Науфрагум. Дилогия(СИ) - Костин Тимофей. Страница 101
...Выводы? Какие могут быть выводы, когда на первом же заборе распяты двое крестьян? Черная кровь капала с длинных гвоздей, забитых в запястья и лодыжки, ветер шевелил длинную, расчесанную надвое седую бороду. С худого живота под разодранной нательной рубашкой тоже тянулись широкие темные ленты. Второе тело было безголовым.
- ...Староста, что нас встречал. Но как же так можно... зачем?.. - ошеломленно сорвалось с моих губ. Я не ждал такого.
И не только я. Оглянувшись, увидел, как отшатнувшаяся от наблюдательной щели девочка давится судорожными рыданиями, кусая руки, а бледная Грегорика изо всех сил прижимает ее к себе, пытаясь успокоить.
- Что же за зверье...
Брунгильда резко, почти враждебно цыкнула на меня:
- Не скулить! Вперед!
Наверху, на маске пушки вспыхнули еще две мощные фары - теперь уже артиллерийские, предназначенные для поиска цели в ночном бою. В их беспощадном свете панорама деревенской улицы стала еще более резкой. Над соломенными крышами мелькнула стайка белых голубей - испуганные птицы метались среди летящих искр.
Напротив выбитых ворот валялась куча какого-то тряпья и битого стекла, а дальше, у следующего дома, фары выхватили из темноты два холмика - новые неподвижные тела. Танк выполз на середину дороги и повернул, взрыв землю левой гусеницей и направив нос точно между горящих крайних изб. Со стоящего вплотную к забору амбара сползла и рухнула во двор горящая крыша, черные клубы дыма затянули улицу. Именно из этих растущих, кипящих и кружащихся клубов, пронизанных отсветами пожара и электрическим светом фар, и соткались фигуры всадников. Наверное, сработал какой-то странный оптический эффект сродни камере-обскуре, но вырастающие из тьмы силуэты, увенчанные демоническими рогами, казались выше коньков тесовых крыш.
Скалились, клацая челюстями, забрала выполненных в виде черепов шлемов, на воздетых клинках блистали сполохи, мотались и прыгали конские хвосты на бунчуке, тряслись металлические подвески на сбруе, из-под копыт летела земля. Атакующая четверка всадников мчалась по улице яростно и уверенно, и не верилось, что может найтись преграда, способная их остановить. На мгновение я забыл, что сижу за полуторадюймовой броней в тяжелой машине, почувствовав себя голым и бессильным, словно в ночном кошмаре. Пальцы на ногах инстинктивно поджались, на лбу выступил пот, живот свело неожиданной судорогой. Смаргивая его, я расширенными глазами следил за приближающимися силуэтами, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. В наушниках послышался сдавленный горловой звук - кажется, Весна или Грегорика что-то хотели сказать, но слова застряли в горле жалким блеяньем.
Разбойники-голодранцы с засапожными ножами и кистенями?.. Не смешно. Разве такие кинулись бы с шашками на танк? Или, может быть, ослепленные фарами, по рокоту двигателя и лязгу гусениц они приняли нас за трактор, на котором спешат на помощь крестьяне с соседних хуторов? В любом случае, вместо трусливых подонков, мордующих беззащитных, но обращающихся в бегство перед сильным противником, нам встретились какие-то кошмарные чудовища, полу-демоны, одним своим видом замораживающие кровь.
Не знаю, чем бы все кончилось, не случись на месте наводчика Брунгильды. Но ее резкая команда, влетевшая в ухо и запрыгавшая внутри черепа, все усиливаясь и переотражаясь, заставила меня действовать практически инстинктивно.
- Остановка! Быстро!
Намертво зажатый тормоз заставил танк клюнуть носом, и, едва пружины подвески успели распрямиться, громыхнул выстрел башенного орудия. Короткий хобот трехдюймовки изрыгнул картонный пенал, мгновенно разлетевшийся на куски и выбросивший полтысячи свинцово-сурьмяных картечин, каждая размером и весом с пистолетную пулю. Даже десять станковых пулеметов со скорострельностью в шестьсот выстрелов в минуту каждый не смогли бы создать такую плотность огня за долю секунды.
Сноп картечи буквально смел казавшихся мгновение назад неуязвимыми всадников, разорвав человеческие и конские тела в кровавые лохмотья. В каждого разбойника попало не меньше пары дюжин пуль с расстояния не более сорока ярдов, и теперь было трудно разобраться, где кончаются ошметки одного тела и начинаются другие.
В наушниках уже раздался торжествующий голос телохранительницы:
- Вот так. Заряжай!
Весна неумело клацнула рукояткой открывания затвора, потянулась за снарядом, но Брунгильда грозно прикрикнула:
- Не тот! Картечь, с картонной головой, быстрее!
А я все смотрел и смотрел в прямоугольный лючок на заваленную трупами улицу. Там не было видно никакого движения, только один из изуродованных, умирающих коней все еще конвульсивно дергал задранной вверх ногой.
Получается, наши враги не бессмертны? По идее, с души должен был бы свалиться камень, но буквально залитая кровью улица, простирающаяся передо мной, вызывала неодолимое желание развернуться и бежать, бежать без оглядки. Мир насилия и безумной жестокости, которую можно победить только еще большей жестокостью и насилием, потряс меня до полного ступора.
Да, я с интересом изучал схемы траекторий и баллистические таблицы - особенно в применении к моим любимым ракетным снарядам - а также конструктивное устройство автоматики орудийных затворов и хитросплетения тонкой механики взрывателей. Восхищался остроумными механизмами дистанционного подрыва. Но только теперь я понял, что был наполовину слеп. Нацепив шоры, позволяющие восхищаться технической, "железной" стороной военной науки, и одновременно почти сознательно игнорировать ее жестокую, кровавую, нацеленную на беспощадное убийство суть. Прекрасные баллистические кривые и великолепные в своей замысловатости шрапнельные дистанционные трубки были на самом деле предназначены не для того, чтобы над далекой целью вспухло аккуратное белое облачко разрыва, и подтянутый артиллерист с удовлетворением поставил галочку, крикнув: "Накрытие"!
Нет, шрапнель предназначена рушиться с неба смертоносным свинцовым ливнем, разрывая живое мясо, дробя кости, круша черепа. Пробивная способность пуль, так аккуратно и чистенько выраженная в справочниках в виде дюймов углубления в сухую сосновую доску, на самом деле выглядела совершенно иначе. Выглядела вот так, как то, что развернулось перед моими глазами: сгустки и лужи крови, неопознаваемые ошметки мяса с торчащими обломками раздробленных костей, дымящиеся студенистые потроха.
Вот для чего, оказывается, трудился за кульманом конструктор, зачем технолог разрабатывал оснастку режущего и измерительного инструмента, почему рабочий мозолистыми руками точил и фрезеровал. Все для того, чтобы в нужный момент сплясать танец смерти и уничтожения.
Как мог я этого не понимать? Ведь я гордился тем, что меня считали знатоком военного дела, с удовольствием принимал восхищение Грегорики. Нет, надо честно признаться - я сам отказывался, не хотел видеть жестокую изнанку, обманывая себя и других. Впрочем, не столь важно, каким инфантильным дураком я показал себя, но как я мог так не оправдать ожиданий девушек, волей судьбы оказавшихся на моей совести? Они рассчитывают на защиту, полагаясь на единственного среди них мужчину... который едва не наложил в штаны от ужаса, столкнувшись нос к носу с реальной, а не книжной жестокостью разбойников и убийц - первобытной, звериной, примитивной. Что ни говори, глупое дело - бросаться с шашкой на танк. Но я, сидя в безопасности за броней, впал в ступор, жалко оскандалился, не в силах пошевелить пальцем, не зная, что делать. Еще немного, и трусливо бросился бы бежать. Если бы не Брунгильда, в очередной раз доказавшая, что она в сотню раз мужественнее меня. Нестерпимый стыд заставил щеки вспыхнуть, в глазах закололо - вот те на, и слезы. Какое счастье, что принцесса не видит меня из башни... хотя она наверняка догадалась. Что же теперь делать?
Завал теплого, еще слабо трепыхающегося и фонтанирующего кровавыми струйками мяса лег передо мной отвратительным, но совершенно отчетливым Рубиконом. С невероятной остротой я ощутил, что остались всего лишь два варианта, два выбора, которые навсегда, бесповоротно изменят мою жизнь.