Царь грозной Руси - Шамбаров Валерий Евгеньевич. Страница 59

А едва вернувшись из паломничества, Иван Васильевич расстался с супругой, выехал в Коломну и встал во главе армии, ожидая нападения крымцев. Опять же, исполняя долг государя — никакая семейная трагедия не должна была и не могла помешать этому. И Анастасия свой долг исполнила. Долг преодолеть материнское горе, терпеть разлуки с супругом, волнения за него, выносить и родить наследника. Через 9 месяцев после смерти Дмитрия, 28 марта 1554 г., она принесла мужу и стране еще одного царевича, Ивана.

Имеет ли смысл описывать, как счастлив был отец? Радость была искренней и безмерной. Но царь хотел, чтобы и другие разделяли ее. Мало того, он решил дополнительно укрепить мир и согласие в стране. Было составлено новое завещание, объявлявшее наследником Ивана Ивановича. Ну а на случай, если государь умрет, а царевич будет еще малолетним, Иван Васильевич назначил его опекуном… Владимира Старицкого! И не только опекуном. Если вдруг и царевич умрет до совершеннолетия, Владимир Андреевич назначался наследником престола! На вражду царь отвечал доверием. На интриги и подлость — открытой дружбой. Конечно, двоюродный брат благодарил за оказанную честь. Принес новую присягу верно служить государю и его сыну, не замышлять зла против них и царицы. А коли уж придется стать регентом, клялся решать все дела совместно с Анастасией, митрополитом и боярами. Но намеревался ли он выполнять свои обещания? В этом, очевидно, были сомнения. Ведь не зря же в клятвенную грамоту внесли еще один пункт: Старицкий обязался не держать на своем московском дворе больше 108 воинов [119]…

24. АНАСТАСИЯ ПРОТИВ СИЛЬВЕСТРА

Житие муромских чудотворцев свв. благоверных князей Петра и Февронии наверняка знакомо многим читателям. Это великолепный памятник литературы XVI в., написанный живым, красочным языком народных сказаний и былин. Это и замечательный духовный памятник, представляющий нам идеал великой и чистой любви. А создавался он как раз в то время, которое мы сейчас рассматриваем. Об авторе Жития уже говорилось в этой книге. Им был псковский монах Ермолай-Еразм, которого царь, заинтересовавшись его работами и проектами реформ, перевел в столичный дворцовый собор Спаса-на-Бору.

А свв. Петра и Февронию Иван Васильевич особо чтил. Напомню, государь поклонился их мощам, направляясь на войну. Но они являются и покровителями православной семьи. И взятие Казани, а одновременно рождение сына, конечно, свидетельстовало о их заступничестве. После победы государь благодарил Господа строительством храмов, в том числе в Муроме. Святых заступников, способствовавших победе, почтили и иными способами. Приближенный царя Аркадий — тот самый, у которого исцелилась рука у гробницы св. Александра Невского, составил Житие этого князя [114]. Очевидно, тогда же Ермолаю-Еразму было поручено написать Житие свв. Петра и Февронии. Для этого автор собирал муромские предания (не исключено, что он вместе с многими другими священниками участвовал в походе).

Но как только мы уточняем время написания, невольно обращает на себя внимание сюжет Жития. Св. Петр убивает лютого змея, потом следует тяжелая болезнь. Петра выхаживает мудрая красавица Феврония, дальше — бунт бояр, не желающих служить княгине низкого рода, и супруги садятся на струги, плывут в изгнание… А теперь сопоставьте с реальными событиями, происходившими как раз тогда же, в 1552–1553 гг. Иван Грозный берет Казань. Вслед за этим — опасная болезнь, Анастасия днюет и ночует у постели царя. И боярский бунт. Отношение заговорщиков к царице было в точности таким, как описано в Житии, князь Ростовский возмущался, что царь «нас истеснил… поял рабу свою, и нам как служити ей?» Разве что до изгнания дело не дошло, было другое плавание, паломническое.

Сколько совпадений! Учтем, что автор был близок ко двору. В ходе работы над столь важным Житием его обязательно должны были читать и царь, и царица. А отсюда напрашивается в общем-то логичный вывод. В литературных образах свв. Петра и Февронии Ермолай-Еразм так или иначе, вольно или невольно, должен был отразить какие-то черты… Ивана и Анастасии! И это подтверждается текстом Жития. Например, в нем настойчиво подчеркивается, что муромские князья были «самодержцами» в своих владениях. Историческим реалиям XII – начала XIII в, когда жили и правили свв. Петр и Феврония, это не соответствует. Но во времена Ивана Васильевича было очень актуально.

Причем стоит обратить внимание, св. Петр изображен в Житии довольно схематично. Главное действующее лицо — св. Феврония. Конечно, это вовсе не означает, что в царской семье лидировала жена. Это может означать другое — что Ермолай-Еразм был ближе к ней, чем к царю. В своем произведении он (в отличие от Адашева и Сильвестра) явно не симпатизирует крамольным боярам. А это свидетельствует о близости Ермолая-Еразма к партии Захарьиных. (Кстати, вполне может быть, что и его реформаторские проекты попали к государю тем же путем, как работы Пересветова — через родственников царицы).

Ну а в итоге получается, что в образе св. Февронии, который изображен в Житии, мы с вами имеем литературный портрет Анастасии. Нет, разумеется, не доскональный «рисунок с натуры». Автор был глубоко верующим человеком и писал именно о святой. Тем не менее, в произведении должны были отразиться реальные черты царицы. И ее портрет оказывается очень далеким от того, какой обычно изображают Анастасию — эдакой бессловесной «тенью», сидевшей где-то в тереме, молившейся потихонечку и не игравшей никакой самостоятельной роли. Напротив, мы видим весьма яркую личность. Умную, деятельную, волевую, женщину-правительницу, женщину-политика, советницу царя, «чадолюбивую мать» для народа.

Неожиданно? Но, как ни парадоксально, все это подтверждается другими источниками! Если русские летописи приводят для Анастасии «стандартный» набор эпитетов: добродетель, смирение, набожность, то отмечают и ум — а его выделяли отнюдь не у всех цариц. Уже говорилось, что Иван IV, уезжая на войну, дал своей супруге «царскую волю». Вряд ли такие права могли быть даны женщине, не имевшей понятия о политических проблемах, чуждой вопросам государственного управления. Ну а англичанин Горсей пишет, что Анастасия была «мудрой», «влиятельной». А к тому, что ее почитали и любили подданные, добавляет — «боялись». Кто боялся? Уж наверное, не простонародье, которое души в ней не чаяло. Зато изменник Курбский в своих обвинениях откровенно нападает на «жен-чародеек», якобы дурно влиявших на московских властителей, настраивая их против «лучших» советников. Здесь имеются в виду жены прежних государей Софья Палеолог и Елена Глинская — и Анастасия тоже (и Курбский подтверждает, что все «зло» шло «от Захарьиных»).

После мартовского мятежа 1553 г. царица стала главной противницей «избранной рады». Факты показывают: в страшные дни кризиса Анастасия видела или слышала нечто такое, чего не знал муж, метавшийся в беспамятстве. Она не просто заподозрила, она вынесла твердое убеждение, что Сильвестр и Адашев — тайные враги царя и его семьи. Конечно, она поделилась сомнениями с супругом. Но Иван Васильевич не придал им значения. Может быть, счел необоснованными, плодом женской фантазии. Или допускал, что советники проявили временную, вполне простительную слабость. В конце концов, они же не ушли к мятежникам, и в делах помогают, столько пользы приносят. Но Анастасия была уверена, лидеры «избранной рады» — враги. Только доказательств она не имела. И она повела собственную борьбу.

Вскоре для этого представился подходящий соучай. Летом 1553 г. вдруг открылось, что в России по-прежнему процветает ересь жидовствующих. Репрессии Ивана III и Василия III так и не искоренили ее. Обнаружилась она совершенно случайно. Знатный дворянин Матвей Башкин, служивший при дворе в личной царской дружине, был соблазнен еретиками, но оказался дураком. Взялся доказывать правоту обретенного учения своему духовнику, священнику Благовещенского собора Симеону [53]. Тот ужаснулся, доложил начальнику. То есть настоятелю собора — всемогущему Сильвестру. Но Сильвестр, вместо того чтобы арестовать еретика, попытался спустить дело на тормозах. Велел Симеону шума не поднимать, просто наблюдать за Башкиным. Однако преступник был слишком глуп. Болтал направо и налево, хулил Христа, Св. Писание, называл иконы «окаянными идолами», а Симеону принес книгу «Апостол», где пометил места, казавшиеся ему неправильными.