Целитель - Пройдаков Алексей Павлович. Страница 32

…Макенкули? Надо же!.. Привидится такое в поезде…

«Мудрость разумного – знание пути своего, глупость же безрассудных заблуждение».

3

Столица меня поразила не то что новизной, но какой-то странной озабоченностью жизни. Люди спешили, толкались, у всех был сосредоточенный вид. Одевались гораздо лучше, чем в горняцком городке и выглядели опрятнее.

Здесь мне всегда нравилось, здесь прошло два года юности. Всего два года, а как за них цепляется память.

«Двадцать третий» автобус вез меня на квартиру к маме, а я оглядывался по сторонам, радостно узнавая: в этом доме пили кофе у куратора группы – Юры Гилёва, вместе с Вадимом Штерном; сюда я приходил в гости к доброму другу Толику Корычеву; здесь… Здесь? Да, но тогда это был добрый провинциальный город. Но уже тогда он был столицей – столицей Целины.

В душе царили уют и спокойствие.

Изумляло одно: поезд прибыл почти с двухчасовым опозданием…

Я отдыхал от событий двухнедельной давности, и ясно ощущал, что жизнь напрочь переменилась.

Теперь казалось, всё позади, ни о чем не хотелось помнить. Впитываешь ты в себя, вместе с этой дымкой над посеревшими снежными переметами, гулом проезжающих машин, из-под колёс которых вырываются морозные выхлопы, – дыхание новой жизни, совсем не похожей на ту, которая была вчера.

_________________________

Большую часть дня я потратил на прогулку по городу. Прежний – провинциальный областной центр – теперь лишь его небольшая часть, точнее говоря, «правый берег». На «левом» расположился современный недавно отстроенный город.

Гордо взметнутый вверх Байтерек был красив, но, на мой взгляд, слишком претенциозен.

Возвращаясь на квартиру мамы, заехал к младшей сестре. Марина жила в элитном доме, замужем за богатым человеком, у ней было два сына и дом – полная чаша.

Я гордился сестрой, которая образ жизни богатой леди начисто отвергала, она постоянно чему-то училась: языкам, вождению; много читала, путешествовала.

На период жизни в столице Марина сделалась настоящей моей опорой и помощью.

_________________________

Смерклось. Я вышел из автобуса на остановке «Колос». Миновал оживленный перекресток и направился к дому 8 «а» по проспекту Богенбай батыра, бывшая улица Десятой Пятилетки…

Вот она жёлтая, обшарпанная, видавшая виды пятиэтажка, но для меня – всё равно что памятник детским годам. Первый городской дом, в котором довелось побывать деревенским мальчишкой.

Как меня тогда поразило то, что не надо идти в баню – помыться горячей водой; и не надо идти на улицу для отправления естественных нужд.

Это был первый в жизни приезд в город из целинного поселка. Здесь жили бывшие односельчане – Тумановы: глава семейства одноногий дядя Миша, тетя Лиза и дети – Нина, Толя, Саша, Наташа.

Они водили меня по городу. Я впервые попробовал мороженое и был вполне жизнью доволен.

Особенно мы сдружились с Толиком, потому что были почти одного возраста. Он показывал, именно показывал меня своим «городским» и гордо говорил:

– Они – дворянские…

Я не мог понять, что значит «дворянские». Оказалось, это старое, еще доцелинное, название нашего села.

Бедный мой друг Толя! Ты умрёшь мучительной смертью. И умирать будешь целых два дня под кухонным столом собственной квартиры. Тебя трижды ударит ножом любимая жена, а сама уйдёт к друзьям – отмечать Новый год. И никто тебя не спасет, никто не вызовет «скорую». Ты умрёшь в страшных муках и воспримешь смерть, как избавление от них.

Ах, если бы сразу знать путь свой!

Я призадумался: откуда это? Что такое «знание пути своего»? Не мог я подумать просто так… Не мог.

4

Следующим утром пришёл в редакцию газеты «Вечерняя столица», куда был рекомендован известным писателем Владимиром Гонтаревым.

Приняли хорошо. Сразу же отправили брать интервью у директора полиграфической компании.

Так начались мои столичные трудовые будни.

Они были тем приятнее, что коллектив подобрался слаженный, толковый. Да и оклад мне положили вполне приличный. На эти деньги я вполне мог оплачивать обучение дочери, остальных хватало на уплату долгов по коммунальным услугам за квартиру, в которой ещё оставалась жена. Но мы уже запланировали её скорый переезд в столицу.

Серьёзных расходов не предвиделось, оплату моего житья взяла на себя сестра Марина, давая мне возможность хоть немного «встать на ноги».

Я с удовольствием и радостью окунулся в привычную мне, но несколько забытую жизнь рядового сотрудника средства массовой информации и каждый вечер, возвращаясь с работы, чувствовал приятную тяжесть своих газетных обязанностей. Они кружили, увлекали, давали возможность заглушить тоску о доме.

Я стал сотрудником отдела культуры, который возглавляла моя однокурсница по пединституту Ильмира Гиманова. В мои обязанности входило посещение выставок, концертов, презентаций, вернисажей. В общем, работа интересная и «не пыльная».

Каждый день знакомился с новыми людьми и буквально с утра до вечера находился там, где что-то происходит.

Журналисты столицы приняли меня в целом доброжелательно, но вполне равнодушно. Оказалось, здесь, как и в провинции, они живут по принципу – «сам по себе». Ну и ладно. Меня вполне устраивало. Никто не лезет в душу и не пытается что-то выспрашивать.

Владимир Гонтарев в свое время закончил ВЛК (высшие литературные курсы) при нашем институте и теперь возглавлял крупнейший республиканский журнал «Нива», он и ввел меня в круг местных литераторов.

С Гонтаревым мы знакомы с семьдесят шестого года, именно тогда я поступил на первый курс филологического факультета областного пединститута.

Гонтарев уже тогда был большим поэтом. А его «Деревенька деревянная» звучала повсеместно и стала настоящей народной. Именно он оценивал мои первые поэтические труды. И несмотря на всю их беспомощность и подражательность, всё-таки отозвался одобрительно, дав, таким образом, путевку в жизнь и желание продолжать марать бумагу. На филфаке я стал одним из первых поэтов, после Вадима Штерна, Олега Рябова и Эрика Шмидта. Очень этим окрылился и – прошел творческий конкурс в Литературный институт на… семинар прозы.

Но как мне помогало это сейчас! Заслышав волшебное слово «Литинститут», местные писатели преображались на глазах: для многих он был просто недоступен. С их глаз и позы улетучивались следы зазнайства и высокомерия, которые мне были хорошо знакомы. Сам когда-то грешил…

Вообще, по моему убеждению, самое главное – избежать духовного провинциализма. Кстати говоря, подцепить его вирус можно и в столице. Но, если угодно аллегорию, пожалуйста.

Ты живёшь в небольшом городке и желаешь всех его жителей восхитить своими способностями и талантом. Получается. Все довольны, все смеются. Ты тоже счастлив этим и не желаешь затрачивать каких-то усилий, либо чем-то жертвовать, чтобы донести свои творения до остального мира: проверить на пригодность и значимость. Рискнуть. Ведь здесь ты – первый, а там… Земля – огромная планета и людей на ней предостаточно. Их духовный голод до сих пор не утолен. А может быть, именно твоих строчек-ниток не хватает для наступления всеобщей гармонии? Надо дать возможность человечеству оценить их. Надо хотя бы стремиться к этому.

Но духовный провинциализм, то есть напыщенность и самодовольство, сердечное восприятие своего собственного и категорическое неприятие чужого, такое стремление исключает.

Сначала в «Ниве», потом в других журналах, скорым потоком хлынули публикации моих трудов, написанных в прежнее время.

Я быстро становился известным и даже модным.

Вот тебе и жизнь – живи и радуйся…

Но радость – мимолетная вспышка в сознании.

В вихре писательских и журналистских дел я стал забывать о «черных днях» в городе горняков. Предмет показался далёким, и было маловероятно, что он вновь проявится.

_________________________

Но всё было по-прежнему рядом. И жило не только во мне.

Вначале я кое-что попытался заштриховать в памяти, и это получилось: отдохнуть и набраться сил удалось. Но потом стал понимать, что минувшее – не минувшее, но как раз то, что постоянно находится в нас, живя, волнуя, не давая забыть полностью. И минувшее это гораздо больше похоже на настоящее, с исключительной разницей: ничего нельзя поправить.