Целитель - Пройдаков Алексей Павлович. Страница 25
– Вот и выполнил ты свою миссию, Дитя Света, – прошептал я, словно боясь разбудить спящего. – Ты погиб в сражении, которого ожидал всю свою недолгую жизнь. Ты исполнил своё предназначение, ты совершил свой подвиг во имя Света, ты одолел врагов, они исчезли, ушли, испарились!
Я судорожно вздохнул.
– Теперь ты на пути к Вечному Свету. К нему ты всегда обращался через молитву, наполняя себя Сиянием. Там для тебя уготован покой и блаженство, там ты отдохнёшь и вновь соберёшься с силами, чтобы возродиться блестящим белым облаком.
Я вспомнил, как Андрей мне однажды сказал о Вечности:
– Вы думаете, это нечто совершенно необъёмное во времени? Поверьте мне, на самом деле – это не так уж много.
«Да, наверное, ты прав и – это немного. Но – это всё, что обещано человеку; это всё, что у него впереди».
Где-то рядом гукнула птица.
Я вздрогнул и вспомнил о том, как настоятельно Андрей требовал, чтобы я сюда ни в коем случае не возвращался. Значит, он ожидал такого исхода, значит, подразумевал нечто такое, чего мне знать не полагается.
Надо уйти тихо, пока ещё возможно.
– Прощай, мой друг, – сказал я, глотая слезы. – Скоро мы встретимся, ведь впереди у нас – Вечность.
Снял пиджак и накрыл ему лицо.
Я уходил, посекундно оглядываясь на то место, где оставалось тело Андрея, пока тьма окончательно не поглотила его.
Луны уже не было.
_________________________
По приходу домой, я хорошенько запер входные двери на замок и засов.
Не зажигая света, прошёл в кухню. Посидел, покурил.
Ни о чем не хотелось думать. Всё произошло, ничего не исправишь. И вообще, всё кончено! Кончено…
«Молю вас, пусть всё это не будет напрасным».
Услышал я голос Андрея, и состояние паники немного отпустило.
Вспомнил про заначку.
Достал бутылку водки, налил полный стакан и залпом выпил.
Потом закурил, стал у окна и всё глядел в сторону парка, в то место, где находится пустырь. С восьмого этажа оно хорошо просматривалось.
И я увидел тени.
И вздрогнул. Они сгрудились вокруг чего-то, подспудно я соображал, что это тело Андрея.
Я видел их, несмотря на плотную темень.
Казалось, они светились изнутри.
– Привет вам, Дети Света, – шепнул за окошко в ночь.
А потом вспыхнуло облако.
Это был он – долгожданный Свет, принявший одного из своих сыновей в объятия и теперь Андрей – дома. Навсегда.
И тогда я налил ещё стакан.
И выпил в память об Андрее.
Мне стало чуть легче, но какая-то тупая, скользкая боль не отпускала.
Она подтачивала, травила неведеньем и безысходностью.
Я вновь остался один.
Прости, мой друг, но всё напрасно.
Водка не пошла впрок. Я тяжелел. Мне становилось хуже и хуже. Тело деревенело.
Ко времени, когда за окном стало проясняться, я был очень плох. Видимо, сказалось напряжение последних дней, да и многодневное употребление спиртного давало о себе знать.
Едва дотащившись до спальни, разбудил жену и попросил вызвать Мадину Рымбаевну. Она – врач, старый друг нашей семьи. К ней я обращался только в крайнем случае.
Мадина приехала через двадцать пять минут. Едва взглянув, велела немедленно собираться.
В машину меня вели почти в бессознательном состоянии.
2
Это было на третий день моего пребывания в больнице. Мне давали уколы, ставили системы, пичкали таблетками. Лечение действовало благотворно. По ночам я уже мог спать.
Ничто не предвещало бури. Но она грянула…
В столовой, во время ужина я вдруг почувствовал лёгкое головокружение, постепенно переходящее в сплошной круг и – вышел из сознания.
Скачками я в него возвращался: кого-то бью, меня вяжут, я расшвыривая людей по сторонам, с нечеловеческой силой.
Фрагменты.
Очнулся поздней ночью в изоляторе. Это сразу стало понятно, потому что я был крепко привязан по рукам и ногам к железной кровати.
Рядом – никого.
Связанному – страшно, я все время ожидал пыток и терзаний, поэтому громко позвал на помощь.
Пришел дежурный врач с двумя санитарами, молча развязали и ушли.
Глухо звякнул замок.
Из коридора в палату проникал скупой дежурный свет, а со стороны единственного зарешетченного окна, наполовину закрытого занавеской, мертвенно бледнел полумесяц.
Трясло. Знобило.
Боялся стен, тумбочки, кровати. Отовсюду мне грозила опасность.
Страх был липким и осязаемым, холодным потом струился по всему телу.
Слабыми руками ухватился за решётку-дверь и попытался встряхнуть.
Она даже не среагировала.
Стал кричать, чтобы выпустили «к людям».
На этот счёт, видимо, у персонала никаких указаний не было.
Не пришли. Не выпустили.
Крики и попытки забрали последние силы, и я рухнул на пол, будучи не в состоянии даже добраться до кровати.
…Раньше казалось, что я уже умирал несколько раз. И после каждой «смерти» только острее делались воспоминания о прошлой жизни и всё настойчивее думалось: «Как долго длится»…
Теперь пришло иное и обещало стать настоящим. Все желания из тела ушли, ничего не хотелось: видеть, слышать, есть, пить, любить.
Всё кончилось. Остался только этот грязный пол, серые стены и полубельмо луны.
Я лежал на полу и до меня постепенно доходило:
«Оказывается, вот как происходит на самом деле…»
Дрожь в руках прекратилась, я с облегчением ожидал скорого забвения.
Моё внимание привлекло маленькое светлое пятнышко в центре потолка. Несомненно, оно было живое, потому что пульсировало, постепенно расширяясь, превращаясь в пятно побольше, становясь лучом и, наконец, хлынув на меня изумительным потоком света. Его было так много!
И я с надеждой глядел в этот чудный свет, уже догадывался, что сулит он скорое избавление от мук. А он влажно струился, вздрагивал, звал к себе, и не было в нем ничего враждебного, злого, корыстного. Свет был добрым, пронзительно-белым, с небесно-голубым переливом.
Потом его движение замерло и – сверху, откуда-то извне, на меня стали опускаться округлые волны: синие, зелёные, красные, жёлтые и другие, а в середине окружая парили лепестки таких цветов, аналогов названия которым на нашем земном языке не подобрать.
Это напоминало весеннее буйство красок, только с куда более богатым спектром.
А как легко дышалось!
И это походило на Призыв.
Меня – Туда?! В это великолепие, в этот бесконечный праздник?
Неужели я прощён и допущен к чему-то несоизмеримо большему, чем заслужил?
Я понимал, что недостоин. Но заворочалась, забрезжила надежда: ведь неспроста…
Отца я рядом не увидел, но ощутил присутствие бесконечно дорогого и очень далекого от меня человека. Я сразу догадался, кто это.
Освежающе пахнуло ветерком, такой взмах обычно гасит свечу.
– Правда, сынок, – услышал я его печальный голос, – тебе уже ничего и никого не надо, и ты уже никому и ничему не пригоден?
– Правда, папа, – ответил я сквозь слезы, но это были слезы облегчения.
И добавил:
– Как хорошо вновь произнести слово «папа», я его уже стал забывать…
– Но мне-то ты всегда нужен, – сказал он. – Я от тебя никогда не отрекусь, помни об этом.
– Я знаю, папа. Я очень хорошо помню, как ты спас меня. Тогда ночью мы ехали из Павлодара – везли газету и едва не столкнулись с огромной машиной. Я увидел твоё лицо вместо луны и вовремя предупредил водителя, он среагировал. Зачем ты это сделал? Ты ведь не мог не знать, что произойдет потом.
– Ты здесь ещё нужен, – сказал отец. – Или это было зря?
– Нет, не зря, – ответил я поспешно. – Водитель-то молодой, он невиновен.
– А ты?
– Со мной всё ясно, я недостоин жизни…
– А смерти? Думаешь, всё так просто? Как вы ошибаетесь!
Он немного помолчал, ровно столько, чтобы до меня дошло, потом продолжил.
– Ты думаешь, всё, что должен совершить в этой жизни, ты уже совершил? Воспитал детей, дал им необходимое, выпустил в люди? Словом, ты им больше не нужен?