Король-одиночка - Дробина Анастасия. Страница 6

– Целая сумка?! – на миг Мария забыла обо всем. – Это же… Это же…

– На десять миллионов. Зелени, – протяжно сказал Граф. Мария пристально взглянула на него.

– Откуда у тебя? Ты таких денег не крутил…

Ленивым жестом Граф дал понять, что отвечать не будет.

– Давай спать, – попросил он. Мария кивнула, подняла ноги на кровать. И не отодвинулась, когда он опустился рядом, а, почувствовав его руку на своей груди, лишь тихо сказала:

– Полегче… Болит.

Ночью, когда Граф, раскинувшись на кровати, оглашал комнату раскатистым храпом, Мария выбралась из-под одеяла. Оглядываясь, прокралась в прихожую, накинула на лампу платок и при чуть заметном свете открыла сумку.

Это действительно был героин – около сотни плотных целлофановых пакетов с белым порошком. Мария вынула один, осмотрела, понюхала. С минуту размышляла, сидя на пятках. Потом положила пакет на место, подошла к вешалке и методично, один за другим обшарила карманы куртки Графа. На тумбочку легли ключи от машины, сигареты, нож с кнопкой. Пачку презервативов Мария брезгливо швырнула в угол. Последним под свет лампы явился пистолет. Сощурившись, Мария взвесила его на ладони. Вернулась в комнату.

Граф спал на спине, разметавшись по смятой постели и свесив вниз одну руку. Свет фонаря падал на его лицо, грубые черты разгладились, волосы были взлохмачены – сейчас он казался совсем молодым. Встав рядом с кроватью, Мария навела пистолет. Осторожно тронула курок. Тот не поддавался. Она судорожно сглотнула, зажмурилась и нажала со всей силы. Сухой бесполезный щелчок: пистолет не был заряжен.

Граф шевельнулся во сне. Забыв опустить руку, Мария в упор смотрела на него. Он не открыл глаз. Вздохнул, улыбнулся, пошарил рядом с собой.

– Маша… Кай сан? [10]

Оружие со стуком упало на пол. Мария ничком повалилась на кровать. Беззвучно зарыдала, закрыв голову руками. Небо за окном зеленело. С улицы донесся первый трамвайный звонок.

В Москве, несмотря на май, было холодно. По улицам гулял пронзительный северный ветер, над крышами домов собирались свинцовые тучи, платформы Киевского вокзала блестели лужами. Толпа прибывших на скором «Москва – Одесса» мощным потоком устремилась к метро, и Король едва успел выбраться из нее. Он не собирался разыскивать цыган, но мелькнувшее у сигаретного киоска знакомое лицо заставило его обернуться. Так и есть – Ганка. Откуда она взялась?

Останавливаться не следовало. В ту же минуту его ненавязчиво потрогали за рукав.

– Красавец, на минуточку. – Девчонка лет семнадцати в красном, сползшем на шею платке вкрадчиво улыбалась. – На два словечка, мой ненаглядный! Я тебе не совру, я одну правду говорить буду… Красавец, у меня ребеночек больной…

– Подай, подай, брат, не жалей! – откуда-то вывернулся чумазый подросток, нагло оскалился, показав золотой зуб. – Не видишь – мучаемся, с голоду пропадаем…

– Васька, ты, что ли?

Цыганенок изумленно заморгал. Узнав Короля, улыбнулся во весь рот:

– Ай! Дорогой мой! Вот не ждали, Ганка за тобой уже высохла вся! И Граф здесь, айда!

– Граф откуда? – удивился Король, но мальчишка уже юркнул в толпу и исчез. Пропала, как не было ее, и цыганка в красном платке. А Ганка подошла вплотную и, прислонившись плечом к киоску, уставилась на Короля. Теперь уже нельзя было уйти незамеченным.

– Как твои дела? – спросил он. Она медленно покачала головой. Широко расставленные светлые глаза смотрели равнодушно, спутанные пряди волос выбивались из-под перекрученной косынки. Из-под фартука нахально выпирал живот.

– Опять? Чья работа?

Ганка пожала плечами, неуверенно ткнула в него пальцем. Наскоро прикинув срок, Король вынужден был признать, что и это возможно.

– Ладно… Где стоите? Веди.

За вокзалом нависали друг над другом предназначенные на слом развалюхи, зияющие черными проемами выбитых окон. Сухие тополя топорщились голыми сучьями. Ганка привычно и быстро запетляла между этими уродцами, миновала развал помойки и груду разбитых фанерных ящиков, скользнула в низкую дверь. Король старался не отставать.

Он встретил Ганку три года назад, когда пришел в небольшой табор, бродивший по херсонским степям. По ряду причин Королю не хотелось тогда появляться в больших городах, и нигде нельзя было спрятаться лучше. В таборе нашлось несколько поручившихся за него знакомых, и цыгане приняли Короля без лишних разговоров. А ночью в палатку скользнула Ганка и, ничего не отвечая на его удивленные вопросы, поснимала все свои юбки и платки. Он даже немного испугался тогда. Знал, что проституток среди цыганских женщин нет, а за связь с чьей-нибудь женой или сестрой легко можно получить нож под ребро. Но Ганка вцарапалась к нему под куртку, прижалась горячей, мягкой грудью, жадно поцеловала несколько раз – все молча. Что оставалось делать? Сперва Король думал, что она просто не говорит по-русски. Все выяснилось потом: немая, полусумасшедшая… В таборе на нее не обращали внимания, никто не придал значения тому, что она начала жить с гаджо. Тогда Ганка даже нравилась ему – высокая, светлоглазая, черная от загара, носящая мужскую рубаху и рваную юбку, сквозь прорехи которой видны были колени. Из приличия он все же спросил ее десятилетнего брата:

«Не против, парень?»

Васька пожал плечами:

«Да бога ради… Дай сто – и я ослеп».

Другой родни у Ганки почему-то не было.

Больше года Король болтался с цыганами, и Ганка всегда была рядом: молчаливая, покорная и вечно беременная. Когда она умудрялась рожать и куда потом девала своих младенцев, Король так и не сумел допытаться. Потом он вернулся в Одессу. А этой зимой, приехав в Москву к сестре, снова встретил Ганку. Она обрадовалась, кинулась на шею, на ночь глядя потащила в привокзальную гостиницу. Король не отказался, но теперь уже не мог понять – что он нашел в ней тогда, в степи под Херсоном? После проведенной вместе ночи у него остались только ощущение неловкости и надежда на то, что этот раз – последний.

Лестница с выщербленными ступенями вела на второй этаж, в комнату с чудом сохранившимися на стенах обрывками обоев и потеками потолочной краски на обнаженных местах. На пестрых одеялах, подушках и просто на полу сидели человек двадцать цыган с безразличными физиономиями. Перед ними, засунув руки в карманы кожаного пальто, стоял Граф и о чем-то говорил – напористо и жестко.

– Э, морэ [11]… – вяло указали ему. Граф повернулся, увидел Короля. В его узких глазах блеснуло замешательство. На минуту в комнате воцарилась тишина.

– Будь здоров, золотой, – наконец медленно выговорил Граф. – Какими путями здесь? Не ждал увидеть.

– Случайно, – пожал плечами Король. – Васька сказал.

– Н-ну… – Граф запнулся. Поймав удивленный взгляд Короля, опустил глаза. – Отойдем.

Они вышли из комнаты, спустились по лестнице. На дворе уже темнело.

– Белаш товар получил, – сообщил Граф, вертя золотую печатку на пальце. – Спасибо тебе.

– Почему не звонил? – недовольно спросил Король. – Мне дожидаться некогда, я на днях к туркам лечу.

– Не в Москве он. Уж извини, дела. Да ты не беспокойся – все хорошо прошло.

Краем глаза Король заметил Ганку. Она спустилась следом за ними и теперь стояла у порога, зябко кутаясь в потертый мужской пиджак. Граф проследил за его взглядом, чуть заметно усмехнулся:

– Та твоя, рыжая – лучше… Как надоест – подари мне.

– Обойдешься, – нахмурился Король. – Будь здоров.

Лениво взмахнув рукой на прощанье, Граф вернулся в дом. Король двинулся к подворотне. Ганка догнала, пошла рядом. Уже у самого вокзала осторожно тронула его за рукав. Нет, с досадой подумал он, не отвязаться.

– Ну, что ты? Не будем сегодня, ты с пузом.

Пренебрежительный жест.

– В другой раз.

Кривая, недоверчивая усмешка.

– Приезжай летом в Одессу, свидимся.

Ганка покачала головой. Неожиданно заплакала. Король молчал, глядя, как вздрагивают ее худые плечи.