Кремль 2222. Крылатское - Дашко Дмитрий Николаевич. Страница 42

– Ну ты скажешь, Сержант! – покачал головой я. – За кого ты меня принимаешь?

– Спокойно, Нечай, без обид. Кио прав, – вступился за киборга маркитант. – Ладно, если ты бодрствуешь и потому в любой момент можешь отреагировать и исправить ситуацию. Но вдруг твои возможности станут проявляться во сне? Сам знаешь, тут что угодно может приключиться. Какой контроль во сне? Да никакой, – сам спросил, сам ответил маркитант. – Ты об этом подумал?

– Мужики, вы что – сговорились?! – взмолился я. – Мы столько времени вместе, столько всего вынесли… Я что – чем-то угрожал вам?

– Значит, так, – определился кио. – Твои способности не исследованы – это серьёзный минус. Но пока что они были лишь нам на пользу. Это плюс. Поэтому не станем драматизировать ситуацию. Цель остаётся прежней. Мы идём в Кремль. А там разберёмся.

– Только у меня одна просьба, – заговорил я.

– Какая? – повернулся в мою сторону кио.

– Никому об этом не распространяйтесь, пожалуйста. Ну, что я вроде как мутант… Не хочу, чтобы на меня смотрели, как на изгоя.

– Можешь не сомневаться, мы будем молчать, – сказал кио.

Маркитант подтвердил его слова кивком.

Я облегчённо вздохнул.

– Спасибо!

– Нема за шо, – ухмыльнулся маркитант. – Ты, главное, сам себя не выдай. Вдруг наворотишь делов на глазах у княжеской дружины. Представил себе, а? Тогда, как понимаешь, от нашего молчания толку не будет. Может, и мы из-за тебя по шапке получим. А мне, знаешь, этого б не хотелось. У князя рука ой тяжёлая!

– Буду стараться, – пообещал я.

– На этом считаем вопрос исчерпанным, – подвёл черту киборг. – Двигаем дальше.

– Вот и славно, а то засиделись тут, – засмеялся маркитант.

Он зашагал, посвистывая незнакомую мелодию, а я побрёл, погрузившись в мысли о будущем.

Тяжело воспринимать себя в другом статусе. Всю жизнь, сколько себя помню, был вполне обычным человеком: любил, летал, сражался, даже не подозревая, что может твориться внутри, какие способности, оказывается, были заложены во мне благодаря родителям. И пока совершенно неясно, во благо это или во зло.

Только время расставит всё на свои места, философски решил я. Пусть оно рассудит и вынесет свой вердикт. А я пока продолжу свой путь.

Глава 24

Начинало темнеть. Купава с сожалением посмотрела в окошко. Эх, быстро ж летит время… Не успел Вышата вернуться из рейда, как пора снова собираться.

Она достала ухватом из печи чугунный горшок с мясными щами – Вышата любил их больше всего. Самовар уже булькал и подпрыгивал – всё готово. А в большом тазу, накрытом рушником, стояли пироги с капустой и яйцом – тоже Вышатины любимые.

Он был неприхотлив, съел бы всё, что она приготовит, но Купаве нравилось баловать супруга. Детей, увы, им было не дано, но муж и жена души в друг дружке не чаяли. Купава знала, что Вышата никогда не упрекнёт её в бесплодстве и, уж тем более, никогда не изменит ей с другой женщиной.

Гирька на часах-ходиках опустилась почти к самому полу, женщина тихонечко подняла её. Всё, пора… надо будить мужа.

Она подошла к лавке, на которой животом вниз, раскинув руки и ноги, спал Вышата, снова не удержалась от соблазна как следует налюбоваться мужем.

Хоть и считалось, что пластуны родом из той же породы, что дружинники, но отличия между ними имелись. И ростом поменьше, и в кости потоньше. А Вышата так и вовсе мало чем от простых горожан отличался. Сила в нём отнюдь не богатырская была, да и с виду мог показаться щупленьким, словно доходяга. Зато его ловкости, быстроте и умению метко стрелять из лука завидовали все пластуны.

Князь любил и привечал Вышату, но по-своему: обычно это выражалось в том, что ему доверялись самые сложные задания. Купава годилась супругом, что не мешало ей поплакивать, когда очередной рейд выглядел совсем уж самоубийственным.

Однако Вышата возвращался всегда. Когда видел слёзы в глазах провожающей жены, то крепко обнимал, да так, что рёбра трещали (почему-то Купаве это нравилось до безумия), и отрывал от земли, приговаривая, что он заговорённый и с ним никогда ничего не случится. Купава ему верила… до нового задания.

Этот рейд обещал быть рутинным, но пластуну нельзя расслабляться. Его жизнь зависела от большого количества обстоятельств, а больше всего – от подготовки.

Вышата примечал всё полезное и, когда приметил, что некоторые пластуны взяли в моду облачаться в свободную одежду с замысловатым рисунком, позволяющим буквально сливаться с местностью, – сразу заказал себе у мастеров Кремля несколько комплектов, каждый для разных обстоятельств. В одном лучше в траве прятаться, в другом среди каменьев бродить. На все случаи жизни старался предусмотреть.

Опять же – обувь, абы что в рейд не наденешь: а ну как подведёт в нужный момент обувка? Потому и делали ему сапоги лучшие из мастеров, что для самого князя тачали. Оно, конечно, дорого выходило, да продешевить нельзя, боком выйдет.

И снаряжение отбирал такое, чтобы надёжным было и, как говорится, – универсальным. Зачем лишнее на себе таскать? Пластун – не фенакодус, много не навьючишь.

Очнувшись от воспоминаний, Купава протянула руку, чтобы разбудить мужа лёгким прикосновением. И, как всегда, Вышата опередил её.

Не успела женская ладонь лечь на плечо пластуна, как он уже открыл глаза и бодрым, будто и не спал вовсе, голосом спросил:

– Что, пора уже, Купавушка?

– Пора, милый. Вставай. Я уже на стол накрыла, – сказала женщина. – Ты покушай, пока не остыло.

Ей безумно хотелось лечь рядом, прижаться к супругу, почувствовать тепло его тела, но она понимала, что Вышате некогда, у него снова важное задание от князя, от выполнения которого, возможно, зависит судьба всех обитателей Кремля. И она сдержала чувства.

Вышата быстро поднялся. Выглядел так, будто и не спал вовсе. И как ему это только удаётся? Другие б на его месте долго тёрли кулаками глаза да сладко потягивались.

Как обычно, стал разминаться: всё, как когда-то учили, полный комплекс, разработанный мастером Устьяном, в который входили упражнения как на силу, так и гибкость. В конце сел на шпагат, сначала продольный, а потом поперечный, подтянулся на импровизированном турнике несколькими хватами, сделал подъём с переворотом.

Он поддерживал себя в идеальной форме, иначе за пределами Кремля при его работе не выживешь, а переходить в обычные ополченцы Вышата не собирался. Покуда есть возможность служить как подобает, надо этим пользоваться. А там поглядим… всё равно в дедах не сидеть и с внуками не нянчиться. С этой бедой он давно смирился.

Вышата закончил разминку, склонился над тазом и, фыркая, стал умываться, пока Купава лила на него сверху ковшиком чуть тёплую водицу. Закончив, сел за стол, сразу отдав должное щам. Те были чудо как хороши, впрочем, у Купавы иначе не бывало.

Жена сидела напротив, с умилением глядя, как муж приканчивает миску, потом тянется за добавкой. Вышата всегда наедался впрок, зная, что за кремлёвскими стенами не всегда удастся разжиться едой, а может, и времени на неё не будет, а то, что подвернётся, – ещё неизвестно, пойдёт ли на пользу.

Наедаясь, Вышата не тяжелел. По-прежнему был гибок и скор в движении, а мыслями остёр и быстр.

Тут взгляд пластуна стал неподвижным. Купава знала, на что смотрит супруг: его взор был прикован к стене напротив. Там висел маленький гобелен в рамке, изображавший красивое волевое лицо молодого ещё мужчины. Это был Добрыня, старинный друг Вышаты. Кремлёвский дружинник, с которым пластун не виделся уже так много лет.

Купава хорошо знала Добрыню, когда-то была вместе с Вышатой на его свадьбе, гобелен она вышивала сама по просьбе мужа. Тот тяжело перенёс потерю друга, хоть и слышал, что он вроде бы не пропал и сумел себя проявить и после добровольного изгнания возглавил поселение где-то в Крылатском.

Но одно дело слышать, и совсем другое – своими глазами увидеть.

Вышата добил чай, отставил опустевший таз с пирожками.