Рассечение Стоуна - Соколов Сергей И.. Страница 35

Он задал следующий вопрос, хотя заранее знал ответ. Бывает, диагноз буквально написан у пациента на лбу. Или раскрывается в первой же фразе. Или обнаруживает себя в запахе; врач еще даже не осмотрел больного, а ему уже все ясно.

– Вчера утром, – ответил Мебрату. – Перед тем, как начались боли. С тех пор ни стула, ни газов, ничего.

Порой кишка узлом завяжется,

Да так, что мало не покажется…

– И сколько всего клизм вы поставили? Мебрату издал короткий смешок.

– Догадались, да? Две. Результата никакого.

У него был не просто запор, а именно непроходимость – даже газы не отходили.

Мужчины за дверью, казалось, заспорили.

Язык у Мебрату был сухой, бурый и обложенный. Налицо обезвоживание, не анемия. Гхош обнажил неестественно раздутый живот, что даже не следовал за дыханием и вообще едва шевелился. Это моя работа, подумал Гхош, доставая стетоскоп. День за днем. Животы, груди, плоть.

Вместо нормального бурчания через стетоскоп прослушивались высокие тоны, словно вода падала на оцинкованный лист. В качестве фона звучали размеренные тоны сердца. Достойно удивления, как хорошо звуки бьющегося сердца проходят через наполненные жидкостью кишки. В учебниках это явление не описано, ему не попадалось.

– У вас заворот кишок, – произнес Гхош, вытаскивая трубки стетоскопа из ушей. Голос его доносился откуда-то издалека и, казалось, принадлежал кому-то другому. – Петля ободочной кишки заворачивается вот так, – он продемонстрировал процесс на трубках стетоскопа. – Здесь это не редкость. Колон у эфиопов длинный и подвижный. Да еще и питание, как мы полагаем, играет свою роль.

Мебрату сопоставил свои симптомы со словами Гхоша и рассмеялся.

– Я рта не успел раскрыть, а вы уже все знали, доктор.

– Пожалуй.

– А кишка может сама развернуться?

– Нет. Ее надо развернуть. Хирургическим путем.

– Не редкость, говорите. А что происходит с моими соотечественниками, если они попадают в такую переделку?

В это мгновение Гхош вспомнил, откуда он знает это лицо. Незабываемая сцена.

– Без операции? Они умирают. Понимаете, кровоснабжение основания петли также прекращается. Кровь перестает циркулировать, и начинается гангрена.

– Слушайте, доктор. Как все не вовремя.

– Ясное дело, не вовремя! – взорвался Гхош, напугав Мебрату. – Почему вы явились сюда, в Миссию, позвольте спросить? Почему не обратились в военный госпиталь?

– Что вы еще обо мне знаете?

– Вы офицер.

– Эти клоуны, – он дернул подбородком в направлении приятелей, – они даже переодеться в штатское толком не сумели. Если башмаки у них не надраены, они словно голые.

– Вообще-то дело не только в этом. Много лет назад, когда я только прибыл сюда, я видел, как вы проводили казнь. Никогда не забуду.

– Восемь лет и два месяца тому назад. Пятого февраля. Я тоже всегда буду это помнить. Вы были там?

– Волей случая.

Они с Хемой просто ехали по городу и наткнулись на толпу. Пришлось выйти из машины и присоединиться к зрителям.

– Прошу понять, это был самый мучительный приказ из всех, что мне довелось выполнять, – сказал Мебрату. – Они были мои друзья.

– Я почувствовал это. – Гхош вспомнил, с каким достоинством держались приговоренные и палач.

По лицу Мебрату пробежала судорога, и они оба подождали, когда приступ минует.

– Это другая боль, – попытался улыбнуться офицер.

– Вам следует знать, – проговорил Гхош, – что сегодня нам звонили из дворца. Они просили матушку-распорядительницу сообщить им, если какой-нибудь военный обратится за помощью.

Мебрату выругался и попробовал сесть. Тут же в кабинет вбежали его сопровождающие. Завязался горячий спор. Больше офицеры комнату не покидали.

– Кто-нибудь известил их, что я здесь? – спросил больной.

– Нет. Матушка сказала мне, что не может отказать в помощи, если вам некуда обратиться.

– Спасибо. Поблагодарите ее от моего имени. Я полковник лейб-гвардии Мебрату. Кое у кого из нас были планы встретиться сегодня в Аддис-Абебе. Я прибыл из Гондара. И оказалось, что встречу следует отменить. Мы боялись, что мы… скомпрометированы. Еще в Гондаре меня схватила боль. Я обратился к врачу. Так же, как вы, он, наверное, знал, кто я такой, но ничего не сказал. Только велел обратиться к нему завтра для повторного осмотра. Он-то, должно быть, и сообщил во дворец, иначе зачем им обзванивать столичные больницы? Если меня здесь найдут, то повесят, как и тех. Вылечите меня. Сегодня я не могу обратиться в военный госпиталь.

– Тут есть еще одна проблема, – произнес Гхош. – Наш хирург… пропал.

– Мы слышали о вашей… утрате. Мне жаль. Если доктора Стоуна нет, тогда проведите операцию вы.

– Но я не могу…

– Доктор, у меня нет выбора. Если вы не сделаете мне операцию, я умру.

– А если бы ваша жизнь оказалась под угрозой? Решились бы вы на операцию? – резко вступил в разговор один из прибывших с полковником офицеров.

Полковник взял Гхоша за руку.

– Простите моего брата. – Он улыбнулся, будто желая сказать: вот видите, на что приходится идти, чтобы сохранить мир! А вслух произнес: – Если что-нибудь случится, вы можете с чистой совестью сказать, что ничего обо мне не знали, доктор Гхош. Ведь это правда. У вас насчет меня одни догадки.

Гхош набрал номер телефона Хемы. Ему пришло в голову, что полковник Мебрату и его люди наверняка плетут какой-то заговор. Иначе зачем им тайная встреча в Аддис-Абебе? Вот ведь головоломка: офицер, исполнитель казни и вместе с тем крамольник. Как с ним поступить? Конечно, его врачебный долг – сохранять терпение. Гхош не чувствовал к полковнику антипатии, не то что к его брату. Какая может быть неприязнь по отношению к человеку, который так стойко переносил боль?

Шумы в телефонной трубке перекрывались пульсацией крови в ухе, в такт ударам сердца.

Отрывистое «Алло!» Хемы свидетельствовало, что она не в духе.

– Это я, – быстро сказал Гхош. – Знаешь, что у меня за пациент сегодня?

Он изложил ей суть.

– И к чему мне все это знать? – Хема даже не дослушала до конца.

– Хема, ты меня поняла? Нам придется оперировать. Это наш долг.

Молчание. Он добавил:

– Они на все готовы. Идти им некуда. И они вооружены.

– Если они на все готовы, пусть сами вскрывают брюхо. Я – акушер-гинеколог. Скажи им, что у меня на руках двое новорожденных близнецов и я не в состоянии оперировать.

– Хема! – От ярости Гхош позабыл все слова. А он-то думал, она на его стороне. Хотя бы в том, что касается заботы о больных.

– Ты хоть понимаешь, что на меня свалилось? – спросила она. – Через что я прошла вчера? Тебя там не было, Гхош. Теперь я в ответе за каждый вздох малышей.

– Хема, я и не говорю…

– Ты проведешь операцию, старина. Ты ассистировал ему при завороте кишок, ведь так?

Разумеется, она имела в виду Стоуна.

Тишину нарушало только его дыхание. «Неужели ей все равно, если меня застрелят? Откуда такое отношение? Словно я враг. Словно я причина вчерашней беды. А может, я и полковника сюда пригласил?»

– Что, если мне произвести резекцию и анастомозировать толстую кишку? Или выполнить колостомию? [51]

– Я после родов. Нетрудоспособна. На работе отсутствую. Меня нет сегодня!

– Хема, мы обязаны… пациент… клятва «Гиппократа… Она горько рассмеялась.

– Клятва Гиппократа актуальна, если сидишь в Лондоне и пьешь чай. Какие еще клятвы здесь, в джунглях! Я знаю свои обязанности. Больному повезло, что у него есть ты, вот все, что я могу сказать. Все лучше, чем ничего.

И повесила трубку.

Гхош был специалистом по внутренним болезням, от и до. Инфаркты, пневмонии, неврология, лихорадочные состояния, сыпь, непонятные симптомы – здесь он был в своей тарелке. Он мог диагностировать, показана ли операция, но его не учили оперировать.

В лучшие дни Миссии, стоило Гхошу заглянуть в операционную, как Стоун моментально ставил его ассистентом. Это позволяло сестре Мэри немножко отдохнуть и вносило разнообразие в жизнь. Присутствие Гхоша нарушало благопристойность операционной, придавало всему какой-то карнавальный оттенок, но Стоун не возражал. Гхош сыпал вопросами, при нем Стоун разливался соловьем, наставлял, даже предавался воспоминаниям. По ночам Гхошу случалось ассистировать Хеме, если приходилось в экстренном порядке делать кесарево. Хема посылала за ним и при обширной резекции раковой опухоли яичников или матки.