голова, как назло, была тяжелая. Сделав над собой усилие, она подняла трубку.

– Я передам, мистер Харрис. Она вам перезвонит…

– А можно узнать, с кем я говорю?

– Понимаете, у нас умер один человек из персонала. Прежде чем она соберется вам позвонить, может пройти несколько дней.

Он собрался сказать еще что-то, но матушка резко нажала на рычаг и сразу же сняла трубку и положила на стол. Пусть теперь звонит!

Баптисты Хьюстона принадлежали к числу самых щедрых и верных Миссии спонсоров. Матушка каждую неделю рассылала написанные от руки письма религиозным организациям Америки и Европы, прося переслать ее просьбу другим благотворителям, если сами не в состоянии помочь. Обнаружив в ответе мало-мальский интерес, она немедленно отправляла адресату книгу Томаса Стоуна «Практикующий хирург. Краткие очерки тропической хирургии». Хотя получалось недешево, это было действеннее любого проспекта. Филантропы, как оказалось, проявляли прямо-таки похотливый интерес к болезням и уродствам, а фотографии и иллюстрации в книге (автор – сестра Мэри Джозеф Прейз) этот интерес удовлетворяли. В главе про аппендицит на картинке изображалось странное мохнатое существо с рылом свиньи и крошечными близорукими глазками, и матушка всегда закладывала эту страницу своим письмом. Подпись под иллюстрацией гласила: «Вомбат – норный, ночной вид сумчатых, встречающийся исключительно в Австралии и упомянутый здесь лишь потому, что кроме человека и обезьян аппендикс есть только у него». В обеспечении финансовой поддержки со стороны хьюстонских баптистов книга сыграла куда большую роль, чем переписка.

Через полчаса прибыл Гхош, качая головой.

– Я был в британском посольстве. Объехал город. Еще раз наведался к нему домой. Розина там, и она его в глаза не видела. Прошелся по территории Миссии…

– Давайте прокатимся, – перебила его матушка. Когда они подъехали к воротам Миссии, их взору предстало одолевающее подъем такси с белым человеком за окном.

– Это, наверное, Эли Харрис, – пролепетала матушка, сползая вниз по пассажирскому сиденью с удивившим Гхоша проворством, и рассказала о звонке Харриса. – Если мне не изменяет память, я получила с него деньги под ваш проект развернуть в городе широкую кампанию против сифилиса и гонореи. Харрис прибыл проконтролировать, как идут дела.

Гхош чуть не съехал в кювет.

– Матушка, но ведь у нас нет такого проекта!

– Разумеется, нет, – вздохнула монахиня.

По утрам Гхош никогда не выглядел особенно презентабельно, даже приняв ванну и побрившись. А сегодня он не мылся и не касался бритвы. Черная щетина проступила на шее, окружила губы и простерлась до самых глаз, налитых кровью.

– Куда мы едем? – спросил он.

– В Гулеле. Нам надо заняться организацией похорон. В машине воцарилось молчание.

Кладбище Гулеле находилось почти за городом. Дорога прорезала лес, под плотным покровом из листьев и веток было сумрачно. Путь неожиданно преградили кованые ворота, врезанные в стену из известняка. Посыпанная гравием дорожка вела к плато, поросшему соснами и эвкалиптами. Во всей Аддис-Абебе не было деревьев выше.

Они брели меж могил, увязая в опавшей листве. Шум большого города сюда не долетал, на землю опустилась тишина леса и безмолвие смерти. Прошел легкий дождик, с веток срывались крупные капли. Матушка не могла отделаться от ощущения, что они вторглись в чужие владения.

Она остановилась у могилы, не превышающей размерами алтарную Библию.

– Младенец, Гхош, – произнесла монахиня, чтобы хоть чей-то живой голос нарушил тишину. – Судя по фамилии, армянин. Господи, да он скончался в прошлом году.

Цветы у надгробия были свежие. Матушка про себя прочла «Аве Мария».

Далее находились могилы молодых итальянских солдат. Nato a Roma или Nato a Napoli, но независимо от места рождения все они были Deceduto ad Addis Ababa. На глаза у матушки навернулись слезы, стоило ей представить, как далеко от дома они погибли.

Лицо Джона Мелли явилось ей, и она услышала гимн Бэньяна [49], который играли на его похоронах. Порой мелодия приходила к ней, и тогда непрошеные слова срывались с уст.

Монахиня повернулась к Гхошу:

– А вы знаете, что я однажды была влюблена? Гхош, которому и без того было не по себе, застыл.

– В смысле… в мужчину? – еле выдавил он.

– Разумеется, в мужчину, – фыркнула матушка. Гхош немного помолчал.

– Нам кажется, мы все знаем про товарищей по работе, а на самом деле не знаем ничего.

– Я не сознавала, что люблю Мелли, пока он не оказался при смерти. Я была так молода. Влюбиться в умирающего – на свете нет ничего проще.

– А он любил вас?

– По всей видимости. Ведь он умер, спасая меня. – Она смахнула слезинку. – Это было в тысяча девятьсот тридцать пятом. Я только прибыла в Эфиопию, и времена были самые лихие. Император бежал из города, итальянские войска приближались. Бесчинствовали мародеры, грабили, насиловали. Джон Мелли реквизировал машину, чтобы забрать меня. Я добровольно вызвалась работать в больнице, которая сейчас часть Миссии. Он остановился на улице, чтобы помочь раненому, и мародер подстрелил его. Просто так, без причины. – Она пожала плечами. – Десять дней, до самой его смерти, я была при нем сиделкой. Как-нибудь я расскажу вам об этом. – Матушка внезапно опустилась на какую-то скамейку и закрыла лицо руками. – Со мной все хорошо, Гхош. Дайте мне минутку.

Она оплакивала не столько Мелли, сколько пролетевшие годы. Матушка прибыла в Аддис-Абебу, успешно закончив монастырскую школу и поработав в лазарете для слушателей; она приняла должность в суданской Внутренней миссии. В Аддис-Абебе оказалось, что эта должность более не существует, и она прибилась к крошечной больнице, почти покинутой американскими протестантами. На ее глазах прибывали молоденькие итальянские солдаты – некоторых здесь и похоронили, – а также штатские, чтобы заселять новую колонию, – плотники, каменщики, техники. Крестьянин Флорино после пересечения Суэца превращался в дона Флорино, водитель «скорой помощи» преображался во врача. Она умудрялась выживать, как во время оккупации выживали лавочники-индусы, торговцы-армяне, греки-содержатели гостиниц. Матушка оставалась там и в 1941 году, когда страны Оси [50] ринулись искать удачу в Северной Африке вслед за Европой. Позже она с балкона отеля «Белла Наполи» наблюдала, как Уингейт со своими британскими войсками торжественно входит в город вслед за императором Хайле Селассие, вернувшимся после шести лет изгнания. Матушка не сводила глаз с крошечной фигурки императора, а тот вертел туда-сюда головой и, казалось, был поражен произошедшими в городе переменами: кинотеатрами, гостиницами, магазинами, неоновым освещением, многоэтажными домами, замощенными зелеными улицами… Матушка ляпнула тогда корреспонденту агентства «Рейтер», что император, пожалуй, был бы не прочь провести еще пару годков в изгнании. К ее глубокому сожалению, слова эти подхватила чуть ли не каждая иностранная газета (к счастью, ссылаясь на «анонимного наблюдателя»). Воспоминание вызвало у матушки улыбку.