Князь Вольдемар Старинов. Дилогия - Садов Сергей Александрович. Страница 15

— Наполеона, — продолжил я, — некоторые восхваляют за его тактику колонн на поле боя, однако колонны начал применять ещё Румянцев во время русско-турецких войн, а развил их Суворов. После французской революции эту тактику применяли и новые маршалы республики задолго до возвышения Наполеона. Преимущества колонн заключались в возможности создания ударного кулака для прорыва линии противника. Первоначально французы применяли её от безысходности, поскольку их сборная революционная армия не могла по выучке соперничать с профессиональными армиями европейских монархов. Колонны же управлялись намного легче, чем линии, и не требовали особого качества в подготовке солдат.

— Немного спорный момент, но продолжай.

— По настоящему революционный шаг в тактике Наполеона заключался в другом: он первый разработал и применил на практике тактику концентрации артиллерийского огня, когда все орудия собирались на линии главного удара, а не равномерно распределялись по всему фронту, как это делали до него. По сути, он явился первым полководцем нового, технического века, начав побеждать, используя не только солдат, но и орудия. Новые облегчённые лафеты позволили ему маневрировать пушками в бою, меняя местоположение орудий в зависимости от обстановки, в результате противнику казалось, что его армия уступает наполеоновской в числе орудий, даже если это было не так. Изобретение полевой кухни позволило французским колоннам двигаться гораздо быстрее, чем армиям других государств. Стратегические манёвры — тоже один из залогов побед Наполеона, когда он умело концентрировал свои силы, моментально перебрасывая их в другие пункты по мере необходимости.

— А как же знаменитые марш-броски Суворова? У него ведь не было полевых кухонь.

— Суворов достигал своей скорости за счёт тактических приёмов: повара с небольшим сопровождением выдвигались вперёд войска и готовили бивак. Когда армия подходила, их ждал уже полностью подготовленный лагерь и готовый обед. Пока армия отдыхала, повара снимались с места и двигались дальше. В случае угрозы столкновения с противником, армия совершала марш, с ходу вступая в бой. Казаки обеспечивали разведку, и Суворов получал достаточно точные данные о местоположении противника. Основа его военного гения заключалась в молниеносной оценке ситуации на поле боя, концентрации всех сил против выявленного слабого пункта и постоянно нарастающего давления на него, после прорыва — организации непрерывного преследования, которое рассеивало уже побеждённого врага. Как такового излюбленного тактического приёма у него не было, если не считать учений со сквозными атаками, но они носили скорее психологический характер, приучая коней и солдат не бояться штыков противника. На поле же боя он комбинировал различные приёмы в зависимости от обстановки. При этом не боялся рисковать и нарушал даже сложившиеся тактические каноны, например, приказав кавалерии атаковать турецкую пехоту в окопах у Фокшан.

— А Кутузов?

— Кутузов больше стратег, чем тактик. Суворов — классический полководец, который не задумывается о политических последствиях, чему примером могут служить его Итальянская и Швейцарская кампании. Проведённые с блеском военные походы с точки зрения политики ничего не принесли стране, а только навредили. Понятно, что Суворов не отвечал за политику государства, но тот же Кутузов нашёл бы способ извернуться и обратить даже прямые приказы из Питера в свою пользу, как он изворачивался после поражения австрийцев при Ульме. И только приезд императора лично и его прямой приказ заставили Кутузова принять битву под Аустерлицем, чему он противился всеми силами. Для Кутузова не было никакой беды в том, чтобы проиграть сражение, если этот проигрыш позволял всё равно занять выгодную позицию и в конце победить в войне. Бородино и Малоярославец можно использовать как классические примеры: обе битвы формально проиграны, но в первом случае французы, лишившись всей кавалерии, долгое время даже не знали о том, где находится отступившая русская армия. Использовав с толком передышку, Кутузов перешёл в наступление со свежими полками и вынудил противника отступать. Под Малоярославцем столкнулись авангарды армий, и опять Кутузов, подоспев с основными войсками и не видя дальнейшего смысла воевать за город, отступил, перекрыв движение войскам неприятеля на других позициях. Наполеон на новое сражение не решился и отступил по старой дороге. Не боялся Кутузов и отступать, вынудив турецкого полководца в пылу преследования форсировать реку, не обеспечив тыла, в результате чего вся турецкая армия попала в окружение. При этом Кутузов опять проявил себя как стратег и политик, не уничтожая армию врага, а ведя переговоры о мире. Турки, чтобы сохранить армию, умирающую в окружении от голода, вынуждены были форсировать переговоры и соглашаться на уступки. После даже самого страшного поражения, понимая, что России нужны армии против Наполеона, турки бы на мир не пошли.

Сведений давалось много. Основная идея такого рода образования, как я понял позже, заключалась в том, чтобы показать множество взаимосвязей, которые оказывают влияние на события. А сражение — это всего лишь конечный результат этих взаимодействий, спрессованный во времени и пространстве. Иной раз о выигрыше или проигрыше будущей битвы можно узнать уже по одним манёврам, которые совершают стороны до неё. Шли разборы осад городов и крепостей.

— Вы меня в Наполеоны нового мира готовите? — однажды поинтересовался я у Александра Петровича.

— Надеюсь, ты избежишь такого соблазна, — усмехнулся он. — Однако, как показывает опыт, в те времена, в которые ты так стремишься попасть, положение определялось именно военной карьерой. Я не знаю, какое положение ты хочешь занять и кем стать, но мы хотим подготовить тебя наилучшим образом. Потому ты будешь изучать и логистику, и военное дело, и бухгалтерию.

— Бухгалтерию, — с отвращением протянул я.

— «Для войны нужны всего лишь три вещи: деньги, деньги и деньги», чьи слова?

— Наполеона.

— Хочешь с ним поспорить?

— Я бы поспорил, но, боюсь, он не ответит.

Нельзя сказать, что мне не нравились эти занятия, было очень даже интересно, пока меня не заставляли писать какие-нибудь аналитические записки по Клаузевицу или Сунь-цзы. Тут, правда, не обошлось без споров. Если с Клаузевицем всё понятно, то с Сунь-цзы вовсе не так просто и когда я сделал свой комментарий к пункту трактата о том, что самая лучшая война — разбить замыслы противника; на следующем месте — разбить его союзы; на следующем — разбить его войско; самое худшее — осаждать крепости, это вызвало жаркие споры. Замечание касались того, что в данном случае эти пункты не могут быть однозначно отнесены к деятельности полководца, поскольку не он определяет политику страны, а первые два пункта — это явная прерогатива правительства. Исключение, если глава государства и полководец совмещается в одном лице: Наполеон, Фридрих Второй, Александр Македонский. Впрочем, последний — пример неудачного совмещения, ибо нельзя вести войну ставя перед собой расплывчатые цели. Как следствие крах государства после смерти его основателя. А так полководцам часто приходится расхлёбывать ситуацию, которую оставили политики, если последние не справляются со своими обязанностями.

Тут, впрочем, скорее не споры были, а развернулась целая дискуссия о первичности политики и войны. Лично для меня спор закончился, когда Александр Петрович предложил мне прочитать басню Крылова про пушки и паруса, после которой для меня гражданская администрация в этом негласном соревновании однозначно заняла главенствующее положение, о чём я и сообщил на следующем занятии вместе со своими размышлениями и сделанными выводами. Учитель, подумав, согласился.

— Я рад, что ты правильно оцениваешь ситуацию. Цель должна быть первична. Война же всего лишь средство для её достижения, причём далеко не единственное и зачастую не самое лучшее.