Стражи цитадели - Каляева Н.. Страница 76

Когда он откинул капюшон, его руки ужасно тряслись, но лицо не выглядело испуганным. В нем не чувствовалось ни гордыни, ни презрения, ничего такого, чего бы я ожидал. Он был похож скорее на одного комигорского арендатора — я не мог вспомнить имени того крестьянина. Он был болен и с каждым днем в течение полугода становился все тоньше и бледнее, пока не смог больше удержать в руках серп. Папа вызвал доктора, опасаясь лихорадки или чумы, но тот сказал, что болезнь пожирает человека изнутри и для него уже ничего нельзя сделать. Крестьянин еще продолжал работать во время жатвы, другие арендаторы подвозили его до поля, чтобы он мог добыть семье пропитание на зиму, но каждый раз, когда я видел его, я задумывался, какую его часть болезнь успела съесть. Принц выглядел в точности как этот человек. И я поверил, когда люди в зале сказали, что он должен умереть. Да и сам принц выглядел так, как будто был с этим согласен.

Когда пришло время, Дарзид жестом позвал меня в зал, где сидел мой отец. Я старался держаться как принц-чародей, у которого есть могущественные союзники и кровный долг, требующий оплаты.

«Будь смел, юный Герик, и не бойся того, что последует», — прошептал в моей голове один из лордов — я не понял, кто именно.

Все, что сказал принц — во время проверки и после нее, когда он схватил нож и начал всем угрожать, — все это звучало очень правильно и хорошо. Он утверждал, что и он, и Сейри любят меня, беспокоятся обо мне, говорил, как сожалеет, что умер до того, как я родился. Но кинжал в его руках был тем самым, что я видел во сне, — это этим клинком убили Люси. На нем был выгравирован герб — лев, арка и звезды. Герб Д'Арната. Ту же эмблему я видел на мече, убившем папу.

Лорды рассказали мне, как принц убил папу, чтобы защитить проклятый Мост и сохранить все истинные магические силы для одного себя. Какой воин станет изображать честный поединок, если будет знать, что тот невозможен?

Папа не был чародеем. Я ненавидел Д'Нателя — этого Кейрона — за то, что он был моим отцом, а не папа, и за то, что он сделал меня таким же злом, каким был сам. Поэтому я плюнул в него и сказал, что поклялся убить его.

Я был уверен, что он посмеется надо мной, ведь он был таким сильным и могущественным, а я нет. Или же разозлится и расскажет, почему он хочет, чтобы я умер. Но вместо этого он стал убеждать меня, что не делал того, в чем я его обвиняю, и что он сожалеет. И только когда он сказал, что ему жаль, он впервые посмотрел мне в глаза. Только на один миг. А затем он вспорол себе живот прямо передо мной.

Кажется, это Дарзид оттащил меня в сторону, хотя принц больше не представлял ни для кого угрозы. Я стоял там как дурак, глядя, как он падает на пол и заливает все кровью, пока все остальные суетились вокруг и кричали. Какая-то женщина выкрикнула имя принца — имя моего отца, Кейрона, — и, пока Дарзид тащил меня обратно в рабочий кабинет, я понял, что это был голос Сейри.

— Погоди, — попросил я.

Мне не хотелось уходить. Я хотел увидеть Сейри снова и решить, что же я о ней думаю. Я хотел заставить ее сказать, на самом ли деле принц знал о том, что я их сын, и посылала ли она его, чтобы завершить свою месть. Я хотел спросить ее, что пытался сказать мне принц за миг до смерти. Никто никогда не смотрел на меня так, как он, и я этого не понимал.

Все происшедшее в Авонаре казалось бессмыслицей…

Вы прекрасно справились, мой юный друг, — сказала Нотоль — хотя она говорила со мной, я чувствовал, как она старается успокоить гнев Зиддари и Пар вена. — Ни у кого не осталось сомнений в том, что вы отреклись от своего отца и его покушений на нашу свободу. Если бы я могла общаться с вами тогда, я бы посоветовала вам именно так себя и вести. Наставники хорошо защищают свои покои. Даже ваша серьга на время потеряла свою силу. В следующую нашу встречу ваш выбор не оспорит никто.

Так вот почему лорды не отвечали на мои вопросы, пока мы были во дворце. Но тогда — я осторожно вспомнил — кто же сказал мне быть смелым и не бояться?

Кто что сделал? — прошептала Нотоль.

— Да ничего. Просто там такая неразбериха была. Все кричали.

Вы испугались?

— Нет. Правда, нет. Я не хотел видеться с принцем или слушать его. Но я хотел узнать о нем больше, зачем он делал все эти ужасные вещи.

— Ну, в этом больше нет нужды. Сегодня мы одержали великую победу. — Дарзид уже уходил, приказав моим рабам наполнить водой ванну, голос его звучал отнюдь не счастливо. — Д'Натель мертв. И это оказалось намного проще, чем мы могли бы предположить. Жаль одного. Безумный принц украл у вас вашу месть. Мы собирались позволить вам убить его этой ночью.

На следующий день мои тренировки возобновились, как будто ничего и не произошло. Парвен помогал мне почувствовать, как надо двигаться, видеть слабые места и стратегию противника. Я быстро делал успехи в фехтовании и рукопашном бое. Двух мальчишек-рабов унесли прочь, когда я ранил их. Я спросил потом Каладора, все ли с ними в порядке, но он сказал, что это не должно меня волновать. Я заметил, что теперь, когда я стал более умелым, быть может, моим противникам стоит надевать кожаные доспехи, вроде тех, что носил я сам, но он ответил отказом. Лорды распорядились, чтобы мои соперники не носили доспехов.

Тогда Парвен заговорил у меня в голове. Он сказал, что воин должен знать, что означает каждый удар.

Твоя рука должна знать, как сталь входит в плоть, и не бояться этого. Твой глаз должен видеть сквозь кровь и стремление, зная, какой удар наносит урон, а какой нет. Для этих рабов нет награды выше, чем помочь своему принцу стать непобедимым. А теперь продолжай и даже не думай сдерживать удары, поскольку я узнаю об этом. Противник, которого ты пощадишь, умрет до следующего рассвета.

Тогда я сказал Каладору и Харресу, чтобы они подыскали мне более умелых противников. Тогда я реже буду ранить их.

Некоторые из моих противников были зидами, некоторые — рабами. Был и третий вид слуг в крепости, их называли крепостными. Они были тупыми и вялыми и никогда не разговаривали, хотя им этого никто не запрещал, как рабам. Крепостные никогда становились моими противниками в тренировочном бою. Им не позволялось прикасаться к оружию, потому что они не знали, как с ним обращаться.

— Они не дар'нети и не обладают настоящей силой, — объяснил мне Зиддари, — поэтому и нет нужды надевать на них ошейники. Они плодятся и тем самым увеличивают свое число. Это может быть полезным. Если они не работают, мы их убиваем. Они настолько тупы, что так лучше для всех. Это, в сущности, просто милосердие. Они — ничто.

Я никогда не думал об убийстве как о милосердии, но если человек слишком туп, чтобы понять, что делать с ножом, в этом есть смысл.

Мое обучение чародейству тоже продолжалось. Нотоль объяснила мне, как подзывать коня с любого конца тренировочных площадок, как делать так, чтобы меч не тупился, и как заставить кинжал пронзить камень. Я спрашивал ее, как мне получить большую колдовскую силу, чтобы суметь делать более серьезные вещи. Она сказала, что однажды я смогу делать все, что захочу.