Волк среди волков - Розенталь Роза Абрамовна. Страница 65

Фон Праквиц тоже называет себя: он друг господина Штудмана, старый однополчанин.

— Я случайно оказался в холле, когда произошел этот несчастный случай.

— Несчастный случай, да, — повторил врач и, потирая пальцем нос, задумчиво взглянул на ротмистра. — Так вы, значит, считаете, что это несчастный случай?

— Человек упал с лестницы, не правда ли? — заметил ротмистр выжидательно.

— Опьянение! — констатировал врач, осмотрев Штудмана. — Полное опьянение. Отравление алкоголем. Царапина на лбу — пустяк.

— А вы знаете… — осторожно начал ротмистр.

— Дайте аспирина или пирамидона, когда проснется, что окажется под рукой, — посоветовал врач.

— Здесь, — сказал ротмистр, окинув взглядом гладильню, — ничего не может оказаться под рукой. А вы не могли бы содействовать тому, чтобы моего друга перенесли в его комнату. Ведь он очень пострадал!

— Еще бы не пострадать! — с негодованием воскликнул врач. — Там же еще шесть человек наверху, тоже вдрызг пьяные, и все — служащие этой гостиницы. Оргия, возглавляемая вашим другом. И единственный ее участник, который остался трезв, проживающий здесь барон фон Берген, избит вашим другом.

— Но я не понимаю… — проговорил ротмистр, оторопев от этих фантастических разоблачений.

— И я не понимаю! — решительно заявил врач. — Да и понимать не хочу.

— Но объясните же мне… — взмолился ротмистр.

— Какие там еще объяснения! — отрезал врач. — Наш клиент, барон, избит пьяным администратором.

— Тут были, наверно, особые обстоятельства! — запальчиво воскликнул ротмистр. — Я знаю господина фон Штудмана давно, он всегда в самых трудных условиях был человеком долга.

— Не сомневаюсь, — вежливо отозвался врач и, видя волнение ротмистра, начал отступать к двери.

Уже взявшись за дверную ручку, он воскликнул, тоже с волнением:

— Одна баба была полуголая, и это в присутствии барона!

— Я требую, — решительно заявил ротмистр, — чтобы господина фон Штудмана перенесли в приличное помещение!

Он поспешил за удирающим врачом.

— Вы ответите за это, доктор!

— Снимаю с себя… — кричал врач через плечо, мчась по коридору, снимаю с себя всякую ответственность за эту оргию и ее участников! — И ринулся в боковой коридор.

Ротмистр ринулся за ним:

— Он болен, доктор!

Но доктор уже достиг цели. С легкостью, неожиданной для своих лет, вскочил он в открытую кабину непрерывно движущегося лифта.

— Он пьян! — крикнул врач, когда его ноги уже были на уровне живота настигающего его преследователя. Фон Праквиц охотно бы принудил беглеца к исполнению его обязанностей, но перед ним уже вынырнула следующая кабинка, и недобросовестный врач окончательно ускользнул от него.

Фон Праквиц, которому, несмотря на весь его пыл, ничего не удалось добиться для своего друга, кроме невинного пирамидона, выругался и снова направился в гладильню. Однако в этом лабиринте белых коридоров с совершенно одинаковыми дверями он растерялся. Гоняясь за врачом, он не обратил внимания на те петли, которые делал этот заяц, и шел теперь наугад, сворачивая то туда, то сюда; обойдет же он в конце концов все коридоры и при настойчивости, конечно, отыщет нужную дверь; он отлично помнил, что оставил ее открытой.

Ротмистр шел и шел — белые двери, белые коридоры. Он чувствовал, что уходит от своей цели все дальше, но ведь должны же когда-нибудь кончиться подвальные помещения даже в самой большой гостинице! А вот и лестница. Проходил он по лестнице? Вверх или вниз? Он спустился вниз, заранее уверенный, что идет не туда, и наткнулся на пожилое существо женского пола; ее глаза сурово смотрели поверх пенсне; женщина в полном уединении раскладывала по шкафам белье.

Она обернулась на звук его шагов и строго оглядела незнакомца.

Фон Праквиц, не ожидавший этой встречи, поклонился очень вежливо. Кастелянша, без единого слова, строго кивнула.

— Скажите, пожалуйста, как мне попасть в гладильню? — решился спросить фон Праквиц.

Его вежливая улыбка нисколько не смягчила строгости этой особы. Она задумалась. Затем широко повела рукой:

— У нас тут столько гладилен…

Праквиц попытался описать ей свою гладильню, не упоминая о Штудмане.

— В углу стоят бельевые корзины, — пояснил он. — Да еще шезлонг, обивка с голубыми цветами. Довольно рваная, — добавил он без горечи.

Она опять задумалась. Наконец обиженно ответила:

— Не думаю, чтобы у нас был неисправный шезлонг. Мы тут все ремонтируем.

Это были, собственно, не те сведения, какие хотел получить Праквиц в ответ на свой вопрос. Но и прежняя его профессия и теперешняя постоянно сводили его с людьми, и эта разновидность, неспособная ответить точно на заданный вопрос, была ему хорошо знакома.

Все же он предпринял еще одну попытку.

— Ну, а где холл? — спросил он.

— Проживающим в гостинице доступ в хозяйственные помещения строго воспрещен, — отпарировала она.

— Дура… — рассудительно начал ротмистр.

— Что? — почти заорала она. Вся ее чопорность и выдержка сразу исчезли, она стала похожа на взъерошенную курицу.

— Дурно… входить туда, куда доступ строго воспрещен. И не строго, а безусловно, — поправился ротмистр. — Итак, честь имею и большое спасибо!

Он с достоинством поклонился, словно она — командирша полка, а он юный лейтенант. Затем отретировался. И оставил ее в безусловно взъерошенных чувствах.

Ротмистр уже спокойнее возобновил свои блуждания, этот маленький эпизод развлек его. Правда, опять ничего не удалось сделать для Штудмана, как он вынужден был с огорчением признать: но такие минуты освежают. К тому же он шел теперь по коврам и если даже все дальше уходил от Штудмана, то, видимо, приближался к населенным районам гостиницы.

Вдруг он очутился перед шеренгой дверей из полированного дуба; крепкие двери, внушающие доверие.

«Касса I», — прочел он. «Касса II», — прочел он. Праквиц пошел дальше. Последовали: «Касса выплат», «Закупочная А», «Закупочная Б», «Справочная контора для служащих», «Юрисконсульт», «Врач».

Ротмистр неодобрительно взглянул на дощечку «Врач», пожал плечами и продолжал свой путь.

«Секретариат».

«Нет, кажется, выше», — решил ротмистр.

«Директор Гассе».

Он стал припоминать. Нет. Дальше. Дальше.

«Директор Кайнц». «Директор Ланге». «Директор Нидерзад».

Неотразимо, спору нет.

Он задумался. Директор Нидерзад должен иметь в себе что-то неотразимое — человек, носящий такую фамилию и все же ставший директором, обязан быть особенно дельным.

Но тут ротмистр вспомнил, что всю эту публику непременно надо проучить, он двинулся дальше и правильно сделал; на следующей двери висела дощечка: «Главный директор Фогель».

«Ну, этот с птичьей фамилией, у меня запоет», — сказал себе ротмистр, отрывисто и решительно постучал и вошел.

За письменным столом сидел огромный грузный человек с тусклым лицом и что-то диктовал на машинку очень хорошенькой молоденькой секретарше. Он едва взглянул на ротмистра, когда тот назвал себя.

— Пожалуйста, очень приятно… пожалуйста, садитесь… — пробормотал он торопливо, с безличной и рассеянной вежливостью, присущей тем, кого профессия заставляет знакомиться все с новыми людьми. — Прошу вас, одну минуту… Где мы остановились, фройляйн?.. Курите, пожалуйста, вот сигареты.

Зазвонил телефон.

Взяв трубку, директор заговорил очень тихо, однако очень внятно:

— Фогель. Да, сам Фогель… Приедет его врач?.. Как фамилия? Как? Скажите по буквам. Как фамилия? Шрек? Тайный советник Шрек? Когда приедет? Через пять минут? Отлично, проводите сейчас же ко мне… Ну, конечно, это мы устроим… Мне вот только нужно тут кое-что продиктовать и потом у меня короткий разговор… — Он задумчиво и рассеянно посмотрел поверх телефона на ротмистра… — На три минуты… Хорошо. Значит, ни в коем случае не наверх в тридцать седьмой, а ко мне. Спасибо.

Трубка была поспешно, но все же осторожно водворена на место.

— На чем мы остановились, фройляйн?