Стражи цитадели - Каляева Н.. Страница 18

— И что я им скажу? У меня знания двенадцати летнего ребенка!

Мое доверие к утверждениям Дассина, что все мои воспоминания правдивы, внезапно пошатнулось. Что, если воспоминания, которые он внушил мне, были всего лишь дикими фантазиями, а не оголенными рубцами моих собственных переживаний? Но взгляд, упавший на мешки под его глазами, напомнил мне, что он спал не больше моего. Я не мог поклясться, что его таинственная игра была единственной надеждой мира, как он утверждал, но был убежден: все это он затеял не из жестокости или равнодушия. Я должен ему верить.

— Говори как можно меньше. Они здесь для того, чтобы убедиться, не взращиваю ли я самозванца, претендующего на место в роду Д'Арната.

Я не удержался от скепсиса:

— И как же я могу это доказать? Сомневаюсь, что их убедит рассказ о моей жизни — вернее, жизнях.

Дассин с силой ткнул мне пальцем в грудь.

— Ты — Д'Натель, истинный Наследник Д'Арната! Ты можешь открыть Ворота, пройти по Мосту, сдержать хаос Пропасти между мирами. В твоих жилах течет кровь тысячелетнего рода наших принцев, и никто — никто — не может это отрицать или опровергнуть. Да, верно, что ты обладаешь опытом, недоступным прочим, и мы пока не можем рассказывать об этом каждому ископаемому, но клянусь всеми твоими жизнями, ты — законный принц Авонара.

Не поверить Дассину было невозможно.

— Тогда они захотят узнать, чем же мы заняты здесь все эти месяцы, ведь, если ты помнишь, ты ни словом им этого не объяснил.

— У них нет права расспрашивать тебя. Ты их владыка. О да. Не имеет значения, что, когда я жил в человеческом мире, мой младший брат Кристоф унаследовал от нашего обожаемого отца, барона Мэндийского, дар Правления. В гондейской жизни — в магическом, чародейском Авонаре — я, Д'Натель, третий сын принца Д'Марта, был назван Наследником Д'Арната после того, как отец и двое старших братьев погибли один за другим. Когда совет Наставников — семеро чародеев, поддерживающих правителя и следящих за порядком наследования, — огласил мое имя, я едва мог нацарапать его, ведь никто не предполагал, что третий сын, столь необузданный и столь юный, может когда-либо потребоваться для управления моей опустошенной страной.

Воспоминания о жизни Д'Нателя неожиданно обрывались в день, когда мне исполнилось двенадцать. Тогда мне умастили руки, и я вступил в права наследования. В тот же день эти самые Наставники, ожидающие сейчас меня, решили, что я должен испытать зачарованный Мост Д'Арната и попытаться восстановить его после долгих лет войны, заброшенности и разрушительного хаоса Пропасти между мирами.

Гондея и другой мир — мир людей. — Существовали бок о бок с тех пор, как в начале времен Вазрин придал пустоте форму. Чародейство дар'нети и человеческие страсти породили хрупкое равновесие во вселенной, которое еще никому не удалось постичь. Во времена Уничтожения, когда возникла Пропасть, разделившая два мира, баланс нарушился, и нас, дар'нети, осталось так мало, что мы оказались не в силах вернуть себе нашу разоренную землю. И тогда наш король Д'Арнат построил Мост — заклинание, соединившее края Пропасти, — в надежде восстановить равновесие. Долгая война с лордами Зев'На и разрушительное влияние Пропасти угрожали крушением Моста, и только могуществом и стараниями Д'Арната и его Наследников он выдержал тысячу лет.

Но в свои двенадцать я и понятия не имел, как сохранить Мост. Дассин говорил, что моя попытка ужасно искалечила меня, и вернуть дальнейшую память о жизни Д'Нателя невозможно. Когда Наставники в последний раз беседовали со мной, я был тупым, безнравственным юнцом, одним из тех, кто сжигал свою жизнь в пылу битв. Они не знали меня таким, каким я стал теперь. Другая жизнь — жизнь Кейрона — изменила меня.

У меня голова начала трещать от противоречий и поворотов, и я прижал ко лбу кулак, пытаясь удержать ее целой.

— Прекрати! — резко скомандовал Дассин. — Сейчас не время думать. Наставники — не твои добренькие дедушки с бабушками. Голова у тебя должна быть ясной.

— Может, пустой?

— Если не будет другого выхода. Собирайся. Я скоро за тобой вернусь. И принесу саффрию.

Я, не оглядываясь, вытащил себя из пропасти.

— Завари покрепче, Дассин.

Он легонько потрепал меня по волосам.

— Ты справишься.

Приготовления были недолгими. Я пожалел, что нельзя засунуть голову в маленький тазик с водой, стоявший на столике, и мне пришлось смывать сонливость, плеснув водой в лицо. Одежды, кроме белого балахона, у меня не было. С первых дней пребывания здесь Дассин запретил мне использовать магию, чтобы раздобыть хоть что-либо сверх его скудных запасов. Ни один из нас, сказал он, не может себе позволить расходовать силу, и, если честно, я редко бывал в состоянии зажечь свечу. К тому времени, когда мне стало известно, что я — правитель Авонара и вправе потребовать, чтобы мне обеспечили подобающие удобства, меня это уже не волновало.

Дассин вернулся почти сразу, с саффрией в руках. Я опустошил чашу одним долгим глотком, надеясь, что острая сладость растормошит все еще сонную часть меня. Покончив с разговорами — за это утро мы произнесли больше слов, чем за всю неделю наших обычных занятий, — он повел меня по длинному коридору. В прохладный, тенистый проход через анфиладу распахнутых дверей проникали дразнящие приметы раннего утра: птичьи трели, пылинки, кружащиеся в золотом луче, запах мяты и сырой земли. Отправиться туда было бы в сто раз приятнее, чем следовать за Дассином.

Я стоял за его спиной, когда он распахнул дверь.

— Нынешним утром вы удостоились великой чести, — объявил он. — Принц дал согласие на краткую аудиенцию. Друзья мои и коллеги, его высочество Д'Натель, Наследник королевского дома Д'Арната, принц Авонара, владыка дар'нети и дульсе. Да одарят его мудростью Вазрин Творящий и Вазрина Ваятельница.

Испытание началось. Я шагнул в проем, преодолевая ту часть себя, которая настаивала, что я для них чужак и слова королевского приветствия ко мне неприменимы. Я постарался сосредоточиться на этом мире и его обычаях и убедить себя, что здесь есть для меня место. Убеждение — это всё для правителя, сказал мне однажды мой обожаемый отец.

Стоило мне войти в широкую, просторную комнату, как мне навстречу поднялись семеро: четверо мужчин, две женщины и один, не ребенок, просто хрупкий темноволосый человек с оливковой кожей, который держался позади всех. Дульсе. Представитель странного народа этого мира, один из людей, обладающих поразительной восприимчивостью к знаниям и невероятными ограничениями в их использовании.

Шестеро не-дульсе выжидающе выстроились пестрым полукругом: один оказался низкорослым, другой — невероятно толстым, у третьего было мертвенно-бледное лицо. Двое были облачены в прекрасные одежды, отличавшие людей высокого положения, остальные кутались в плащи вроде тех, что носят ученые, но тоже разные: тусклые и яркие, поношенные и нарядные. Вместе с Дассином — седьмым по счету — они были советом Наставников дар'нети. И хотя эти шестеро оставались в моей памяти раскрашенными детским восприятием в чистые, ясные цвета, я помнил необходимые в данных обстоятельствах формулы приветствия. Обычаи королевского обхождения вколачивал в меня безукоризненно одетый человек слева, тучный, лысеющий мужчина с полными губами и глубоко посаженными глазами. Он выглядел мягким, но таковым не являлся. Моя спина заныла, вспомнив его побои, а душа съежилась от отголоска его самодовольства.

Я был озлобленным девятилетним мальчишкой, когда придворные вырвали меня из прокопченного уюта у костра дворцовых стражников и отволокли в Дом Наставников, высокое, строгого вида здание, где проходили встречи совета и которое служило резиденцией его главе. В ту самую ночь мастер Экзегет объявил, что, поскольку мои отец и братья мертвы, Наследником Д'Арната становлюсь я — невежественное, грязное отродье, не лучше пса, подбирающего объедки за солдатами с крепостной стены.

Никто не сказал мне, что Д'Сето, последний из моих братьев, кто еще оставался в живых, на дюжину лет старше меня, самый сильный, талантливый и умелый из принцев, был убит зидами. Единственный в семье, у кого находилось для меня доброе слово. И все мои неуклюжие детские выходки, с изображением тронных залов в переулках и фехтовальными поединками на конюшенном дворе, — все это было подражанием брату. Экзегет не допустил и мысли, даже из простой учтивости, что я могу горевать о Д'Сето. Взамен он потратил час, чтобы объяснить, насколько я не похож на брата. С тех пор я возненавидел Экзегета за то, что он сумел меня убедить. Вселенная несправедлива, говорил он, если допускает, чтобы кровь королей текла в жилах подобного мне, в то время как души более благородные обречены на низшие роли. Только суровая дисциплина и безжалостная муштра могут меня исправить, поэтому я не вернусь во дворец, а буду жить вместе с Экзегетом в Доме Наставников. Он приблизил свое красное лицо вплотную к моему и поклялся, что, если его усилия пропадут втуне и я не сделаюсь достойным наследных прав, я не проживу достаточно долго, чтобы опорочить их.