Дочь короля эльфов - Дансени Эдвард. Страница 46

Старейшины добрались до дома ведьмы так скоро, как только могли. Они увидели Жирондерель, сидевшую у порога и смотрящую куда-то вдаль. Колдунья по-прежнему выглядела не моложе и не старше, чем всегда, и казалось, что стремительный ход времени нисколько ее не касается.

— Мы — старейшины Эрла, — сказали старейшины, выстроившись перед ней в своих парадных костюмах.

— А-а… — отозвалась Жирондерель. — Так это вы хотели магии? Ну как, пришла ли она в вашу долину?

— Пришла, — ответили старейшины. — У нас ее столько, что мы готовы поделиться с любым.

— То ли еще будет, — загадочно ответила Жирондерель.

— Мать-колдунья, — выступил вперед Нарл, — мы пришли, чтобы молить тебя о помощи. Не дашь ли ты нам какое-нибудь доброе заклинание, которое оградило бы нас от магии и не позволило никакому новому волшебству проникать в нашу долину, так как и того, что уже есть, чересчур много.

— Чересчур много?! — воскликнула Жирондерель. — Чересчур много волшебства? Да разве не волшебство составляет самую суть жизни и ее вкус? Разве не оно украшает и придает жизни блеск и красоту? Нет, клянусь моей метлой, я не дам вам ни одного заклинания против магии!

Старейшины подумали о блуждающих огнях, о едва различимых во тьме существах со странными голосами и обо всех странностях и чудесах, которые еще могут произойти в их возлюбленной долине. И тогда они снова принялись упрашивать ведьму, стараясь говорить как можно убедительней и учтивее.

— Прости нас, мать-колдунья, — сказал Гузик, — но магии действительно слишком много. Похоже, все существа, которым положено обитать в Стране Эльфов, перешли границу и ринулись в нашу долину.

— Так и есть, — поддержал товарища Нарл. — Граница прорвана, и конца нашествию не видно, а ведь блуждающим огням положено жить в болоте, троллям и гоблинам — в Стране Эльфов, а мы, люди, должны держаться других людей. Таково наше общее мнение. Что же касается волшебства, которого желали много лет назад, когда все мы были молоды, то теперь нам ясно — оно не для человека.

Жирондерель молча смотрела на него, и глаза ее, горевшие, как у кошки, светились все ярче и ярче. Видя, что колдунья не двигается и молчит, Нарл снова принялся ее уговаривать.

— О, мать-колдунья! — воскликнул он. — Неужели ты не поможешь нам ни одним заклятьем, с помощью которого мы могли бы осадить от магии наши дома?

— Ни одним заклятьем!.. — прошипела Жирондерель. — Ни заклятьем, ни амулетом, клянусь моей метлой, звездами и полетами в ночной темноте! Неужели вы хотите лишить Землю этого удивительного наследства, которое досталось ей от прежних времен? Неужели вы отнимете это драгоценное сокровище и оставите ее ни с чем на посмешище другим планетам? Ведь без магии, без волшебства, которых у нас — на зависть темноте Вселенной — в достатке, мы стали бы нищими… — И она наклонилась вперед с высокого порога своего дома и, пристукнув по земле своим посохом, устремила прямо в лицо Нарлу взгляд своих немигающих глаз.

— Нет, — сказала она, — я скорее дала бы вам заклинание против воды, чтобы весь мир страдал от жажды, чем заклинание против песни ручья, которая вечерами негромко звенит за гребнем холма. Она не слышна бодрствующему, но вплетается в наши сны, рассказывая нам о древних войнах, что вели духи Воды, и об их утраченных любимых. И я скорее дам вам заклятье против хлеба, чтобы весь мир голодал, чем заклятье против волшебства пшеницы, которое при свете июльской луны наполняет золотом лощины и в котором короткими теплыми ночами во множестве странствуют те, о ком человек ничего не знает. И скорей я сообщила бы вам заклятье против уюта, одежды, еды, тепла и крыши над головой — заклятье окончательное и необратимое, — чем лишила бы скромные земные поля той магии, которая служит им и теплым плащом, защищающим от леденящего холода Вселенной, и нарядным платьем, укрывающим их от жестоких насмешек пустоты.

Ступайте же отсюда! Ступайте к себе в деревню и знайте, вы, кто стремился к магии в юности, но не хочет иметь с ней дело в зрелые годы, что слепота духа, которая поражает человека к старости, еще хуже, чем слепота глаз, так как она окружает вас черной пеленой, сквозь которую нельзя ни рассмотреть, ни услышать, ни почувствовать, ни понять ровным счетом ничего. И ни один голос, что раздается из этой черноты, не убедит меня составить заклинание против магии.

Вон! Пошли вон!

Воскликнув: «Вон!» — колдунья навалилась всем своим весом на черную палку, явно собираясь встать, и старейшинами овладел сильный страх. В тот же момент они увидели, что вечер близок, и вся долина скрылась в тени, и только вершина холма, где росла ведьмина капуста, все еще озарена светом уходящего дня, так как, слушая суровую отповедь Жирондерели, они позабыли о времени. Только теперь старейшинам бросилось в глаза, что час довольно поздний, а прохладный ветер, заставивший их вздрогнуть, показался предвестником близкой ночи, подступившей к самым холмам, и даже воздух, который они вдыхали, был словно напоен тем самым волшебством, для защиты от которого старейшины надеялись получить у колдуньи могучее заклинание.

И они оказались в этот тревожный час вдали от своих домов, на холме, лицом к лицу с ведьмой, которая явно готовилась подняться, а ее глаза были устремлены прямо на них. Вот Жирондерель слегка привстала со своего кресла, и не было никаких сомнений, что еще несколько мгновений, и она уже будет ковылять между ними и, сверкая глазами, заглядывать в лицо каждому.

Старейшины повернулись и дружно бросились бежать вниз по холму.

Глава XXXI

ВОЛШЕБНЫЕ ТВАРИ ПРОКЛЯТЫ

Сбежав вниз по холму, старейшины Эрла оказались в полутьме вечерних сумерек, серой пеленой сгустившихся над долиной чуть выше поднявшегося от ручья тумана. И все же в воздухе чувствовалось нечто большее, чем обычная таинственность земного вечера. Свет, мерцающий в окнах домов, свидетельствовал, что все жители уже разошлись по домам, и на улицах селения не было ни одного человека, если не считать лорда Ориона, который подобно длинной, бесплотной тени, молча, почти крадучись прошел к облюбованной троллями голубятне в сопровождении толпы блуждающих огней, и мысли его были далеки от Земли. И чудеса, что день за днем скапливались в селении, придавали Эрлу такой неуютный, сверхъестественный, чужой облик, что старейшины, и без того запыхавшиеся, невольно ускорили шаг.

Они явились в святилище, стоящее на выходящем к холму Жирондерели краю селения, явились в тот самый час, когда Служитель обычно сзывал жителей на «Птичью Колыбельную», как прозвали в Эрле вечерние песнопения. Но на этот раз старейшины застали Служителя не в святилище, а вне его. Не обращая внимания на ночную прохладу, он стоял на верхней ступеньке крыльца, и лицо его было обращено в сторону Страны Эльфов. Словно в праздник, Служитель был облачен в свою белую сутану с пурпурно-лиловой каймой и имел на груди священный золотой знак, и только дверь святилища была плотно закрыта, и сам он стоял к ней спиной. И старейшинам было удивительно видеть его здесь, да еще в такой одежде.

Пока они удивлялись, Служитель, по-прежнему глядя на восток, где уже появились первые бледные звезды, вдруг заговорил, и его голос прозвучал в вечерней тишине отчетливо и ясно. И все слова он выговаривал громко, приподняв голову словно затем, чтобы его услышали и жители Страны Эльфов по ту сторону сумеречной границы.

— Да будут прокляты все твари, — говорил он, — которым нет места на Земле. Да будут прокляты все огоньки, что обитают среди топей и болот, так как их дом — в глубине зловонной трясины; так пусть они пребудут там до Судного дня и пусть там настигнет их высшее проклятье!

И пусть будут прокляты гномы, тролли, эльфы и гоблины на Земле и все духи воды. Пусть будут прокляты фавны и те, кто поклоняется Пану. Пусть будут прокляты все, кто обитает на вересковых пустошах, за исключением домашнего скота, принадлежащего человеку. Да будет проклято волшебство и все сказки, что о нем рассказывают; да будет проклята магия предрассветных лугов, и все истории сомнительного свойства, и все предания, что дошли до нас из глубины нечестивых времен.