Соленый ветер - Сорокина Д. С.. Страница 2

Искренне Ваша,

Женевьева Торп».

Я уставилась на письмо. Женевьева Торп. Нет, я ее не знаю.

Незнакомка. И, похоже, устраивает мне неприятности. Я задумалась. Не придавай значения. Все это было слишком давно. Вернуться в те дни? Пережить все заново? Я крепко зажмурилась, пытаясь освободиться от нахлынувших воспоминаний. Да, можно просто не придать значения. Это не судебный запрос, не уголовное расследование. Я ничего не должна этой незнакомке. Можно просто выбросить письмо в мусорное ведро и покончить с этим. Но потом я вспомнила последние строки: «если Вы когда-нибудь решите вернуться на остров, я нашла здесь кое-что, что принадлежало Вам, и, возможно, Вам захочется это увидеть. Надеюсь на встречу».

И без того растревоженное, сердце заколотилось еще сильнее. Снова вернуться на остров? Мне? В моем-то возрасте?

– Бабушка, все в порядке? – Дженнифер наклонилась и обняла меня за плечи.

– Все хорошо, – заверила я, взяв себя в руки.

– Хочешь об этом поговорить?

Я покачала головой и засунула письмо в сборник кроссвордов, лежащий на кофейном столике.

Дженнифер взяла сумку и, порывшись, извлекла на свет большой конверт, мятый и потертый.

– Хочу тебе кое-что показать. Я хотела сделать это потом, но, похоже, – она глубоко вздохнула, – время пришло.

Она протянула конверт.

– Что это?

– Загляни внутрь, – медленно сказала она.

Я залезла в конверт и вытащила пачку черно-белых фотографий, сразу узнав верхнюю.

– Это же я! – Мне не удалось сдержать изумленный возглас. Я указала на девушку, одетую в белую униформу медсестры, она стояла на фоне кокосовой пальмы. Как же меня изумляли пальмы в первые дни пребывания на острове – почти семьдесят лет назад! Я посмотрела на Дженнифер.

– Где ты их взяла?

– Папа нашел, – ответила внучка, пристально глядя мне в глаза, – обнаружил, когда рылся в старых коробках. Он попросил меня вернуть их тебе.

Мое сердце забилось еще чаще, когда я увидела следующую фотографию – моя подруга детства, Китти, сидит на перевернутом каноэ на берегу, приняв позу кинозвезды. Китти могла стать кинозвездой. Вспомнив старую подругу, я почувствовала знакомую боль, которую не смогло излечить время.

В стопке были и другие фотографии: пляж, горы, пышная растительность. Но увидев последнюю карточку, я окаменела. Уэстри. Мой Уэстри. Вот он, верхняя пуговица униформы расстегнута, голова слегка наклонена вправо, на заднем плане – плетеная стена бунгало. Нашего бунгало. За свою жизнь я сделала тысячи фотографий, многие из них были забыты, но только не эта. Я помнила абсолютно все, даже запах вечернего воздуха – он был наполнен ароматом морского прибоя и нежных фрезий, цветущих под луной. Помнила и свои чувства, наши взгляды и что случилось потом.

– Ты любила его, да, бабушка? – Голос Дженнифер прозвучал слишком ласково, слишком обезоруживающе, поколебав мою решимость.

– Да, – ответила я.

– Ты и сейчас думаешь о нем?

Я кивнула:

– Я всегда думала о нем.

Дженнифер округлила глаза.

– Бабушка, что произошло на Таити? Что случилось с этим человеком? И письмо – почему ты так на него отреагировала? – Она взяла меня за руку. – Пожалуйста, расскажи.

Я задумалась. Почему бы не рассказать ей? Мне уже много лет. Особых последствий уже не возникнет, а если они и будут, я вполне смогу их перенести. Как же хотелось освободиться от этих секретов, выпустить их, словно летучих мышей с пыльного чердака. Я провела пальцем по золотой цепочке медальона и кивнула:

– Хорошо, милая. Но говорю сразу – сказки не жди.

Дженнифер села на стул рядом со мной.

– Отлично, – ответила она с улыбкой, – ведь я никогда не любила сказки.

– И в этой истории будут очень мрачные места, – продолжила я, сомневаясь в своем решении.

Она нахмурилась:

– Но конец-то счастливый?

– Не уверена.

Дженнифер озадаченно на меня посмотрела.

Я положила фото Уэстри на свет.

– История еще не закончилась.

Глава 1

– Китти Морган, ты этого не говорила!

Я так резко поставила бокал с холодным мятным чаем, что едва его не разбила. Мама будет рада, что я не испортила венецианский хрустальный сервиз.

– Сказала, и точка, – заявила она с улыбкой победительницы. На Китти, с ее личиком в форме сердечка и копной кудрявых непослушных светлых волос, постоянно выскакивающих из тщательно прилаженных шпилек, было просто невозможно злиться. Но в этом вопросе я проявила твердость.

– Мистер Гельфман женатый человек, – осуждающе напомнила я.

– Джеймс, – отозвалась подруга, нарочито растягивая его имя, – невероятно несчастен. Его жена неделями где-то пропадает, представляешь? И даже не говорит, где она находится. Она даже о кошках беспокоится больше, чем о собственном муже.

Я вздохнула, откинувшись на деревянную скамейку, что висела на огромном ореховом дереве в саду, раскинувшемся на заднем дворе нашего дома. Китти сидела рядом со мной. Мы с ней давно были подругами, еще с начальных классов школы. Я посмотрела вверх, на древесную крону – листья начинали желтеть, напоминая о неминуемой осени. Почему все непременно меняется? Казалось, только вчера мы с Китти были двумя школьницами, приходили, держась за руки, домой, оставляли книги на кухонном столе и мчались к скамейке, где болтали до самого ужина. Теперь, в двадцать один, мы – две взрослые девушки на пороге… Ну, на пороге чего-то – никто из нас не знал, чего именно.

– Китти, – я повернулась к ней лицом, – неужели ты не понимаешь?

– Что я не понимаю? – В платье с розовыми оборками и непослушными кудрями, что становились еще растрепаннее от полуденной влажности, она походила на весеннюю розу. Я хотела защитить ее от мистера Гельфмана или любого другого человека, в которого она собиралась влюбиться, потому что никто не был достаточно хорош для моей лучшей подруги – и уж тем более не женатый мужчина.

Неужели она не знает о репутации мистера Гельфмана? Китти не могла не помнить о толпах девчонок, которые бегали за ним в средней школе, ведь он был самым привлекательным учителем в Лейксайде. На уроках литературы, когда он декламировал стихотворение Элизабет Барретт Браунинг «Как я люблю тебя?», каждая девочка надеялась поймать его взгляд. Я считала все это глупостями. Неужели Китти забыла, что случилось пять лет назад с Кейтлин Менсфилд? Как она могла забыть? Кейтлин – стеснительная, с большой грудью, ужасно глупая, – поддалась чарам мистера Гельфмана. Она слонялась возле учительской в обед и ждала его после занятий. Все гадали, что между ними происходит, особенно после того, когда одна из подружек заметила Кейтлин с мистером Гельфманом в парке после заката. Потом Кейтлин вдруг перестала ходить в школу. Старший брат сказал, она переехала к бабушке в Айову. И мы все догадывались, почему.

Я скрестила руки на груди.

– Китти, мужчины вроде мистера Гельфмана преследуют только одну цель, и, думаю, мы обе понимаем, какую.

Щеки Китти стали пунцовыми.

– Анна Келлоуэй! Как ты смеешь предполагать, что Джеймс…

– Я ничего не предполагаю. Я просто люблю тебя. Ты моя лучшая подруга, и я не хочу, чтобы тебе было больно.

Китти опечалилась, и несколько минут мы качались в тишине. Я засунула руку в карман платья и украдкой сжала спрятанное там письмо. Я забрала его на почте несколькими часами ранее, и теперь мне не терпелось ускользнуть в спальню и прочитать его. Письмо было от Норы, подруги из медицинского колледжа. Она каждый день писала мне с островов на юге Тихого океана, где служила медицинской сестрой. Они рассорились со вспыльчивой Китти во время последнего семестра, и я решила не рассказывать Китти о ее письмах. К тому же не хотелось признаваться, насколько меня увлекают истории Норы о войне и о тропиках. Я читала письма, словно роман – иногда мне страстно хотелось взять недавно полученный диплом медсестры и присоединиться к ней, убежав от домашней рутины и необходимости принимать решения. Но я прекрасно понимала, что это лишь невыполнимая идея, просто мечта. В конце концов, я могу помогать приблизить победу и дома – работать волонтером в муниципальном центре или собирать консервы и участвовать в проектах по охране природы. Честно говоря, мне не хотелось отправляться в зону военных действий за несколько недель до свадьбы. Хорошо, что я не сказала Китти ни слова.