Чужое сердце - Свинаренко Антон. Страница 54

– Прослушивания уже завтра, – сказала она. – Что мне делать?

– Может, попробуешь сыграть на флейте? – предложил Флетчер и обнял девочку в утешение. Обернувшись, он заметил меня. – Вы, должно быть, Майкл Райт? – Он пожал мне руку и представил девочку: – Это моя дочь Фэйт. [25]

Фэйт тоже пожала мне руку.

– А вы слышали, как я играю? Я действительно никудышная скрипачка?

Я замешкал с ответом, но на выручку пришел сам Флетчер.

– Солнышко, не нужно ставить священника в неудобное положение. Ему придется соврать, а потом целый день торчать в исповедальне. Кажется, сейчас твоя очередь нянчиться с дьяволятами, – усмехнулся он.

– Нет, я точно помню, что твоя! Я сидела с ними все утро, пока мама работала.

– Десять баксов, – сказал Йен.

– Двадцать, – возразила Фэйт.

– По рукам.

Она положила скрипку в футляр.

– Приятно было познакомиться, – сказала она мне и ушла в сторону дома.

– У вас прекрасная семья, – сказал я Флетчеру.

Он рассмеялся.

– Внешность бывает обманчива. Провести целый день с Каином и Авелем – это такой новый способ контрацепции.

– Их зовут…

– На самом деле нет, – улыбнулся Флетчер. – Но я их так называю, когда Мэрайя не слышит. Идемте ко мне в кабинет.

Мы миновали генератор, снегоуборочную машину и две заброшенные конюшни, пока наконец не подошли к массивной двери соснового дерева. За ней, к моему удивлению, оказалась готовая комната с обшитыми вагонкой стенами и двумя этажами книжных полок.

– Должен признать, – сказал Флетчер, – представители католического клира меня посещают нечасто. Среди моих читателей католики, мягко скажем, не преобладают.

Я уселся в кожаное кресло.

– Могу представить.

– Тогда что же делает пристойный священник в доме такого смутьяна, как я? Мне следует ожидать разъяренной обличительной статьи в журнале «Кэтлик Эдвокэт»? За вашим, разумеется, авторством.

– Нет… Я пришел к вам скорее за информацией.

Я подумал о том, сколько всего придется выложить Йену Флетчеру. Конфиденциальность в отношениях между священником и прихожанином так же свята, как между врачом и пациентом, но нарушу ли я ее, повторив слова Шэя, которые можно прочесть в Евангелии двухтысячелетней давности?

– А вы ведь раньше были атеистом, – решил я сменить тему.

– Ara, – улыбнулся Флетчер. – И очень, доложу вам, одаренным. Уж можете поверить мне на слово.

– И что же произошло?

– Я познакомился с человеком, который вынудил меня поставить под сомнение все, что я якобы знал о Боге.

– Вот поэтому, – сказал я, – я и пришел в дом такого смутьяна, как вы.

– Лучшего места для изучения гностических Евангелий не найти, – сказал Флетчер.

– Именно.

– Ну, тогда начнем с того, что называть их «гностические» нельзя. Это как обращаться к еврею «жид» или к китайцу – «узкоглазый», оскорбительно. Ярлык «гностические» на них навесили те же люди, которые их запретили. В моих кругах их называют неканоническими. «Гностик» в буквальном переводе значит «тот, кто знает», но авторы термина считали их последователей скорее всезнайками, чем всеведущими.

– Это нам в общих чертах объясняли еще в семинарии.

Флетчер внимательно на меня посмотрел.

– Можно задать вам один вопрос, отче? В чем, по-вашему, состоит цель любой религии?

Я засмеялся.

– Ну, слава Богу, вы начали с несложного вопроса.

– Я не шучу.

– Мне кажется, религия должна объединять людей по верованиям… – подумав, ответил я, – …и помогает им понять, почему их верования столь важны.

Флетчер кивнул, как будто ожидал услышать именно такой ответ.

– Я думаю, религия призвана отвечать на сложные вопросы, возникающие, когда жизнь складывается не так, как нам хотелось бы. К примеру, когда твой ребенок умирает от лейкемии или когда тебя увольняют после двадцати лет добросовестной работы. Когда с хорошими людьми случается что-то плохое, а с плохими – хорошее. Меня же лично интересует тот факт, что религия почему-то перестала помогать в поиске честных ответов… и замкнулась на ритуальной составляющей. Вместо того чтобы побуждать людей к попыткам осмысления, религиозные ортодоксы просто зачитывают готовые рецепты: «Сделай то да се – и мир станет лучше».

– Ну, католическая вера просуществовала уже тысячи лет, – ответил я. – Не может быть, чтобы она ошибалась во всем.

– Но вы, наверное, не будете спорить, что ошибалась она не раз, – сказал Флетчер.

Любой человек, получивший минимальное религиозное образование или хотя бы закончивший колледж, знает, какую роль сыграла католическая церковь в истории и политике, не говоря уже о потоках грязи, омывавших ее честное имя в течение многих веков. Инквизицию проходят в шестом классе.

– Это ведь корпорация, – сказал я. – Конечно, иногда ее возглавляли плохие люди, ставившие личные амбиции выше подлинной веры. Но это не значит, что вместе с водой выплескивается и ребенок. Какие бы подонки ни попадались среди божьих слуг, слово Его уцелело.

Флетчер задумчиво наклонил голову.

– А что вам известно о зарождении христианства?

– Мне начать с Благовещения или сразу перейти к звезде…

– Вы говорите о рождении Иисуса, – перебил меня Флетчер. – Это совсем другое. По историческим данным, последователей Иисуса после его смерти не то чтобы встречали с распростертыми объятьями. Ко второму веку нашей эры они уже буквально гибли за свои убеждения. Но хотя они все принадлежали к группам христиан, единства между этими группами не наблюдалось. Они заметно отличались друг от друга. Одной из таких групп были так называемые гностики, считавшие, что христианство – это, конечно, шаг в верном направлении, но для истинного просвещения нужно постичь тайное знание, или гносис. Начинаешь с веры, но добиваешься прозрения – и этим людям гностики предлагали креститься еще раз. Птолемей называл это apolutrosis – этим же словом обозначали отмену рабства.

– И как же люди постигали тайное знание?

– Вот в этом-то и камень преткновения, – сказал Флетчер. – Вопреки тому, что утверждает официальная церковь, научиться ему нельзя. Это никак не связано с тем, во что тебя заставляют верить, – только с тем, до чего ты доходишь самостоятельно. ТЫ должен достичь своих собственных глубин, осознать природу человека и судьбу всего человечества, тогда-то тебе и откроется тайна: что божественное скрыто внутри тебя, стоит только озаботиться поиском. И путь для каждого будет свой.

– Это скорее похоже на буддизм, чем на христианство.

– Они называли себя христианами, – поправил меня Флетчер. – Но епископ Ириней Лионский считал иначе. Он обнаружил три существенных расхождения между ортодоксальным христианством и гностицизмом. В гностических текстах акцент делался не на грехе и покаянии, а на иллюзии и просветлении. В отличие от ортодоксов, принимавших в свои ряды всех желающих, гностики требовали от потенциальных членов определенного уровня духовного развития. И наконец – это-то, пожалуй, и смутило Иринея в первую очередь, – гностики воспринимали воскрешение Иисуса не буквально. Для них Иисус не был человеком, он просто явился в людском обличий. Хотя в представлении гностиков это, конечно, простая формальность: большой разницы между человеческим и божественным они не усматривали. Для них Иисус не был уникальным Спасителем – скорее, наставником, способным помочь в индивидуальном духовном росте. И когда ты полностью реализовывал свои возможности, Иисус не спасал тебя – ты сам становился Иисусом. Иными словами, человек был равен Иисусу. Равен Богу.

Неудивительно, что в семинарии эту доктрину преподносили как ересь: основой христианства являлось единобожие, а единственным способом приблизиться к Нему было признание Иисуса.

– То, чего церковь боится больше всего, обычно и признают самой страшной ересью.