Архивариус (СИ) - Мирецкий Игорь. Страница 16

– Никак. Когда в 22-м веке у людей появилась возможность жить вечно молодыми, никто еще и знать не знал про предстоящее воскрешение. Поэтому ценность человеческой жизни необычайно возросла, и войны прекратились. Подумай сам... – Голос помедлил, подыскивая для ошарашенного воина нужные слова. – Одно дело, когда ты знаешь, что всё равно умрешь через какие-то жалкие пятьдесят или семьдесят лет. Почему бы и не расстаться с жизнью чуть пораньше? Ради чего-нибудь. Но когда у тебя есть перспектива полноценно, в нестареющем и неболеющем теле, наслаждаться жизнью бесконечно долго – миллионы и миллионы лет! – а к тебе подходят и говорят: отправляйся-ка завтра на войну… Можешь представить себе, куда народ «послал» таких правителей? Причем это сделали абсолютно все. И те народы, чьи правители мечтали развязать войну, и те, кто мог подвергнуться нападению. Воевать – да и вообще без крайней на то необходимости подвергать свою жизнь опасности – было уже никого не заставить.

– Но как же жизнь после смерти?!

– А что жизнь после смерти? Как оказалось, вера в нее у человечества была сильна лишь тогда, когда люди были смертны. Она играла, так сказать, психотерапевтическую функцию. Тысячелетие за тысячелетием. А кроме того… О, да ты ведь еще не знаешь! – воскликнул Голос. – Еще в 19-м веке ученые выяснили, что человек – это вообще-то не что иное, как проэволюционировавшая обезьяна.

Ингви уже давно перестал чему-либо удивляться, но на всякий случай переспросил:

– Обезьяна?

– Ага. Палеонтологические и генетические доказательства появились еще в 20-м веке. Но после изобретения путешествий в прошлое эта научная теория стала уже простым эмпирическим фактом. Летательные аппараты, засланные на миллион лет назад, два миллиона, пять миллионов и так далее, дали подробнейшие видеоотчеты о постепенном превращении обезьяны в человека.

Ингви даже не стал говорить: «Какие миллионы, если миру шесть тысяч лет?».

– Ну, если быть точным, – поправился Голос, – не обезьяна, а обезьяноподобное существо. Но это неважно. От шимпанзе ты бы нашего с тобой пра-пра-пра-… и так очень много раз… прадеда вряд ли отличил бы. А этот наш предок, в свою очередь, развился из зверька, которого ты, скорее всего, принял бы за белку.

– Выходит, что в какой-то момент, – рассуждал Ингви вслух сам с собой, – Творец вложил в проэволюционировавшую обезьяну бессмертную душу. И тогда она стала человеком.

– Католическая церковь провозгласила это еще в 20-м веке... Теперь ты понимаешь? Никакие научные открытия и изобретения не способны опровергнуть христианскую веру. Даже если кажется, что они идут вразрез с тем, чему учили и во что верили тысячелетиями, просто изменяется толкование Библии. Однако после открытия животного происхождения человека – еще в 19-м веке – всё больше и больше людей переставали верить в присутствие в них некой «души». Они вообще переставали быть религиозными. До 22-го века такие люди оставались в подавляющем меньшинстве – хотя в отдельных странах, например, в твоей Дании, их было около половины. Но после обретения человечеством вечной молодости неверующих на Земле стало даже больше, чем верующих.

Неожиданно Ингви заулыбался:

– А у меня тогда есть вопрос.

– Задавай. До встречи с посетителями еще есть минуты.

– Целью этого вашего Проекта является воскрешение всех когда-либо живших людей, так?

– Так.

– Но если ученые не пользуются понятием «душа», то как вы определите, что цель Проекта достигнута? На какой именно «обезьяне» или, может быть, «полуобезьяне» вы остановитесь? Если Бог в один прекрасный день – пускай даже миллион лет назад – стал вкладывать в животные тела бессмертные души, то тогда существует некий четкий момент появления первого в истории человека. Другой вопрос, как этот день вычислить… Но, по крайней мере, он есть. А вот если…

– Не продолжай, я понял, – ответил Голос. – Это действительно интересный вопрос. «Архивариус» был отправлен на двести тысяч лет назад. В случайно выбранный день. Люди, анатомически подобные нам, то есть Homo sapiens, появились в эту эпоху. Да, ты прав, рано или поздно человечеству придется абсолютно произвольно решить, на ком конкретно завершить Проект. Самим решить, кто станет нашим «Адамом».

– Но ведь он непременно будет тосковать по своим родителям! – запротестовал Ингви. – И потребует их воссоздания! Я бы, например, не хотел, чтобы остановились на мне.

– Хорошо, а первая обезьяна «с душой» не будет тосковать по матери, вскормившей ее?

– Ну-у-у, – протянул Ингви, – по-видимому, в тот момент, когда Творец вложил в нее бессмертную душу, она внезапно ощутила себя Дитём Божьим, а не животным.

– Что ж, – не стал спорить Голос, – многие здесь на Ремотусе верят, что так оно и было. Но если и ты из их числа, то тебе-то что переживать за такую обезьяну?

– Тоже верно.

– Я тебе могу даже больше сказать, – разоткровенничался Голос. – Помнишь, «Архивариус» мониторит мозг человека с рождения?

– И?

– Соответственно, нерожденных младенцев воскрешать тоже никто не собирается.

– Ничего себе!

– По крайней мере, согласно нынешнему Проекту. Кто знает, может, когда доберемся до этого «Адама», будет изыскан способ вернуть к жизни и миллиарды когда-либо существовавших эмбрионов? Чтобы потом вырастить их в лабораторных условиях.

Ингви был мрачен. Он напряженно думал о чем-то.

– Что такое? – спросил Голос. – У тебя был ребенок, умерший до рождения?

Ингви хмурил лоб и всё так же продолжал молча о чем-то думать.

– Можешь мне всё сказать, – продолжал любопытствовать Голос. – Через пару минут, когда ты уйдешь, я всё равно не буду помнить ни слова из того, что ты мне говорил.

– Как это?

– Таковы правила. Мне сотрут воспоминания о нашей беседе сразу после ее окончания. Как уже стирали много-много раз прежде. Это одно из условий работы в Архив-Службе. Человечество просто помешалось на тайне личной жизни, как это теперь называется.

– Ну хорошо. Просто дело в том, что я… – Ингви неожиданно для самого себя покраснел. – Я не знаю… Она вообще-то не должна была забеременеть после того случая в сарае. Мирослава, о которой я говорил. Но знать наверняка я этого не могу, понимаешь? На следующий день я был вынужден с ней разлучиться. И так и не смог вернуться из-за того ублюдка со стрелой.

– Понимаю.

– Я ведь совершенно ничего не знаю о том, что с ней было после моего отъезда! Может, у нее родился ребенок? Или она пошла к знахарке вытравливать плод. Сообщил ли ей вообще кто-нибудь о моей смерти? О Боже… может быть… может быть, она всю свою жизнь думала, что я ее бросил!

Ингви зарыдал. К нему только сейчас начало приходить осознание всего произошедшего.

– Ну что ж, – ответил Голос. – В Сети, в разделе про воскрешения, год назад был размещен анонс: «Ингви, сын Аки. Датчанин. Погиб от руки неизвестного 15-го сентября 1017 года на Иордане, близ Иерусалима». И фотка твоей физиономии, реконструированной по ДНК. Так что теперь-то она в курсе.

– А если она не видела анонса?

– Гм… а кстати… не исключено, что ты вообще зря переживаешь. Откуда тебе знать, что она сама от чего-нибудь не умерла вскоре после твоего отъезда?

Ингви эта мысль еще не приходила в голову.

– В таком случае, – продолжал успокаивать Голос, – получается вообще идеальная ситуация. Никто ни по кому особо не страдал. А здесь на Ремотусе тебе долго ждать ее воскрешения не придется.

– С другой стороны, – попытался сам себя подбодрить Ингви, – через минуту меня могут встретить мои внуки и правнуки.

– Тоже неплохой вариант, – согласился Голос. – А теперь вставай. Пора.

Ингви поднялся со скамейки. От волнения у него тряслись ноги.

– Видишь ту калитку? Посреди дощатого забора. Иди к ней и открывай.

Ингви медленно, стараясь еще хоть немного потянуть время, поплелся туда.

– Удачи тебе, – сказал Голос ему в спину.

Пересохшими губами Ингви пробормотал что-то вроде «спасибо, и тебе того же» и влажной рукой взялся за ручку калитки.