Король-одиночка - Дробина Анастасия. Страница 10

– Нет. У тебя теперь другое дело. – Белаш с усмешкой кивнул на мелькающее за деревьями белое платье невесты. – Ты не виноват, и разбираться не тебе. Забудь об этом.

Граф нахмурился. Хотел было сказать что-то еще, но по дорожке застучали, приближаясь, быстрые шажки. Девочка лет пяти в розовом кружевном платьице бежала прямо к ним.

– Папо! [17] – Э, папо!

– Что, маленькая? – улыбнулся Белаш. Наклонившись, подхватил внучку, и та, обхватив его шею руками, что-то зашептала ему на ухо.

– Да? Ну, пойдем. – Белаш опустил девочку на землю, взял ее за руку. Обернулся к Графу:

– Иди к гостям, дорогой. Я сейчас вернусь. Мы еще не пили за твое счастье.

Граф натянуто улыбнулся, кивнул. Когда Белаш с внучкой скрылись за деревьями, он достал сигарету, щелкнул зажигалкой раз, другой, но искра не высекалась. Выругавшись, Граф швырнул сигарету в траву, засунул руки в карманы и зашагал к свадебным столам.

Внучка провела Белаша через весь двор, мимо гостей, за ворота, где двумя бесконечными рядами выстроились «БМВ», «Волги» и «Мерседесы» приехавших на свадьбу. В конце аллеи стояла белая «Тойота» с тонированными стеклами. Девочка подвела Белаша к ней, подняв руку, постучала в окно:

– Эй – привела!

Стекло опустилось. Из окна появилась женская рука в кольцах, опустила на детскую ладошку гранатовый кулон на цепочке. Девочка, зажав подарок в кулаке, вприпрыжку побежала по двору. Белаш открыл дверцу, сел рядом с Марией.

– Зачем ты приехала?

– Поговорить с тобой.

– Могли бы дома поговорить.

– Я знаю, что ты завтра улетаешь. – Мария нервно затянулась длинной сигаретой, откинула за спину волосы. – Это срочно. Тебя могут обмануть.

– Не дыми в машине. – Белаш подождал, пока она выбросит сигарету и поднимет темное стекло. Мария подождала немного, но Белаш молчал, и она, волнуясь, заговорила сама:

– Помнишь, тогда у тебя дома?.. Ну, Граф и ты, а я за занавеской стояла… Ты сам мне тогда разрешил… – Мария запнулась. По дороге она раз десять повторила про себя предстоящую речь, и все слова казались ей такими убедительными – Белаш непременно должен был понять и поверить… Но вся решимость растаяла при виде неподвижного лица дяди. Он даже не смотрел на нее. Как ей сейчас нужна была привычная сигарета!..

– Граф тогда говорил, что привезет товар из Одессы. Кажется, от Короля – ну, который мой родственник. Я… я не знаю, како. – Мария шумно вздохнула, готовясь сказать главное. Белаш ждал, не поворачивая головы.

– Месяц назад Граф пришел и принес сумку. Там… героин. Я точно знаю, что героин. Очень много. Я спрашивала – откуда, он не стал говорить. Я не знаю, что думать, како. Он никогда с этим не приходил ко мне…

– Зачем ты его впустила? – наконец открыл рот Белаш.

– Он бы дверь выбил.

С минуту Белаш молчал. Затем взглянул в окно.

– Будет гроза?

– Это из-за стекла, небо чистое, – нетерпеливо сказала Мария. – Ты знаешь про эту сумку?

– Поезжай домой, девочка.

Она непонимающе взглянула на него.

– Что?..

– Поезжай. – Белаш помолчал, глядя на пустую, затягивающуюся туманом дорогу за окном. – И будет лучше, если ты все-таки с нами поживешь. Граф – цыган и мужчина, я не могу ему запретить бывать у тебя, но это ни к чему. У него теперь другая семья. Бог даст, и у тебя будет.

– Како! – Мария оскалилась от бешенства. В глазах ее вскипели слезы. – Думаешь, я вру?! Думаешь, я нарочно?!. За то, что он другую берет?! Да я… Я же его чуть не застрелила тогда! Из его же пистолета! Если бы заряжен был – сейчас бы уже сорок дней справляли! Он же врет, он врет, он всегда врет! Теперь он и тебя обдурит! Я не знаю Короля, но он не виноват! Почему ты молчишь? Хочешь, чтобы я, я сама его убила?!

Белаш наотмашь ударил ее по лицу. Мария захлебнулась на полуслове, отпрянула. Плечи ее дрогнули раз, другой. Тишина.

– Прости, девочка. – Белаш достал с заднего сиденья бутылку с минеральной водой, открыл ее. – Выпей.

Мария, не поднимая головы, отстранила его руку.

– Ты цыганка. Никогда не лезь в дела мужчин.

Белаш вышел из машины. Хлопнула дверца. Снова тишина.

Мария нащупала бутылку с водой, несколько раз глотнула, плеснула в лицо. За окном машины темнело. Из-за забора доносился гитарный звон, песня. Мария сидела с закрытыми глазами. Лицо ее казалось спокойным.

Прийти вовремя Славка не мог никогда: Мария прождала его весь вечер. Услышав звонок, она прыжком сорвалась с тахты. Прежде чем открыть, еще раз оглядела себя в зеркало: синяки были тщательно замазаны и запудрены, ссадину в углу рта кое-как скрывала помада.

– Кто там? Славка, ты? Входи.

Брат вошел боком, отворачивая лицо. Мария взяла его за ухо, повернула к зеркалу.

– Ну, взгляни на себя! Ох, и красота! Спьяну съездился?

Из зеркала смотрела мрачная небритая физиономия с ссадиной во всю скулу.

– Тебя милиция не останавливает?

– Каждый день, – хмуро отозвался он. – Думают – чеченец.

– М-да. Ну что – опять дел натворил?

Славка отмахнулся, пошел в комнату. Мария юркнула в кухню, вернулась с кастрюлей, тарелками, буханкой хлеба под мышкой. Через две минуты Славка уплетал дымящийся борщ, а Мария, забравшись с ногами в просторное кресло, задумчиво смотрела на него.

Они были вместе всегда. Сколько Мария помнила себя, цыгане называли их с братом через черточку, в одно слово – «Славка-Машка»: «Славка-Машка концерт работают в „России“, „У Славки-Машки опять гастроли“, „Славка-Машка новую песню придумали“… Дуэт брата и сестры Рогожиных знала вся Москва: грудное контральто Марии и сильный, редкой красоты Славкин тенор нельзя было спутать ни с какими другими голосами. Да и смотрелись на сцене они неплохо. Мужчины в зале шалели от темного, замкнутого лица Марии, ее тонкой, как струна, фигуры, черной гривы до колен с воткнутой в нее чайной розой. А огромные грустные очи Славки и его физиономия красивого разбойника заставляли поклонниц часами толпиться у служебного входа концертных залов. Юность прошла в выступлениях и гастролях. Белаш помогал племянникам, не жалел денег на рекламу, обещал съемки на телевидении и запись дисков – и все бы это исполнилось, конечно. Но однажды они пришли к своим друзьям в театр „Ромэн“, и Славка увидел там Раду Черменскую.

Радка была тогда совсем молода и, что скрывать, хороша. Но Мария навела справки и выяснила, что к двадцати годам эта красавица успела бросить двух мужей, разругаться с тремя ансамблями, уйти с эстрады в театр и выжить бывшую примадонну. Мария поспешила рассказать об этом брату, но Славка лишь отмахнулся:

«Бабьи сплетни. Цыганки врут, а ты повторяешь».

Мария опешила, решив, что он не понял. Терпеливо повторила все еще раз, но брат вышел из себя:

«Оставь ее в покое, говорят тебе! Мы уже решили. Она выйдет за меня».

«Ты, ты, ты… – задохнулась Мария. – С ума сошел?! Она же шваль, проститутка, пойми ты! Двоих бросила и тебя выкинет! Может, ты теперь с ней и петь будешь? И работать? И в Париж с ней полетишь, да?!»

«С Парижем все. Я остаюсь».

«Что?..»

«Остаюсь. Ухожу в „Ромэн“.

В комнате повисла тишина. Славка стоял, отвернувшись к стене. Мария, закусив губы, комкала в пальцах занавеску. Затем подошла к телефону. Набрала номер дяди, чужим голосом сообщила, что они отказываются от гастролей в Париже, выслушала все, что Белаш думает о ней, Славке и Раде, и опустила трубку на рычаг. Славка исподлобья следил за ней.

«Ромэн» так «Ромэн». – Она старалась, чтобы голос звучал спокойно. – Я с тобой».

В театре Марии не понравилось. Ей, эстрадной артистке, привыкшей проводить по два-три часа на сцене, было тяжело и скучно сидеть за кулисами, ожидая своего выхода в массовке или маленькой роли. Но ей повезло: главный режиссер обратил внимание на ее яркую, типажную внешность, и уже через полгода Марии дали сольный номер, а позже – и роль Кармен. Сначала она еще плакала по ночам, вспоминая работу на эстраде, гастроли, поездки, овации, потом – привыкла.