Простые вещи - Сотер Таис. Страница 97
Мне хотелось вернуть легкость, что когда-то была между мной и Мартином и исчезла… Когда? После той нашей встречи в опере, быть может. Тогда я почувствовала себя не только преданной, но и ненужной.
Но ведь было и другое. Нежность, забота, радость, что меня кто-то понимает. Ни с кем до этого мне не было так сложно и интересно одновременно. Это стоило того, чтобы попробовать что-то изменить в наших отношениях, а не просто смириться с возникшей холодностью и непониманием между нами. Но для этого мне требовалось вначале обрести душевное равновесие. И я знала лишь один способ, как это сделать.
В субботу я покинула дом сразу же после завтрака, оставив все на Кати.
— Опять сбегаете в свой день рождения. И когда же вы вернетесь, фрейлейн София? — спросила она меня несколько неодобрительно.
— К завтрашнему дню точно.
— Не шутите так, фрейлейн. Вот если зайдет ваш дядя…
— Я была у него вечера. Он дал мне немного денег, чтобы я купила себе что-нибудь приятное в подарок.
Покупки — это то, что пристало молодой девушке из хорошей семьи. А никак не сбор информации о серийном убийце. Я знала, что люди Рихтера уже опросили бывших сокурсников и преподавателей Франциска Вагнера, но так и не смогли узнать ничего интересного. Вагнера знали как талантливого целителя, спокойного и сдержанного, всегда терпеливого с пациентами и дружелюбного с коллегами. Тогда он еще точно не был безумен, и следователи решили, что университетское прошлое убийцы не представляет никакой пользы.
Но меня больше интересовал не он сам, а его научные работы, все еще хранившиеся в архивах университета. Когда Франциск приехал в Брейг, у него уже был опыт работы в общей хирургии, но в университете он сменил свою специализацию, занявшись изучением имплантации и трансплантологии. И меня интересовало почему.
Библиотекарь выдал мне подшивку медицинских журналов двадцатилетней давности — всех номеров, где Вагнер хоть что-то опубликовал. За пять лет обучения в магистратуре и ординатуре тот написал около пятнадцати статей — самостоятельно или в соавторстве. Ничего интересного для меня — я едва ли понимала, о чем эти статьи. Все же целительство было слишком далеко от сферы моих интересов. Но интуиция, которую Рихтер так тщательно пытался во мне развить, говорила, что я на верном пути.
Когда стопка журналов передо мной уменьшилась вдвое, я нашла зацепку, которая могла привести к правде о прошлом Вагнера и о его нынешней судьбе. Я обнаружила странную связь между моим дедом и сферой интересов Франциска Вагнера.
«Пока целители искали способы научиться выращивать потерянные конечности или органы, артефакторы решали проблему другими методами. Многие из моих коллег скажут, что протезы, пусть даже усовершенствованные с помощью магии, все еще остаются инородными частями тела. Но что, если искусственно созданное можно сделать практически неотличимым от живого по своим свойствам? Это открывает перед нами новые горизонты».
Если не знать об изобретении моего деда, размышления в статье носили, казалось, лишь теоретический характер. Но Франциск, судя по намекам между строк, был в курсе создания псевдоплоти и находился в восторге от изобретения. Почти вся статья была посвящена артефакторике, притом знания Франциска Вагнера в этой области поражали. Неудивительно, учитывая, что он был сыном талантливого артефактора. И если верить статье, у Франциска были свои представления, как можно усовершенствовать работу деда.
Но почему-то ни мой дед, ни Франциск в будущем не поднимали эту тему и не пытались ее развить. Об открытии, сделанном почти тридцать лет назад, забыли. И у этого должна была быть какая-то причина. Возможно ли, что изобретение деда засекречено правительством? Если да, то оно могло быть как-то связано с армейским проектом ГЛМ-12.
Что военные создавали у себя? Какой-то новый вид брони? Универсальных солдат? Пока я могла только гадать, хотя то, что Франциск Вагнер, спятивший целитель-убийца, тоже мог быть одним из участников проекта ГЛМ, делало всю эту историю гораздо более зловещей. Но ведь кто-то помог ему сбежать из тюрьмы и прятал сейчас, водя за нос и полицию, и СБ. Кто-то, имевший достаточно большое влияние в Грейдоре…
Перед тем как вернуться домой, я решила зайти в пекарню рядом с парком. Она работала допоздна даже по выходным, к тому же там всегда можно было заказать кофе и выпить его за одним из столиков. Я попросила продавца упаковать мне полдюжины пирожных на вынос и, взяв поднос с кофе и кусочком яблочного пирога, оглянулась, выбирая, куда сесть. В пекарне была парочка покупателей, и у окна сидел один посетитель, никуда, как и я, не торопившийся. Это была высокая статная дама с каштаново-рыжими волосами, забранными в высокую прическу. Что-то в ее профиле мне показалось знакомым, но лишь когда она повернула голову в мою сторону, я с ужасом ее узнала. Фрау Келлер.
К несчастью, уже поздно было делать вид, что я собираюсь уходить или не заметила ее, поэтому вежливо кивнула. Наше знакомство не было близким, заводить светскую беседу с ней я не считала необходимым, поэтому прошла мимо фрау и уселась как можно дальше от нее.
Однако через минуту, в течение которой я чувствовала, что с меня не сводят взгляда, Линда Келлер решила сама сделать первый шаг.
— Добрый вечер, фрейлейн Вернер. Вы не будете против, если я составлю вам компанию? Совсем ненадолго, я скоро уйду.
— Добрый вечер, фрау Келлер, — я вежливо улыбнулась, стараясь скрыть охватившее меня напряжение. — Вы живете здесь рядом?
— Да, совсем недалеко, в квартале к северу от парка.
— Так мы почти соседи.
Соседи… И почему меня это так выводит из себя?
— Получается так. Возможно, мы часто встречались в парке, только не знали друг друга. — Фрау склонила голову, с любопытством меня разглядывая. — Возвращаетесь откуда-то?
— С учебы.
Кофе был слишком горячим, чтобы выпить его залпом и уйти, но болтать с почти незнакомой мне женщиной как с подружкой не хотелось, поэтому я старалась отвечать односложно.
— Точно, вы ведь еще студентка. Но бродить так поздно одной, когда уже стемнело… Неужели нет никого, кто мог бы проводить вас до дома?
Я пожала плечами и отвернулась к окну. Может быть, вопрос был вполне невинен, но я отчего-то чувствовала подоплеку.
— Хотя я ведь тоже одна. Кажется, уже привыкла к этому за долгие годы. Но вам, наверное, не стоит привыкать к одиночеству.
— Почему вы решили, что я одинока?
— Потому что вы выглядите потерянной. Пусть я и не менталистка, но целители тоже могут быть весьма наблюдательны. А вы похожи на человека, который не очень хочет возвращаться домой.
Дом… Я ушла из него, желая избежать возможных гостей. И к тому времени, когда вернусь, даже Кати будет спать. Я зайду к себе в спальню… На столе будут стоять букеты цветов, а на кровати — лежать подарки, присланные мне за день. Что-то от Петера и Мартина. Может быть, от тетушки Адель и Рихтера. Мне обычно нравился процесс разворачивания подарков, но, кажется, я слишком повзрослела, чтобы получать удовольствие от сюрпризов. Да и вещи перестали приносить удовольствие.
Хотелось бы, чтобы меня дома ждал любимый человек. Но разве я что-то сделала для этого?
— Я вас задела? Простите.
Фрау Келлер казалась искренней. Поэтому я решилась задать вопрос:
— Фрау, а кто для вас самый близкий человек?
— Близкий? — женщина несколько растерялась. — Мой сын.
— А для меня это Мартин Шефнер. Мы знакомы почти четыре года, но только недавно я поняла, как он мне дорог.
Кажется, Келлер несколько побледнела, хотя за румянами и пудрой это было сложно разглядеть.
— Вы так откровенны, фрейлейн.
— Таковы уж все артефакторы. В общем, я хочу связать с ним свою жизнь, поэтому мне важно знать, в каких вы отношениях.
— Мы были довольно близки, и мне хочется верить, что останемся друзьями. — Линда Келлер склонилась ближе, проговорив тихо: — Но если вы желаете знать, есть ли между нами любовная связь сейчас, то нет. Больше нет. Я достаточно уважаю себя, чтобы не делить своего мужчину с кем-то другим.