Русский эксперимент - Зиновьев Александр Александрович. Страница 48

Позвонила «Минин». Сказала, что дней на десять покидает Москву. Предложила встретиться на пару часов в центре города. Писатель давно так не готовился к встрече с женщиной, как на этот раз. Выбрился тщательнее обычного. Надел самое лучшее из одежды. Взял с собой валюту, намереваясь пригласить «Минина» в ресторан. Купил дорогой букет цветов.

Она, наоборот, пришла одетая самым заурядным образом. Потом он понял, что это — не из пренебрежения к нему, Писателю, а по другим, извинительным причинам. За букет поблагодарила и передала его одному из двух сопровождавших ее мужчин, телохранителей. От ресторана категорически отказалась.

М: Нас там с вами сфотографируют сразу в самых невероятных видах. И в газетах появятся грязные пасквили. Напишут, что Вы — не такой уж бедняк, каким Вы якобы прикидываетесь, что Вы пропиваете свои миллионы в самых дорогих ресторанах, что и я не такая уж святая, как ходят слухи. И провокацию устроить могут, чтобы помешать моей поездке. Так что лучше побродим в таких местах, где нас не смогут подслушивать и фотографировать. А наши ребята позаботятся, чтобы нам не помешали.

П: Не думал, что тут зашло так далеко.

М: Давайте не будем думать об этом вообще. Поговорим о каких-нибудь ничего не значащих пустяках. Как будто мне — восемнадцать. А Вам...

П: А мне за тридцать. Так что я к тому времени о пустяках говорить уже разучился. Впрочем, я этому так и не научился.

М: Да и мне похвастаться особенно нечем. Представьте себе, я родилась 22 июня 1941 года. Отец был офицер, пограничник. Погиб в первые дни войны. Как мы жили в войну, знаю со слов матери. Но хорошо помню одно — ощущение холода, голода, нищеты. У меня до сих пор память об этом не проходит. И, очевидно, не пройдет никогда.

П: Где Вы жили?

М: Попали в Свердловск. Там и осели. Мать вторично замуж не вышла, всю жизнь посвятила мне. Дождалась, когда я окончу школу, с золотой медалью. .Это был самый счастливый день в ее жизни. Вскоре она умерла.

П: Вы замужем?

М: Была. Развелась, как и другие.

П: Дети?

М: Двое. У них у самих дети. Я уже бабушка. У нас хорошие отношения. Но близости особой нет. Это уже будет постсоветское поколение. А Вы, я слышала, совсем одиноки? Как это получилось?!

П: Мечтал о чем-то необыкновенном, подлинном, чистом, возвышенном. Ударился несколько раз о прозаическую реальность. И угас.

М: Как же Вы прожили жизнь в одиночестве?!

П: Говорят, что в одиночном заключении люди живут дольше и ничем не болеют. Но у меня была изначальная страсть, и я ей отдался полностью: познание нашего советского общества, нашего русского коммунизма.

М: Его больше нет. Как же жить дальше?

П: Я делаю набросок для моей итоговой книги о русском коммунистическом эксперименте. Собираю материалы. Здесь хочу выработать концепцию последней стадии его — стадии краха, убийства, умирания. Закончу книгу — закончится и жизнь.

М: Такую книгу надо писать здесь, в России. Ее надо писать не столько умом, сколько сердцем. Когда Вы покидаете Москву?

П: Третьего октября.

М: Нельзя отложить?

П: Нет. Это связано с большими тратами, какие мне не по карману. И там надо дела кое-какие сделать.

М: Разделайтесь с делами и возвращайтесь к нам насовсем. Мы что-нибудь придумаем, чтобы Вы тут могли жить и работать. Дадим Вам помощников. Обеспечим материалами.

П: Спасибо. Я подумаю. В конце концов меня на Западе не удерживает ничто и никто.

Два часа промелькнули незаметно. Она посмотрела на часы, сказала «Пора», пообещала позвонить сразу же по возвращении и распрощалась. Домой Писателю возвращаться не хотелось. Накатила тоска. Он зашел в «долларовый» ресторан и за каких-то полчаса пропил месячную зарплату русского профессора, как это бывало много лет назад в брежневскую эпоху, которая уже стала приобретать в воображении многих черты «золотого века» русской истории.

Официант предложил Писателю «девушку». Писатель сначала отказался. Но потом сказал официанту, что он — журналист, пишет для западных газет, хотел бы побеседовать с «девушкой» такого рода, если это не так уж дорого. И через несколько минут за столом с Писателем сидела молоденькая (16 лет, как он узнал) и очень привлекательная девушка. Из разговора с ней он узнал следующее.

Никакой психологической драмы в духе Достоевского. Отец — инженер, мать — служащая в каком-то учреждении. Развелись. Дочь у бабушки, потом — детский сад. Школа. Никакого интереса к учебе. Юношеские компании. Танцы. Ранний сексуальный опыт. В 15 лет начала «подрабатывать», как и многие другие девочки. Однажды на улице к ней подошел молодой человек. Предложил работу в «одной фирме по обслуживанию иностранных туристов». На первых порах — 10 долларов в день, через пару месяцев — 15, а через полгода — 20. Сумма показалась ей астрономически огромной, «работа» — интересной. И она, конечно, согласилась. За пару недель прошла курсы «сексуальной культуры» и английского языка. Язык у нее был кое-какой со школы. Вообще у нее языковые способности. Она даже собиралась в Институт иностранных языков. Но вот судьба сложилась иначе. Работой довольна. Она способная. Обещают повысить уровень. И плату, конечно.

Из беседы Писатель кое-что узнал и об организации «фирмы». Сколько «девушек» занято в «фирме», собеседница не знала. Но много, судя по числу участниц эротических и языковых курсов, по числу квартир («точек обслуживания»), в которых ей уже приходилось бывать, по обслуживающему персоналу (охрана, «менеджеры», контролеры и т.п.). Все деньги, которые «девушки» получают от клиентов, они обязаны сдавать контролерам. Боже упаси утаить что-то! Жестоко расправляются. Это, говорят, вам не советский период, нужно честно работать!

Девушка поинтересовалась, как «это дело» поставлено на Западе. Писатель сказал, что он в этом полный профан, что знает только то, что попадает в средства массовой информации в связи со скандальными преступлениями и сенсационными разоблачениями. Вот недавно прошла волна разоблачений организованной преступности, связанной с выходцами из стран бывшего Советского Союза. Вывезенные нелегально из России девушки нещадно эксплуатировались, содержались как рабыни и вовлекались в преступления.

На прощание Писатель спросил, как отнеслись родители к профессии, выбранной девушкой. Она сказала, что отца вообще не видит, а мать скоро примирилась. Теперь это занятие — обычное дело. Многие завидуют. Все-таки она с неоконченной школой и без всяких дипломов зарабатывает больше, чем профессора, академики и даже генералы.

Пока писатель сидел в ресторане, его несколько раз сфотографировали, и он это заметил. Но он это игнорировал. Стоило ли заботиться о своей репутации, если весь его народ легко расстался со своей исторической репутацией?!

Наши потери

П: То, что мы потеряли здесь, в России, особенно остро ощущается там, на Западе. Причем порою самым неожиданным образом. Я уж не говорю о таких общеизвестных вещах, как работа, медицина, жилье, образование. Возьмем, например, секс.

Ф: Ну, на этот-то счет на Западе должна быть благодать. У них там полная свобода, культура и все такое прочее. У нас тут показывают западные фильмы. Сплошной секс, причем — на высочайшем уровне цивилизации. И то же самое в западных книгах. Мы тут, глядя на это и читая это, ощущаем себя «лаптями».

П: Не буду спорить насчет «культуры» секса. Может быть, в этом Запад далеко впереди. Только эта «культура» — самое обычное извращение, как правило известное с древности. И не от хорошей жизни они хватаются за эту «культуру». Ранняя массовая импотенция, нужны искусственные возбудители. Опустошенность душевная. Гомосексуализм. И многое другое. Но не в этом главное.

Ф: Неужели есть еще что-то хуже этого?!

П: Есть. Хотя в Советском Союзе положение женщин было нелегким, тогда все-таки было достигнуто максимальное в истории человечества равенство полов. На Западе о таком равенстве еще только мечтают. И одним из проявлений этого равенства была свобода секса, точно так же немыслимая для Запада. Там под свободой секса понимают свободу половых извращений, порнографии и т.п., но только не свободу в социальном смысле.