Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Коняев Николай Михайлович. Страница 48
Что значит для страны, когда на ее территории сражаются чуждые народности, демонстрировали сами большевики…
Мы уже говорили, что дело «Каморры народной расправы» было задумано Зиновьевым, Урицким и Володарским, как мероприятие, способствующее консолидации еврейского населения Петрограда перед угрозой якобы надвигающихся погромов.
В принципе, пропагандистское значение дело «Каморры» уже выполнило, чекисты кое-как смастерили нечто похожее на антисемитский заговор, и теперь надо было завершать это дело, как завершил, спрятав в кровь все концы, дело «Союза спасения родины» Феликс Эдмундович Дзержинский.
Но Дзержинский был «человеком взрывчатой страсти, его энергия поддерживалась в напряжении постоянными электрическими разрядками расстрелов», а Моисей Соломонович Урицкий, по словам Г. Е. Зиновьева, был «один из гуманнейших людей нашего времени, неустрашимый боец, человек, не знавший компромиссов», но вместе с тем «добрейшей души».
И вот вместо того, чтобы расстрелять всех арестованных, как это сделал бы Феликс Эдмундович, «добрейшей души» Моисей Соломонович, сдерживая раздражение, продолжал по просьбе товарища Зиновьева кропотливо перебирать людишек в Петрограде…
Петроградские чекисты хватали офицеров из полка охраны Петрограда, представителей союза квартальных старост, а чекист Иосиф Фомич Борисенок вломился даже в Бюро частного розыска.
Непонятно, какую контрреволюцию и антисемитизм рассчитывал он найти там, но это и неважно, потому что в Бюро частного розыска Иосиф Фомич увидел мешок сахару и, позабыв от жадности все наставления, арестовал служащих бюро, как спекулянтов, а сахар реквизировал в пользу Петроградской ЧК…
По просьбе Григория Евсеевича Зиновьева Моисей Соломонович Урицкий превратил дело «Каморры народной расправы» в своеобразное сито, через которое можно было перетряхнуть все русское население Петрограда.
О серьезности этих намерений свидетельствует тот факт, что уже в начале июня был отпечатан стандартный бланк:
«К делу…………………
«Каморра нар. распр.»
от…………1918 г.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
Гражданин……………… был арестован Чрезвычайной Комиссией по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совдепе по ордеру названной Комиссии от «…»……………с/г за №………… как заподозренный в принадлежности к контрреволюционной организации «Каморры народной расправы».
Произведенным Комиссией следствием путем тщательного просмотра его деловых бумаг и переписки и допросов его и других лиц установлено, что гражданин……………… никакого отношения к вышеозначенной погромной организации не имеет.
На основании вышеизложенного Чрезвычайная Комиссия постановила:
1. Гр……………… от предварительного заключения освободить………… 1918 года;
2. Настоящее дело о нем производством прекратить и сдать в архив Комиссии.
«…»…………… 1918 г. Председатель…
№……………… Следователь…»
Разумеется, не верно было бы думать, что счастливец, фамилию которого после долгих месяцев, проведенных в камере «Крестов» или подвалах на Гороховой, заносили в заранее отпечатанный бланк, прощался с чекистами навсегда.
Нет.
С каждого брали подписку о невыезде…
Прослеживая дальнейшую судьбу освобожденных от ответственности по делу «Каморры народной расправы», видишь, что многие из них через месяцы, а иногда и через годы, снова возвращались в чекистские застенки…
Да и на свободе, как мы видим по материалам дела, Моисей Соломонович Урицкий заботливо продолжал опекать тех своих подследственных, на кого он положил глаз…
У арестованных чекистами офицеров полка по охране Петрограда Владимира Борисовича Никольского и Николая Александровича Шлетынского были обнаружены явно контрреволюционные стихи:
И все-таки офицеров, вписав их фамилии в стандартный бланк и изъяв у них только эти стихи да еще золотые вещи, отпустили.
И судьба их могла бы служить доказательством того, что и подручные товарища Урицкого не лишены были некоего гуманизма, если бы не сохранился в деле еще один любопытный документ…
«Председателю ЧК Урицкому.
РАПОРТ.
Доношу, что бывшие лица командного состава Николай Шлетынский и Владимир Никольский еще до получения Вашего распоряжение за № 2984 от 8-го июня с. г. исключены из списков полка 31 мая с. г.
Командир полка по охране города Петрограда» {151} .
Здесь надо вспомнить, что оба офицера говорили на допросах об «исключительно стесненном материальном положении», заставившем поступить в полк, и, конечно же, оставить их без работы, лишить их за любовь к стихам последних средств к существованию что-нибудь да значило.
Но, с другой стороны, а как же иначе?
Моисей Соломонович понимал, что контрреволюционеров для «настоящей кристаллизации», то бишь для гражданской войны, надо воспитывать, а не ждать, пока эти самые контрреволюционеры появятся…
И все-таки поразительно, что, и охваченный «экстазом», мы опять пользуемся гениальным выражением Максима Горького, чекистской работы, товарищ Урицкий нашел время для сочинения распоряжения № 2984!
И все-таки поразительно (это ведь Урицкий так поставил ЧК!), что командир полка не стал дожидаться официального распоряжения Урицкого, а уволил офицеров сразу, как только их арестовали!
А офицеры что ж…
Как это было написано в «Молитве из действующей армии», изъятой у Николая Шлетынского?
И еще там страшная строчка была: «Нам смерть широко открывает объятия…» Вот в эти объятия и подталкивал молоденьких офицеров Моисей Соломонович Урицкий.
Так… Между делом…
В «экстазе», как выразился бы писатель Максим Горький, русофобии и человеконенавистничества.
У несчастных обитателей застенков Моисея Соломоновича Урицкого оставались на свободе отцы и матери, братья и сестры, дети и жены. Наконец, оставались просто близкие люди и сослуживцы, жизнь которых тоже менялась с этими арестами.
«Так как от моего заключения зависит состояние приюта, богадельни и домов Комиссариата призрения, переданных мне в заведование Отделом социальной помощи, то я очень прошу указать хотя бы приблизительный возможный срок моего освобождения, чтобы я мог решить, как мне поступить в дальнейшем с указанными учреждениями…»
Документами, подобными этому, пестрит дело «Каморры народной расправы». И вообще, когда читаешь его, трудно отделаться от впечатления, что многие аресты и изъятия производились специально, чтобы затруднить и без того нелегкую жизнь петербуржцев.
Видимо, тут генеральная линия Моисея Соломоновича на принудительное ускорение «кристаллизации» удачно совмещалась со стремлением рядовых чекистов к «превосходной» жизни.
В уже упомянутом нами рассказе «Дорога» Исаак Бабель сообщает, что после разговора с Урицким «не прошло и дня, как все у меня было, — одежда, еда…».
Откуда бралась еда в голодном городе, становится понятно, когда просматриваешь ордера на аресты, подписанные Урицким.
Моисей Соломонович требовал, чтобы при арестах изымались документы, деньги и золотые вещи. Чекисты, проводившие обыски, как это видно из протоколов, изымали еще и продукты питания, а также вино и вообще понравившиеся им предметы обихода.
И действовали они так по благословению самого Григория Евсеевича Зиновьева, который 29 мая на экстренном заседании Петросовета сказал: «Если и нужно будет кого-нибудь перевести на солому, то в первую голову мы переведем на солому буржуазию» {152} .