Ничего кроме правды - Болен Дитер Гюнтер. Страница 38

Она вела себя холодно, мы немного поговорили, а потом она заявила: «Okay, let's warm up.» Немного распевшись, она взяла листок, положила его на пюпитр и стала петь мою песню. Это только говорится так, что мою, потому что хоть песня и называлась «It's All Over», но звучала она как настоящий джаз. Моё лицо становилось всё более красным, сам я нервничал всё сильнее, думал, что прямо на месте упаду в обморок. При этом она поменяла не один слог в тексте, возмущаясь: «Что это за английский?». Время от времени я спрашивал: «О'кей, Донна, ты готова?», но она отвечала всё время: «Нее, нее, мне нужно попеть ещё немного», и продолжала трепать и коверкать мою песню. В конце концов, прошло не менее девяноста минут, она дала мне знак: «О'кей, я готова!» Я нажал на красную кнопку «Запись», а Донна? Она спела как по ниточке, даже на тысячную долю не отступая от написанного на бумаге. Полтора часа она шутила со мной и идиотничала.

Мы с первого раза записали её голос, потом мой, а на третий раз мы спели, обнявшись. Мир, дружба, Уорвик.

Под конец мы записали в студии видеоклип и сделали несколько фотографий. Донна обещала приехать в Германию для рекламы, а все — Клив Девис, моя фирма, Энди — были невероятно удивлены, что нам удалось создать что–то прекрасное. С этим «Heartbreaker 2» я уже видел себя в Америке с Грэмми в руках.

Донна прилетела за счёт BMG, привезя с собой первым классом личную гримёршу, портниху для своего сценического гардероба и восьмерых невесток своего мужа, которые потребовали отдельные номера в отеле. Вечером перед телепремьерой песни мой приятель Монти отмечал день рождения. Даже Донна пришла, чтобы спеть для него «That's What Friends Are For». Думаю, тогда я немного влюбился в неё, как маленькие мальчики влюбляются в Дженифер Лопес. Песня закончилась, по щеке Монти сбежала слеза, а Энди спросил: «Не хочешь выпить чего–нибудь, Донна?» Это было его ошибкой. Она захотела шампанского, причём не первой попавшейся марки, а даже бутылку выбрала особой формы, стоимостью в целое состояние. И одной бутылки не хватило, потому что все восемь невесток мужа составили ей компанию. И всё–таки нагоняй от фирмы получил Энди, а не я.

Когда началась телепередача, Донна, как суперзвезда, вышла на сцену первой под музыку и гром аплодисментов. Я, Дитер из Ольденбурга, спускался вторым. Заиграла мелодия, и я, гордый как павлин, спел «It's All Over». Имя песни должно было говорить, что худшее и впрямь позади, так сказать, «Over на пороге боли». Мои фанаты, я думаю, ожидали чего–то типа «Midnight Lady ля–ля–ля…», и теперь они спрашивали себя: «Что здесь делает Дитер с мамой Наддель?» Они, конечно, ни черта не знали о том, кто такая Донна Уорвик, не говоря уже о том уважении, которое я к ней питал. Когда мы закончили петь, не грянула никакая буря аплодисментов, раздались лишь вежливые хлопки. Чарты неделю спустя констатировали то, что я и без них знал: это никакой не суперхит, который мы рассчитывали получить, а всего лишь своего рода гусеница на 70 месте.

Ну вот, Дитер, ты и написал песню, в которой, кажется, нет ничего коммерческого, а потом она просто потонет, думал я.

Причём, мягко говоря, следовало бы признать: в том, что касается слов и звучания, моя песня оказалась абсолютной ерундой. И я решил никогда ничего больше не писать для ложи критиков. Отныне только для галёрки и партера.

14 ГЛАВА

Нино де Анджело или ещё немного сливок

Если бы порция спагетти с соусом лозанье могла петь, её звали бы Нино де Анжело: это нежное скольжение от верхних нот к нижним! Уютное, как грелка. Это чувство диапазона от высокого до низкого: высоко вверху звучание как у Bee Gees и совсем внизу нежное, подобострастное, объёмное. Всё это Нино. Всё это мне очень нравилось. Я уверен, если вскрыть этот пакет чувств ростом 1,69 метра, то где–то в области голосовых связок нашли бы маленького итальянского гондольера с Канале Гранде. Нужно знать, что при написании песни действует правило: ты, композитор, пишешь 100 %, певец оставляет из неё 80 %. А Нино? Он легко сделает 150! Он создан для такого композитора, как «Creme Double» Dr. Oetker: его умение добавляет песне ещё немного сливок.

«Пойдём! — предложил однажды Нино — Давай сходим в «Амфору»!» «Амфора» — это гадкий сарай типа кафешантана на Реппербане, пользовавшийся дурной славой. К тому же нужно знать, что в конце 80?х Сан — Паули была совсем дикой. В то время туда не ездили экскурсии, бабули не устраивали там пикников. Тот, кто собирался заказать себе что–нибудь из выпивки, должен был рассчитывать на то, что его попробуют обокрасть прямо у стойки с пепельницами и стаканами солёной соломки.

Нино заказал 2 виски, что стоило, согласно карте напитков, 150 марок: «Пожалуйста! Ваше здоровье! — сказал бармен — С Вас 250 марок!» Нино, разумеется, заметил, что его хотят надуть. Но вместо того, чтобы возмутиться, он достал пятисотенную бумажку и протянул бармену.

«Скажи, Нино, ты не спятил? Что ты вытворяешь?» — недоумевал я.

Но Нино лишь свысока посмотрел на меня: «Да — сказал он — я хочу доказать этому официанту, что ему меня не одурачить. Пусть это пристыдит его».

А я: «Э, Нино, перестань, это у него, наверное, такой менталитет!»

Но он не дал сбить себя с толку: «Не, оставь, Дитер, он должен знать, с кем имеет дело».

Мы допили виски. Едва стаканы опустели: «Ещё два!» — угощал он. И хотя с финансами у него не всё шло гладко, он не давал себе труда платить точно по счёту: «Нино, ты идиот?» — спрашивал я. Но он отвечал только: «Нет, оставь, Дитер! Я заплачу!» Я думаю, ему нравился такой жест. Ему было необходимо чувство, что он никому ничем не обязан. Немного чокнутый — да таким уж Нино уродился, но таким он мне нравился.

«Знаешь, моя жена, Джудит, была у предсказателя!» — возвестил мне однажды Нино. В его работе как раз наблюдался застой. Его последний хит «Jenseits von Eden» («По ту сторону рая») давно пошёл ко дну. «Так вот, тот тип, он сказал Джудит: «Скоро твой муж найдёт клёвого человека. И вместе они создадут много новых песен» — Нино, шутя, встал передо мной на колени — Дитер! Если ты меня хоть раз в жизни возведёшь в чарты, я буду вечно тебе благодарен».

У меня как раз был готов саундтрек к «Rivalen der Reitbahn», просто шанс для Нино; я дал ему спеть «Samurai», так называлась эта песня. С ней он сразу, после шести лет забвения, вошёл в чарты, где и оставался 14 недель.

Судьба благоволила к новым проектам. В том же году, то бишь в 1989, меня с Ральфом Зигелем и Тони Гнедриком (Tony Hendrik), который занимался тогда Bad Boys Blue, пригласили спеть на полуфинале гран–при в Немецком театре в Мюнхене. Я вышел на старт со своим «спринтером» Снова моим исполнителем был Нино. Я при этом, так сказать, сбил его с толку, потому что несколько недель тому назад я с трудом внушил ему: «С этого момента ты поёшь только по–английски!» А теперь вновь пришёл к нему с немецкой песней. Но тогда правила были очень строги. Немец не мог петь на гран–при на чужом языке.

Du und ich, wir sind so hoch geflogen

vor gar nicht langer Zeit.

Ein Flugzeug voll mit jungen Traeumen

stand fuer uns bereit.

Das mit uns war so gross

wir eroberten den Himmel.

Warum liesst du mich los,

ohne Fallschirm in der Nacht?

Но по ту сторону Альп уже подумывали о шикарной песне на немецком языке. Ганс Бейерляйн, серый кардинал народной музыки, отыскал меня и приволок с собой пакетик денег: «Австрия хочет, чтобы ты написал для гран–при что–нибудь клёвое». А потом протянул мне несколько сот тысяч марок. До того они претерпели столько неудач, что если бы двадцать стран решили посоревноваться, Австрия уверенно заняла бы двадцать второе место. Австрийцы надеялись разрушить злые чары, наняв парочку таких профессионалов, как Бейерляйн и Болен, уж они–то вдвоём принесли бы Австрии удачу!