Последний поединок - Халемский Наум Абрамович. Страница 12

Он обернулся к Русевичу:

— Вы зачислены. Условие: вы будете грузить муку и делать своему хозяину славу… Да, вы будете немножко играть…

Профессия дельца и коммерсанта отразилась на характере господина Шмидта: он обожал рекламу, и особенно саморекламу. Не без его стараний в оккупационной газете, выходившей в Киеве на украинском языке, вскоре появилась пространная заметка под заголовком: «Немцы оберегают украинских спортсменов». Вверенный господину Шмидту хлебозавод резвый хроникер описывал чуть ли не как образцовый санаторий, а шефа как благодетеля спортсменов.

Уже в день выхода газеты на хлебозаводе появился подтянутый и надменный тренер футбольной команды «Рух». Глядя с усмешкой на герра Шмидта, он спросил по-немецки:

— Итак, вы даже в печати похваляетесь своей футбольной командой?

Уязвленный и взглядом, и пренебрежительным гоном гостя — всем его обликом нагловатого франта, герр Шмидт спросил равнодушно:

— С кем имею честь?

— Я тренер футбольной команды «Рух». Недавно я привез своих орлов из Львова.

— Орлов не возят, — едко заметил шеф. — Орлы должны летать!

— Мы и действительно прилетели, окрыленные очередной блестящей победой над австрийской командой.

— И вы хотели бы встретиться с моими соколами?

Нагловатый франт заметно опешил:

— Вы, немец, так отзываетесь о них? Но, если не ошибаюсь, это советские футболисты?

Когда это оказывалось нужным, герр Шмидт умел козырнуть подходящим документом. Он отодвинул ящик стола и достал маленькую черную книжку.

— Послушайте, уважаемый, — сказал он небрежно, надевая очки и раскрывая книжку, — вы читали «Десять заповедей для солдата относительно взаимоотношений с русскими»?

— Лучше скажите, а вы читали сегодняшнюю газету? — спросил тренер, доставая и разворачивая оккупационный листок. — Обратите внимание на сообщение на первой странице… Да, вот оно: «В порядке репрессий за совершение диверсионных актов было расстреляно 800 человек местных жителей». Это сообщает командир 454-й охранной дивизии…

— Я не намерен обсуждать с вами действия нашего высшего командования, — сказал герр Шмидт.

— Я тоже, — согласился тренер. — Но если вы содержите советскую команду…

С неожиданной яростью Шмидт отшвырнул от себя измятую газету:

— У меня украинская команда, слышите? Не советская, а украинская!

— Подлинную Украину представляем мы, команда «Рух», — сказал тренер, обретая прежнее высокомерие. — И мы вызываем вашу команду, чтобы доказать этим оборванцам… Впрочем, они, наверное, побоятся с нами играть…

Гость откинулся в кресле и громко захохотал:

— Неплохую нашли они богадельню!

Обычно уравновешенный, герр Шмидт вышел из себя:

— А из каких притонов вы появились? Вы служите нам за подачку и еще смеете мне, чистокровному арийцу, так дерзить! Я мог бы приказать выпороть вас шомполами, но это вам, как видно, не впервые. Поэтому я накажу вас иначе. Я принимаю ваш вызов, и, помните, вы уйдете с поля под улюлюканье и свист. Игра состоится через две недели. А теперь — вон!

Тренер «Руха» не заставил шефа повторять это приказание. Пятясь к двери, он извинился за беспокойство и почти бегом пересек заводской двор. Герр Шмидт неторопливо спустился вслед за ним во двор и велел охраннику позвать кого-нибудь из грузчиков. Так как он сам неважно говорил по-русски, особенно когда был раздражен, охранник, долговязый медлительный детина, исполнял и роль переводчика.

Был самый горячий период рабочего дня. На территорию завода только что прибыло несколько машин, груженных мукой, и бригада должна была освободить их в течение какого-нибудь часа. Запыленные, с мешковиной, наброшенной на плечи в виде пелерин, грузчики один за другим подходили к машине, взваливали с помощью товарищей на спину мешок и бежали по шаткому досчатому настилу к складу.

Под навесом склада Русевич помогал укладывать мешки. Свиридов учитывал, что Николай был еще слаб, и старался подбирать для него работу полегче. Ветеран футбола, защитник Дмитрий Свиридов пользовался в бригаде заслуженным авторитетом. Шеф считал его старшим в бригаде и все свои приказы адресовал только ему.

— Я вас слушаю, — сказал Свиридов, останавливаясь в пяти шагах от шефа, — расстояние, которое никто из грузчиков не имел права переступить.

Шеф был слишком занят своей записной книжкой и не сразу заметил Дмитрия. Медленно листая странички и что-то подчеркивая карандашом, он подсчитывал вслух.

— Я желаю, — молвил он рассеянно, видимо больше занятый цифрами, чем этим своим желанием, — да, желаю, чтобы вы обязательно сыграли матч с командой «Рух». Приказываю: обязательно выиграть! Если мои грузчики откажутся от игры, все они будут отправлены в Германию, в трудовые лагеря. Это, быть может, прискорбно, однако мне придется набирать новую бригаду…

Охранник равнодушно переводил.

Свиридов вздрогнул и побледнел.

— Кроме того, если они откажутся, — заключил шеф, — «Рух» засчитает себе еще одну победу. По телефону мне уже сообщили, что руховцы заранее приготовили статью под громким заглавием: «Блестящая победа „Руха“ над сборной Киева»…

— Мне необходимо поговорить с товарищами, — сказал Свиридов.

Совещание было кратким, но бурным. С деланным равнодушием шеф наблюдал за грузчиками. Особенно горячился Русевич: три раза он выкрикнул одну и ту же фразу:

— Играть с этими холуями — позор!

Кузенко мрачно заметил:

— А может, и стоит расколотить их при всем честном народе?

Герр Шмидт кивнул охраннику:

— Объясните им, что политика тут не при чем.

Обстоятельно, слово в слово, он передал свой недавний разговор с тренером «Руха» и, внезапно озлобившись, закричал:

— Вы трусите! Теперь мне понятно, почему этот олух так ржал! Значит, прогулки в Германию вам не избежать. Тем лучше… Вскоре вы не узнаете себя: вы очень быстро избавитесь от чванства…

— Нет, мы не боимся их, — сказал Свиридов — Мы уже слышали об этой «капелле». Но мы считаем позорным встречаться с ними на спортивном поле.

Шеф насторожился:

— Не нужно политики. Футбол — игра! Впрочем, вы имеете возможность подумать до завтра. Вы явитесь завтра ко мне и дадите ответ.

Вечером, едва лишь закончилась смена, через проходную во двор завода прошмыгнул какой-то незнакомый человек. Он направился прямо к грузчикам, отдыхавшим у барака, на ходу расстегивая толстый портфель.

— Еще одно видение, — негромко сказал Птицын — Кажется, опять посыльный из «Руха».

Высокий и гибкий, в длинном, почти до пят, черном плаще, в черном котелке, точно начищенном ваксой, человек двигался, как-то неуловимо семеня ногами, неуловимо изгибаясь всем телом. Перехватив под левую руку портфель, он еще издали снял шляпу и потряс ею над головой:

— Отлично, господа, что я застал вас всех вместе! Это значительно облегчает мою задачу. Вас, вероятно, предупредили, что я приду? Мне очень приятно иметь дело с дисциплинированными людьми.

— Похож на попа, — заметил Тюрин. — Только его и не хватало…

У гостя было бледное, усталое лицо, сплошь изъеденное морщинами. Такие лица, сморщенные от длительного применения грима, можно иногда встретить в среде старых актеров. Но у этого гостя были холодные, цепкие глаза, и его улыбка была лишена добродушия. Кланяясь, он быстро, внимательно осмотрел всю бригаду, присел на свободный ящик и раскрыл на коленях портфель.

— Я должен занести ваши фамилии в список, — он ловко выхватил из отворота плаща очки, взглянул на разграфленную страницу бумаги. — Да, в список номер 967…

— Что это значит? — спросил Свиридов.

Гость удивился вопросу и взглянул на Свиридова, придерживая у глаз очки:

— Как, вы не знаете? Но разве вас не предупредили? Я из комиссии по вербовке. Сегодня господин Шмидт позвонил нам и сообщил, что ваша броня имеет силу только до завтра. Из этого следует, что завтра вы сможете отправиться в путь. Надеюсь, вам уже разъяснили, что все эти злостные вымыслы о будто бы тяжелом положении иностранных рабочих в Германии являются большевистской сплетней, и не больше.