Целитель - Пройдаков Алексей Павлович. Страница 34

Как-то в скопище людей мелькнул человек в блестящем и чёрном…

И я, подкоркой почувствовав опасность, не пошел на остановку.

А через десять минут в неё врезался внедорожник, управляемый в усмерть пьяным подонком. Шестеро погибших, в том числе и сам горе-водитель.

…Однажды я почувствовал лёгкое прикосновение к голове. Обернулся. Никого. Один дома. Эффект присутствия давал о себе знать и прежде, но я никогда не придавал ему особого значения.

Вновь прикосновение: лёгкое, но стремительно сжимающее мозги…

… быстро убегал от стаи разъяренных гусей. Но они догоняли, бежать мешала гармошка, на которой я только что играл и браво пел:

И каких бы не встретил врагов,

Бить всегда пограничник готов.

Навстречу – гуси. Чем я им так не понравился? Поклевали нещадно. Пришлось спасаться от этих страшных белых существ.

… висел на заборе. Перелазил, зацепился за штакетину длинным пальто и повис. Мир вниз головой тоже был интересен.

Подошел папа.

– Чего висим?

– Да так, пап, Светка пошла за мамой. Сейчас придут – снимут…

_________________________

Фрагменты, отрывки, эпизоды.

Это была страшная майская гроза. Молнии ветвились над посёлком целыми десятками. Артиллерийскими разрывами громыхал гром.

Я бежал по улице домой, спеша пока не начался ливень.

Успел открыть дверь. Ступил на порог, и в этот самый миг молния ударила меня в затылок. В глазах помутнело, но на ногах устоял.

Способности к паранормальному прилетели из детства…

О, мой бедный затылок!..

_________________________

Очнулся на полу.

Видения прекратились так, будто кто-то заступился за мою бедную голову.

А ведь в ней копались…

Мой мозг зондировали, определяя детские страхи.

Но более – не повторялось.

«Чёрная сотня, чёрная сотня», – стучало в висках.

В городке горняков они загнали меня в угол элементарно. Арест шефа, склонение Верой Авдеевной на свою сторону – это первые пункты плана. Но тогда они ещё не знали, что слова Йен – простые, почти беспомощные слова, которые мне и без того были ведомы – упали на благодатную почву.

Я предпочел тяготы и лишения.

Они точно знали, к кому я обращусь за помощью, и каким путем стану возвращаться.

Парк. Пятеро нелюдей. Появляется Андрей. Его участие не подразумевалось и не бралось в расчет никем. А он оказался из ордена Детей Света.

«Экстрасенс из столицы» говорила, что они хотели только «попугать». Но Андрей – единственный – располагал точной информацией, что они со мной могли сделать.

У них это называется Душевная Радость. После неё в мир выходит вполне благополучный человек, у которого твердые нравственные устои, крепкая семья, счастливые дети. Но то, что творят эти «благополучные», подстегаемые неведомо кем, мы узнаем отрывочно, из сводок криминальных новостей, да и то происшествия – из самых безобидных. От которых, впрочем, тоже у каждого нормального человека волосы встают дыбом.

«Душевная Радость, запомните это чудное словосочетание»…

Откуда это?

Я невольно вздрогнул.

Картинка пошла дальше.

Андрей не думал умирать, хотя всегда был к этому готов, и мысль о смерти, как и о самой жизни, была ему близка и понятна.

Его воспитал Свет, но родили люди.

Он знал, что Смерть – это единственное и главное действо в жизни, которое ещё не испорчено, не запачкано руками человека.

Отшвырнув меня на достаточное расстояние, Андрей шагнул навстречу судьбе.

Врагам бы неведомы чувства. Но, когда на их пути, вместо жалкого забитого существа встал Некто в сияющей одежде, они остановились и вопросительно посмотрели на него.

Он покачал головой. И тогда они напали.

Их Андрей одолел легко, его учили биться и побеждать в гуще врагов. Но вмешался Черный Сотник, который в схватках обычно участия не принимает, и пронзил его – нет, не простым, а Копьем Предназначения.

_________________________

Это было видение. Длилось несколько секунд, но запомнилось отчётливо.

Вопросов становилось чуть меньше. Но загадок бытия прибавлялось. Они не давали покоя.

Вечерами я размышлял, заносил на бумагу мысли, думая освободить голову, но всё равно она оставалась забитой до отказа.

Иногда я не мог заснуть, иногда мне было жаль тратить время на сон, иногда я боялся засыпать. Ибо сон – это маленькая смерть, такое микрозабытье, из которого можно не вернуться.

Я всё чаще думал о смерти. Причем, вполне равнодушно, подразумевая её осознанным реальным венцом жизни, который ожидает всех. А там меня встретят дорогие мне люди: бабушка Мотя, папа, дядя Паша, Ваня Головин, Вася Чубаров, Володя Морарь… Я благодарен им за то, что они были в моей жизни.

Но мысли о смерти рождали стремление жить. Жить, спешить, действовать и… всегда быть готовым умереть. Лучше – достойно, краше – без боли. Но такое невозможно. Потому что боль сопровождает нас всегда и везде. Разница лишь в том, насколько мы ей придаем значение.

«Как только приблизится буря, уверовавшие в благую весть, но не освятившиеся через послушание истине, откажутся от своих взглядов и пополнят ряды её врагов. Соединившись с миром и исполнившись его духом, они смотрят на вещи почти так же, как мир и, когда наступят испытания, они будут готовы избрать лёгкий путь. Одарённые, обаятельные люди, которые когда-то тоже радовались истине, всеми силами будут стараться прельстить других и ввести их в заблуждение. Такие люди станут злейшими врагами своих прежних братьев».

Елена Уайт «Великая борьба»

ВСТУПЛЕНИЕ 8

Боль сопровождает приход человека в этот мир.

И это – боль женщины, матери, – физическая боль на одну, которая в большинстве своем завершается радостью разрешения от бремени, первым криком новой жизни.

Уход человека из этого мира тоже сопровождает боль, боль на одного. А завершается огромной, долго не проходящей болью, которую, увы, в равных долях не поделишь на всех: знавших, любивших, привыкших.

Хочется верить, что для ушедшего последняя земная боль окончилась долгожданной вспышкой Света впереди, удивительной свободой и умиротворением – радостью разрешения от бремени жизни.

Мы – земные создания – не в силах прочувствовать этого, мы слишком окованы цепями земного притяжения: родные, близкие, друзья. Идя по жизни, мы лишь можем печальными вехами отмечать даты, разделяющие нашу жизнь на «до» и «после», что и означает жизнь нынешнюю и жизнь минувшую. И всегда минувшая кажется краше, полней, веселей.

«Что было в прошлом, всё прекрасно, а то, что хуже – впереди».

Это оттого, что протекала она рядом с теми, кого сегодня нет рядом.

Прошлое – мертво, а будущее не написано? Нет, – прошлое живёт в нас, а будущее – предопределено.

Мы пытаемся верить в существование более лучшего, совершенного мира, где не грабят в подворотнях, не убивают в подъездах; где друзья не предают. Но вера эта, как дар Божий, дана немногим. Потому попытки эти уверовать – слабое утешение. По крайней мере, пока мы смотрим в тот мир земными глазами. А мы смотрим земными глазами. Ибо человек создан для жизни на земле. Он приспособлен только к её условиям.

Земля – рассадник, трамплин, полигон, если угодно… Судьба человека доказывает это слишком красноречиво. Будто бы мы всё время силимся сбросить с себя эту материальную тюрьму – физическое тело. Но нам не удаётся. Что-то очень сильно связывает нас с этим миром. И очень мешает сделать осознанными попытки, в чём-то разобраться серьёзно. Вначале родители ограничивают, затем общество набрасывает сеть ловушек. А когда человек готов стать самостоятельным, пытается вникать в суть дела, обретает страсть к жизни, – его начинают бить утраты, из-за которых всё меркнет и слабеет. Мы живём, теряя близких и это – самая большая несправедливость. Но мы живём, любя и помня о том, что если раньше они были где-то по одному – конкретному – адресу, то теперь они – всюду и везде, но уже без нас. А мы – без них.