Новеллы - Старцев Абель Исаакович. Страница 30

Клара. А Кон прескверно выглядит. Дать вам хинина, Кон? Точно такой вид был у вас ровно год назад, и вы заболели тогда инфлюэнцей.

Конрад. Я совершенно здоров.

Клара. Вы всегда так говорите. Вот несчастье, стоит мне отлучиться на недельку, и непременно кто-нибудь заболеет.

Конрад. Говорю вам, я не болен.

Клара. Ну, в таком случае вы просто бессердечный человек, вот что. Вы же знаете, я вам всегда рада. Могли бы, кажется, хоть как-нибудь показать, что и вы мне рады.

Конрад. Желаете, чтобы я вас поцеловал?

Клара. Пожалуйста, если вам так этого хочется. Никто не скажет, что я злопамятна. (Подставляет щеку.)

Конрад (в отчаянье). Что ж, ладно. (Встает и целует ее.)

Клара. Так-то лучше. Вот теперь у вас здоровый цвет лица. (Он и в самом деле слегка покраснел).

В дверях показывается Сэвви, дочь Фрэнклина. Это довольно миловидная, очень живая и современная девица; но она раздражает отца вызывающими нарядами и манерами. Она не боится ни бога, ни людей.

Сэвви. Мама, пришел Кэмпбелл.

Клара. Что ему нужно?

Сэвви. Ничего. Говорит, это он тебе нужен. Что-то насчет винограда.

Клара (срывается с места). Ах да, конечно. В Ковент-Гарден торгуют по шесть шиллингов шесть пенсов. С вашего разрешения я пойду: честное слово, это недолго. (Торопливо уходит.)

Сэвви. Ну, кто же взял верх? Она или ты?

Конрад. Середина наполовину, Сэвви.

Сэвви. Значит ли это, что она вернулась?

Фрэнклин. Да, дорогая. Да.

Сэвви. Право, меня это даже радует. А то в доме черт знает что творится. (Уходит.)

Имменсо. Мне кажется, Кон, вы точно оценили положение в немногих словах.

Конрад. Разве? В каких же это словах?

Имменсо. Середина наполовину. Вот главная беда Фрэнка.

Фрэнклин. О чем это вы?

Имменсо. Ясное дело, о чем. Ведь Клара — ваша половина, и вы погрязли в семейной жизни, потому что остановились на середине.

Фрэнклин. А Клара? Она, по-вашему, не погрязла?

Имменсо. Клара чутьем, близким к гениальности, постигла самую суть. Чтобы не погрязнуть на середине, она вовремя уходит, а потом возвращается, и все начинает сначала. Только что у нас на глазах возобновился медовый месяц.

Конрад. Тьфу!

Имменсо. Клара ушла от вас опостылевшей половиной, а вернулась невестой. Почему бы и вам, Фрэнк, не последовать ое примеру? Почему вы вечно движетесь по одной колее, как трамвай? Дом англичанина — его крепость; поскольку я огромен, как слон, и часто здесь слоняюсь, этот дом в известном смысле можно назвать зверинцем. А что такое зверинец? Это вам не трамвайный парк. Люди приходят и уходят. Это похоже на ковчег, откуда поминутно вылетают голуби и возвращаются, когда вода сойдет с земли. Я непременно напишу книгу о приключениях мужа, который уходит от жены раз в месяц, а потом возвращается и вновь начинает за ней ухаживать, благодаря чему он — вечный жених, жена его — вечная невеста, а жизнь — вечный медовый месяц. Так можно примирить неизбежность перемен с нерасторжимостью уз. Так в повседневных трудах Джон Буль, которого мы могли бы назвать Джон Нуль, превращается в Джон-Жуана…

Фрэнклин. Ради всего святого, Имм, если вам непременно нужно острить, перестаньте хотя бы ослить, иначе я…

Возвращается Клара, вид у нее озабоченный.

Клара. Фрэнк, что делать? Кэмпбелл хочет перейти в‘‘католичество. Спрашивает моего совета.

Фрэнклин. А что же виноград?

Клара. По-твоему, виноград важнее спасения души? Разумеется, я не могу ему это посоветовать. И ты тоже не вздумай, Имм. Ты вечно защищаешь римскую церковь: я все время боюсь, как бы ты не переменил веру шутки ради, просто чтобы показать оригинальность своего ума.

Имменсо. Заметь, Клара, в случае с Кэмпбеллом мы имеем дело не только с виноградом, но с лисицей, которая портит виноградник. А самой хитрой из лисиц был квакер Джордж Фокс. [33] Поэтому католическая лисица — это абсурд. Кэмпбеллу следует стать квакером.

Клара. Никогда не могу понять, Имм, шутишь ты или нет; ты кого угодно собьешь с толку; но Кэмпбеллу нельзя вступать в «Общество друзей», у него слишком дурной характер. Я очень обеспокоена судьбой Кэмпбелла. У него кельтское воображение: он самый отпаянный лгун. И при этом его шотландская философическая тонкость сродни восточной. Я посоветовала ему читать индийскую поэзию. Дам ему стихи Глуппиндраната Кагора.

Имменсо. Глуппиндранат рассказал мне однажды презабавную историю про своего дядюшку. Дядюшка этот играл на бирже, вылетел в трубу и, чтобы прожить, женился на двух сотнях в год.

Клара. Мужчина не вправе жениться на двух сотнях в год. Его жена превратится в рабыню.

Имменсо. Не о двух сотнях фунтов речь, а о двух сотнях жен. Наше правление в Индии преисполнено такой терпимости, что многоженство там не запрещено. Этот джентльмен женился на дочерях индийских снобов и тем самым приобщал их к высшей касте. Всякий раз он получал щедрые свадебные подарки, что составило недурной доход.

Клара. Но как же он содержал тысячи жен?

Имменсо. А он попросту не брал их к себе. Оставлял на шее у родителей.

Клара. И ты это одобряешь! Оправдываешь! Восхваляешь!

Имменсо. Ничуть не бывало. Я просто рассказываю.

Клара. Зачем же тогда рассказывать? Вовсе незачем. Если б тебе это не нравилось, ты не стал бы и рассказывать.

Конрад. Что полезно для Британской империи, то полезно и для вас. Вы ведь за Британскую империю, не так ли?

Клара. Конечно, всей душой. Во мне течет британская кровь, и я горжусь этим. Я верю, что на нас лежит священная миссия насаждать британские идеи, британский дух и британские порядки по всему миру, потому что они самые лучшие, самые благотворные, самые справедливые, самые свободные. Я не потерпела бы в своем доме человека, который может усомниться в этом хоть на миг. Но если поверить вашей нелепой истории, выходит, что этот ужасный Глуппиндранатов дядюшка, этот дьявол, этот игрок и многоженец навязывал свои отвратительные обычаи и нравы британскому правительству. Я напишу министру по делам Индии и потребую привлечь его к ответственности.

Фрэнклин. Но, дорогая, ты четверть века принимала у нас в доме десятки людей, которые всю жизнь пытаются изменить те или иные британские порядки в разумную сторону. А унылые патриоты наскучили бы тебе до смерти, и ты не стала бы их принимать. Зачем же говорить, что ты не потерпела бы тех людей в своем доме?

Клара. Нет, ты мне вот что скажи. Разве я хоть раз — хоть раз за эту четверть века, как ты высокопарно выразился, дабы прикрыть убожество своих доводов, — разве я хоть раз приглашала или принимала у себя Глупппндранатова дядюшку или которую-нибудь из его бесстыдных жен?

Фрэнклин. Этого я не говорю.

Клара. О чем же ты тогда говоришь?

Фрэнклин. Не знаю. Спроси лучше у Имма: это он затеял такой неудачный разговор.

Имменсо. Воля ваша, но я убежден, что будущность британских идей решают самые безрассудные люди, вроде Клары.

Клара. Безрассудные! Скажи на милость, с чего…

Имменсо (веско). Нет, Клара: можно заткнуть рот мужу, потому что семейный мир и спокойствие на ближайшую неделю зависят от его безропотности. Но нельзя заткнуть рот брату. Я могу безнаказанно сесть тебе на голову, потому что затем могу уйти к себе домой, где царит спокойствие и будет царить до тех пор, пока я не позволю своей жене сесть мне на голову. Я утверждаю, что ты самая безрассудная из женщин; и мне плевать, нравится тебе это или нет. В сущности, я хочу за тебя постоять и…

Клара. Ты просто толстый дурак, Имм; я сама прекрасно могу за себя постоять.

Имменсо. Великий римский завоеватель постоянно держал при себе раба, который должен был повторять ему на ухо: «Помни, что ты смертен». Свобода английских семейных отношений наградила меня сестрой, которая напоминает мне, что я — просто толстый дурак. Почему Англия еще остается Англией? Потому что в ней много таких, как Клара. Она верит в английские идеи, культуру, нравственность и хочет утвердить их во всем мире.