Знаменитый газонокосильщик - Ланина Мария Михайловна. Страница 6
Джемма ничуть не удивляется, что Шон может быть геем. Вроде бы он однажды уже прижимался к другу ее сестры, когда они сидели в баре.
После работы пошел выпить с Кэролайн и Бриджит. Кэролайн продолжала вести себя точно также, как на работе, — безучастная выдача информации и справок и полное пренебрежение к собеседнику Я понимаю, в чем тут дело. Когда я в прошлый раз звонил Шону, то тоже изображал повышенную участливость. А когда пару дней назад выходил из метро и одна женщина спросила у меня, который час, я вдруг начал перед ней извиняться и указывать на какого-то человека, у которого, как мне показалось, должны быть часы. Я чуть ли не рассыпался перед ней в благодарностях за то, что она ко мне обратилась.
Когда мы добираемся до паба, Бриджит берет на себя роль моей наставницы. Атмосфера очень милая, и в результате меня приглашают на вечеринку, которую будет устраивать фирма в следующую среду. Когда Бриджит расслабляется, она становится еще хуже. Она рассказывает, что как-то напилась до такого состояния, что заснула в метро и проехала свою остановку. И почему только все рассказывают одно и то же, чтобы доказать, какая у них тяжелая работа? На меня это производит гнетущее впечатление, и я начинаю подумывать об увольнении.
Написал мистеру Гатли и поблагодарил его за последние письма. Я представляю его эксцентричным благожелательным литератором, мечтающим найти истинный талант, который он сможет взять под крыло. Я даже представляю, как раз в неделю на его коврик шлепается моя новая рукопись и мистер Гатли ковыляет на своих ходунках обратно к столу и говорит жене, что это очередной текст небезызвестного ей юного дарования.
Жена отрывает взгляд от яйца всмятку, и в ее глазах зажигается доброжелательная искорка: «А почему бы тебе не послать ему что-нибудь из своих произведений, милый? Не сомневаюсь, они ему понравятся. Может, ту статью, которую ты написал для „Книжного ежемесячника“? Мне очень понравилось место про диких зверей. Или там речь шла о псе на цепочке? В общем, одна из твоих звериных метафор».
Когда я стану знаменитым, то обязательно приглашу мистера Гатли в «Интерконтиненталь» на презентацию своей книги. Вокруг меня будут крутиться разные известные издатели, и на какой-то момент ему покажется, что он лишний на этом празднике жизни. Но в тот момент, когда он уже соберется уходить, я громко произнесу его имя, выведу вперед, обниму за плечи и скажу: «Вот этот человек. Именно ему и только ему я всем обязан». И мистер Гатли разрыдается.
8 часов вечера.
Я бы хотел, чтобы папа хоть немного походил на мистера Гатли. Он снова на меня набросился, когда я сообщил ему о своем намерении уволиться, для того чтобы превратиться в дикого зверя.
— У меня просто сердце разрывается, когда я вижу, как ты губишь свою жизнь, — ответил он. — Мир стал гораздо более жестоким со времен моей юности. Тебе следует избавиться от своих литературных фантазий и заняться делом, пока ты еще молод. Я очень боюсь, что ты упустишь время. К тому же ты до сих пор не объяснил мне, зачем купил эту черепаху. От нее уже весь дом провонял. И что ты собираешься делать?
Я объясняю, что купил Чарли настоящее животное, чтобы избавить его от порочной страсти к черепашкам-ниндзя. Что это общепризнанный способ выработки стойкого отвращения.
— Это все равно что заставить человека выкурить за один раз целую пачку сигарет, чтобы ему стало плохо, — добавляю я.
Но это не убеждает папу, и он требует, чтобы аквариум был вынесен из гаража до приезда министра внутренних дел, иначе у меня будут неприятности.
Сегодня мы с Джеммой ездили в мемориал капитана Кука. Мы постелили матрацы на металлический пол фургона, играли в слова и откровенничали. Игра эта заключается в том, чтобы выбрать какую-нибудь тему, например европейские страны, и по очереди произносить названия, после того как партнер два раза хлопнет в ладоши. Если пропускаешь свою очередь, то должен сделать большой глоток спиртного и в чем-нибудь признаться. Я признался в том, что Джемма мне нравилась еще в шестом классе и я хочу стать знаменитым писателем, а Джемма сказала, что регулярно видит эротические сны, в которых участвует Рутгер Хауэр. Он ей нравится, потому что он очень сильный и производит обманчивое впечатление злодея.
Вернувшись домой, мы продолжили состязания и пошли к Джемме играть в «Эрудита». В какой-то момент мы поспорили по поводу Короля-Солнца Людовика XIV, и я, достав папин справочник Би-би-си, позвонил Магнусу Магнуссону, чтобы узнать правильный ответ. Трубку сняла миссис Магнуссон.
— Не пригласите ли вы к телефону Магнуса? — сказал я.
— А кто его просит? — поинтересовалась миссис Магнуссон.
— Простите, что беспокою вас, но мы тут поспорили о миссис Бленкинсоп — это такая безвкусно одетая библиотекарша, которая выступала в четвертом четвертьфинале в Бристоле в общеобразовательном раунде. Вот я и подумал, может, Магнус разрешит наши разногласия.
— Боюсь, что…
— Это очень важно. Мы бы хотели, чтобы он нас рассудил.
— А почему бы вам не позвонить прямо на Би-би-си?
— Мы бы хотели выслушать личное мнение Магнуса.
— К сожалению, он занят.
— Может, я оставлю свой номер телефона?
Дело кончилось тем, что миссис Магнуссон сама взялась нас рассудить и сказала, что я прав, хотя Джемма и не приняла ее вердикта и заявила, что та просто хотела меня сплавить.
Мама Джеммы бывшая учительница истории, и мы с ней сегодня обсуждали Наполеоновские войны, пока смотрели новости об Ираке, по-прежнему отказывающемся впустить наблюдателей ООН. Ну что, миссис Дрейкот, я ведь не какой-нибудь обычный Том, Дик или Гарри! Она также поинтересовалась тем, как продвигается мой роман, и была приятно удивлена, когда я произнес слово «совершенствование».
Еще я рассказал сегодня Джемме о маме. Хотя совершенно не собирался этого делать. Это произошло, когда мы сидели в фургоне и обсуждали модель Ближнего Востока, сделанную Шоном. Он ее расширил и присоединил к ней Северную Африку на тот случай, если вмешается Турция. Джемма была рада, что я заговорил о маме. Она выслушала меня молча, и лишь потом я заметил, что на глазах у нее слезы, а губы дрожат. «Ох, Джей!» — произнесла она и перекатилась ко мне, так что мы оказались рядом, лежа на животах как сардины в банке.
<i><b>20 сентября:</b></i> Я лежу в ванне в доме Сары, когда к дверям подходит Роб. Он говорит таким голосом, которого я раньше у него никогда не слышал. «Джей, это звонит твоя мама», — говорит он.
Первое, что приходит мне в голову, — что-то случилось с Чарли. Потом — с папой. Ведь маме сказали, что с ней все в порядке. Ей целиком удалили желудок, и доктор Мейтланд заявил, что ей ничего не грозит — у нее наступила ремиссия.
— В чем дело? — спрашиваю я.
— Боюсь, у меня плохие новости, — отвечает она.
Мама плачет.
— Я уже говорила тебе, что у меня отекли ноги, — говорит она. — Но теперь у меня еще и живот раздулся. Я была у врача, и он сказал, что процесс возобновился. — Она выдерживает паузу. — Это рак.
Доктор Мейтланд сказал, что отеки могут объясняться проникновением метастазов в печень. Мама говорит, что они собираются сделать анализы, но результаты будут известны не раньше вторника.
— Всего неделя отделяла меня от полного выздоровления, и я так хорошо себя чувствовала, — всхлипывает она. — Еще сегодня утром я сажала луковицы.
Я стараюсь вселить в нее оптимизм. Я говорю, что раз врач не считает, что надо предпринимать какие-то неотложные меры, это хороший знак. Я говорю, что первым признаком рака печени является рвота, по крайней мере, так утверждает Роб.