Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Коняев Николай Михайлович. Страница 1

Н. М. Коняев

Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября

КАК НАЧИНАЛСЯ ТЕРРОР

Самое удивительное в революциях не то, что они происходят, а то, что, когда революции происходят, подавляющая масса населения продолжает думать, будто ничего не случилось и то, что случилось, как-нибудь вернется на круги своя…

Октябрьский переворот потому и удался, потому и не встретил никакого сопротивления, что был нужен не только большевикам, рвавшимся к власти, но и их политическим оппонентам, правым эсерам и кадетам, запутавшимся в интригах своей антирусской политики.

Он позволял им переложить свою ответственность за совершенные ошибки на большевиков. А власть терять они не собирались. Власть должно было вернуть им Учредительное собрание.

И поначалу все шло, как они и планировали.

На выборах в Учредительное собрание большевики потерпели сокрушительное поражение — из 700 депутатских мест им досталось только 175.

Разгон Учредительного собрания называется «дополнительной революцией».

Этой «дополнительной революцией» и начинается 1918 год.

1918 год в России — самый короткий в мире год.

Из-за перехода на новый календарь в нем отсутствует тринадцать дней.

На сколько человеческих жизней короче оказался этот год, не скажет ни один исследователь.

1918 год — год начала Красного террора.

О событиях, которые определили завязку и развитие кровавых событий, и рассказывает новая книга Николая Коняева.

«Наше воспитание таково, что любой человек, открыто объявивший себя антисемитом, сразу оказывается беззащитным для любой, даже и несправедливой, критики, а любая попытка объективно разобраться в этом человеке тоже воспринимается как проявление антисемитизма», — пишет Николай Коняев.

Известный петербургский писатель взялся за книгу, где антисемитов — раз, два и обчелся, а вот врагов России среди действующих лиц более чем достаточно. Писатель сосредоточился на двух питерских Моисеях — Урицком и Володарском (Гольдштейне), чья смерть стала поводом для развязывания большевистского террора в 1918 году.

Бесстрастно анализируя факты, которые приводит писатель, подтверждая их архивными документами, трудно не согласится с его выводами: «…Хотим мы этого или не хотим, но необходимо признать, что законы для евреев и неевреев, установленные большевиками, были принципиально разными. Неевреев расстреливали только за то, что человек чем-то не понравился следователю, зато еврей мог застрелить иностранного посланника или подготовить нападение на ЧК и отделаться незначительным наказанием».

Книга Николая Коняева — скрупулезный архивный поиск тринадцати исчезнувших русских дней, тех провалов в течение календарного времени, тех разрывов и черных дыр в его структуре, в которых теряются многие элементы причинно-следственной связи событий.

13 исчезнувших дней…

13 глав книги…

Каждая глава — об одном из исчезнувших русских дней.

Такая композиция книги позволила автору рассказать о тех событиях, которые историки обходили своим вниманием, а в событиях, хорошо знакомым всем, увидеть то, что не замечалось прежними исследователями.

Отчасти этому способствует множество новых фактов, сделавшихся известными в последние годы, а также изыскания самого Николая Коняева, произведенные им в архивах ФСБ.

Николай Коняев, кажется, единственный исследователь, работавший со строго засекреченными делами об убийстве Моисея Марковича Володарского, Моисея Соломоновича Урицкого, с практически неисследованными делами «Каморры народной расправы», «О заговоре в Михайловском училище», о первых крестьянских восстаниях и солдатских волнениях и т. д.

Обнаруженные Николаем Коняевым в чекистских архивах документы в принципе изменяют традиционные подходы ко многим знаковым событиям самого короткого в мире года.

Марина Дейнекина

Глава первая

ЛЕНИН, ТРОЦКИЙ И… ДЗЕРЖИНСКИЙ

Широкие, чинные коридоры Смольного института благородных девиц как-то сразу сделались по-восточному тесными и неопрятными. Между похожих на биндюжников с маузерами матросов бегали черноволосые, юркие большевики с жуликоватыми глазами, звучали визгливые голоса.

И устраивалось все необыкновенно грязно, неудобно и бестолково.

Ленину отвели для отдыха комнату, в которой почему-то почти не было мебели, только в углу валялись брошенные на пол одеяла и подушки.

Но и прокуренные, заплеванные «страшными» и «веселыми чудовищами» коридоры, и мышиный, смешанный с чесноком, запах, которым пропитались подушки и одеяла, не вызывали отвращения.

Это был запах русской революции.

Широко раздувая ноздри, устраивался Ленин на своей первой смольнинской постели… Но только закрыл глаза, как вбежал в комнату Троцкий в потертом, засыпанном перхотью сюртуке.

— Устроились, Владимир Ильич? — спросил он, опускаясь рядом на одеяла.

— Да… — ответил Ленин. — Слишком резкий переход от подполья, от переверзенщины к власти… Es schwindelt…

— У меня тоже кружится голова… — признался Троцкий.

Он не договорил — в двери заглянули:

— Дан ^{1} говорит, товарищ Троцкий, нужно отвечать!

Троцкий убежал в зал, где шло заседание съезда Советов, ответил товарищу Дану и снова вернулся в комнату с одеялами.

С порога заговорил, продолжая мысль, которая жила в нем, не прекращаясь, все последние дни… Да-да… Самое трудное теперь не захлебнуться в событиях революции. Быстрый успех обезоруживает, как и поражение…

Ленин сбросил с себя одеяло и подошел к окну, за которым грязноватые октябрьские сумерки мешались с серыми солдатскими шинелями, со страшной ночною чернотою матросских бушлатов…

— Если это и авантюра, товарищ Троцкий, то в масштабе — всемирно-историческом! — сказал Ленин, чуть наклонившись вперед и заложив большие пальцы рук за вырезы жилета. — Это такая авантюра, которой не видывал мир!

Сколько раз видел Троцкий это движение, но до сих пор не мог привыкнуть к той поразительной метаморфозе, что происходила в такие мгновения с Ильичем. Голова сама по себе не казалась большой, но, когда Ленин наклонял ее вперед, огромными становились лоб и голые выпуклины черепа…

Троцкому казалось тогда, что Ленин пытается разглядеть нечто еще не видимое ни окружающим, ни ему самому. Как-то сами собой из-под могучего лобно-черепного навеса выступали ленинские глаза…

«Угловатые скулы освещались и смягчались в такие моменты крепко умной снисходительностью, за которой чувствовалось большое знание людей, отношений и обстановки — до самой что ни на есть глубокой подоплеки. Нижняя часть лица с рыжевато-сероватой растительностью как бы оставалась в тени» ^{2} .

Ленин заговорил быстро, без пауз, и картавый смысл его речи сводился к тому, что большевики смогут закрепить свою власть в стране, — голос Ленина смягчился, сделался гибче и по-лукавому вкрадчивей, — только разрушив ее!

Ленин восхищал Троцкого.

В этом хазарском вожде российского пролетариата почти не ощущалось еврейства…

Кажется, ни мать-еврейка ^{3} , ни годы, проведенные в революционных кругах, не оставили в Ленине никакого следа, кроме рыжизны и картавой неспособности правильно выговаривать звуки русского языка.

Но при этом — интернационалист Троцкий это очень остро чувствовал! — Владимир Ильич был евреем гораздо большим, чем мать, чем сам Троцкий, чем все товарищи по партии…