Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна. Страница 85

Женя села и потянулась к часам.

— Ой, ты знаешь, который час?!

— А что?

Она уже перелезала через него, и он придерживал её, чтоб не упала.

— А кто собирался на рассвете вставать?

— Понял.

Женя быстро накинула халатик, нашаривая завязки.

— Посуду не помыли, не убрали, тебе уже вставать скоро… — посмотрела на его лицо и прыснула. — Заигрались.

— Точно.

Эркин одним рывком скинул себя с кровати, быстро подобрал свою одежду.

— Это точно, — бормотал он, оглядывая комнату.

Эркин отнёс одежду в кладовку, вышел с полотенцем в руках. Женя с весёлой яростью мыла посуду.

— Я возьму воды, оботрусь.

— Конечно, бери, — бросила она, не оборачиваясь. — Ещё тёплая. Может, помоешься?

— Долго будет.

Он быстро обтёрся мокрым полотенцем, так что загорелась кожа, покосился на Женю. Повесил полотенце на верёвку и взял чистое. Намочил, отжал и ушёл в комнату. Женя не обратила на это внимания, заметила только, что он, возвращаясь на кухню, погасил лампу в комнате.

— Спасибо.

— Совсем уже выгорела. Я штору дальнюю открыл. Чтобы проветрилось.

— Спасибо, родной.

— Женя, это твоё полотенце?

Она удивлённо обернулась. Он стоял голый с её полотенцем в руках.

— Да, а что?

— Ты… ты извини… прости меня, Женя, но…

— Да в чём дело?

Только сейчас она заметила, что он намочил край полотенца и, волнуясь, отжимает его прямо на пол.

— Ты что, Эркин?

— Я подотру. Я знаю, ты этого не любишь, но… но так нужно…

— Что нужно?

Он шагнул к ней и опять одним лёгким движением распахнул на ней халатик.

— Ты что?

— Прости, Женя, — он быстро обтирал ей грудь, живот, бёдра мокрым полотенцем.

От растерянности она не сопротивлялась. Его движения были ловки и уверенны, ласковы, но… но это была совсем иная ласка. Иная. Он вытер её насухо и сам запахнул и завязал на ней халатик. Выпрямился. Женя увидела его лицо. Напряжённое и виноватое.

— Прости, Женя, — он вздохнул. — Но остаётся запах. Если сразу не смыть, он долго держится. Одеяло я протёр. Ты… ты если хочешь, потом побрызгаешь. Духами. Понимаешь, кто был… в Паласе, тот сразу его узнает, догадается… — у него задрожали губы, он замолчал, безжалостно скручивая полотенце, и понурился, глядя в пол.

— Эркин, родной мой, — Женя взяла его голову обеими руками, подняла. — Ну, погляди на меня. Спасибо тебе.

— Ты… — в его глазах стояли слёзы. — Ты не сердишься?

— На тебя? За что? Что ты. Ты же не виноват. Ни в чём.

И она притянула его голову, поцеловала в глаза. Он бросил куда-то полотенце, прижал её руки к своим губам и держал так, пока они не перестали дрожать.

— Иди ложись. Поспи. А то и впрямь рассвет скоро.

— А ты?

— И я сейчас лягу. Мне позже вставать. Иди, милый.

Он послушно отпустил её руки и отступил, ушёл в кладовку.

Когда Женя вернулась в комнату, она ощутила только запах ночной свежести из окна. И одеяло ничем не пахло, и уже почти высохло. И никаких следов. Будто и не было ничего… будто и не было…

Эркин проснулся на рассвете. Вряд ли он спал больше двух часов, но чувствовал себя выспавшимся. Обычная утренняя работа даже не замечалась им. Он только, набирая воду, умылся прямо тут же ледяной водой из колонки, настолько приятно было ощущение холода перед дневной жарой. Как всегда затопил плиту, поставил греться воду и ушёл, жуя на ходу кусок хлеба. И есть-то особо не хотелось. Просто приятно шагать по улице, вгрызаясь в толстый посоленный ломоть.

Ни на станцию, ни на рынок Андрей ещё не мог уйти. Где он живёт, Эркин не знал. Но знал человека, который мог это знать. Этот знал всё. Насколько далеко простирались его знания, Эркин даже думать не хотел, боясь узнать такое… И его не надо искать. Если он тебе нужен, он сам тебе навстречу попадется.

Так и вышло. Эркин только вошёл в пустынный, спящий предутренним сном, как и весь город, Цветной Квартал и сразу увидел его. Зевая и почёсывая лохматую голову, Проныра брёл по улице с таким видом, будто сам не понимал, чего он в такую рань выполз.

— Еды тебе, — приветствовал его Эркин по-рабски.

— И тебе от пуза, — Проныра поскрёб себя ещё за ушами и уставился на Эркина снизу вверх припухлыми щёлками. — Рано встаёшь, Меченый.

— Значит, надо, — Эркин сунул руку в карман джинсов и перебрал там мелочь, чтобы она зазвенела. — Белёсого не видел?

— Дрыхнет твой напарник, — Проныра старательно зевнул. — Пошли, что ли?

— Пошли, — кивнул Эркин.

Они вышли из Цветного, покрутили по кварталам белой бедноты между домиков в садиках и огородах с проломанными и полуповаленными заборами. У одного забора в заплатах из ящичных досок Проныра остановился и показал Эркину на угловое окно с мутным старым стеклом.

— Во его окно.

— Ага.

Эркин вытащил пару монет, сунул их в кулак Проныры, развернул того за плечи спиной к дому и дал подзатыльник. Проныра мгновенно исчез. Эркин огляделся, убедился, что улица пуста, поднял камушек и сжал между пальцами. Он целил в угол рамы, рассчитывая, что старое стекло плотно сидеть не может и отзовётся на удар. Сам он предусмотрительно остался на улице, по ту сторону забора. Расчёт оправдался. Стёкла заходили ходуном, задребезжали, изнутри мелькнуло пятно головы… Эркин ждал. Через минуту к нему босиком, на ходу застёгивая и заправляя в штаны рубашку, вышел Андрей. Заспанное припухшее лицо, короткие светлые волосы дыбом.

— Ты чего? Случилось что?

— Работа есть.

— Ты б ещё ночью прискакал. — Андрей протёр глаза кулаками. — Как нашёл-то?

— Проныра показал.

Андрей зевнул.

— Оторвут ему башку, Проныре, за его пронырливость.

— Башка его, ему беречь. Ты спишь ещё, что ли?

— Всё, проснулся. Что за работа?

— Дрова. А может, ещё что. На весь день. Плату я не оговорил. И вообще… опоздаем, другие перехватят.

— Ага. — Андрей еще раз зевнул и, наконец, проснулся. — Я сейчас.

— Давай.

Андрей ушёл в дом, а Эркин оглянулся и сел на поваленный забор напротив. Нечего зря торчать, маячить. Тихая улица пуста по-воскресному. А врал Андрей, что снимает без работы. Забор он делал. И вон, на крыше свежая заплата, и ещё… Но как сказал, так сказал. Его дело. Солнце ещё не поднялось над домами, но уже ясно — будет жарко.

— Пошли.

Андрей стоял перед ним, умытый, с ящиком, в своей неизменной клетчатой рубашке и с куском хлеба в одной руке и ящиком в другой. Эркин легко встал.

— Пошли.

— Что за работа? Будешь?

— Ел. Помнишь, кололи и навес делали, ну, старухе?

— Помню. Это уже второй раз был.

Эркин покосился на него, но Андрей безмятежен и ни на что не намекает. Просто они тогда вместе в том дворе второй раз работали. Эркин решил на этом уточнения прекратить.

— Они всем двором дрова закупили. Говорят, пиленые, но я не видел. А привезут сегодня утром.

— Ага. Платят сообща, или каждый сам за себя?

— Не знаю. — Эркин подумал и всё-таки сказал. — Мне вечером сказали, поздно уже было.

— Ладно, сообразим.

Андрей дожевал горбушку и вытащил из кармана сушку.

— Все ещё те тянешь?

— Вспомнил! Купил две связки, — он вытащил ещё одну. — Держи. Дорогие, стервы.

— Мг. — Эркин захрустел сушкой. — Я тоже купил.

— Понравились?

Эркин усмехнулся.

— Шоколад лучше. Но дороже.

Андрей улыбнулся.

— Ты пряников не пробовал. Печатных.

— Это как?

— Ну-у, — Андрей замялся и безнадёжно махнул рукой. — Откуда тебе знать. Я и сам-то один раз ел. Давно. Это ещё с нами… — и резко оборвал фразу, будто его кто по губам ударил.

Эркин сделал вид, что ничего не заметил. У каждого свои тайны, и не лезь, куда не зовут.

Когда они подошли ко двору, из распахнутых ворот выезжал грузовик. Они пропустили его и вошли. Андрей негромко присвистнул и восхищённо выругался. У всех сараев лежали длинные не чурбаки даже, а брёвна.

— Пиленые! — Андрей сплюнул. — Это ж на какую печь пилили, жухалы!