Неизвестные лики войны - Казаринов Олег Игоревич. Страница 63

Вскоре она загорелась новой идеей — сделать пилотируемой и ракету ФАУ-2, скорость которой в несколько раз превышала скорость звука, а высота подъёма достигала 120 километров. С её конструктором, Вернером фон Брауном, Ханна была знакома ещё по планёрному клубу и сумела подбить его на эту безумную затею. Позже, когда чертежи ФАУ-2 и её крылатого варианта A-4B попадут в руки американцев, специалисты с изумлением обнаружат изображение ракеты с колёсными шасси и кабиной пилота! Даже простое катапультирование при развиваемой её скорости считалось совершенно невозможным, не говоря уже об управляемой посадке…»

Неудивительно, что вокруг имени Ханны Райч возникло немало легенд. Одна из них гласит, что когда Гитлер приказал построить ракету для обстрела Нью-Йорка и когда провалилась операция «Эльстер» по установке на самом высоком нью-йоркском небоскрёбе радиомаяка для её наведения, именно Ханна Райч заняла в ракете место пилота. «Согласно плану, она должна была перед заходом на цель катапультироваться, и затем её бы подобрала германская подводная лодка. Но первая межконтинентальная ракета бесследно исчезла над просторами Атлантики».

Однако это всего лишь легенда. А правда была такова.

26.04.45 года Ханна Райч прибыла в окружённый Берлин и предложила Гитлеру вылететь на её самолёте, гарантируя успех. Как знать, возможно, ей бы это и удалось, несмотря на подавляющее господство советской истребительной авиации. Но фюрер наотрез отказался, так как уже принял решение остаться в своей столице до конца и здесь встретить смерть, как и подобает «великому вождю». Увидев свою любимицу, «истинную арийку», он сказал: «Ханна, вы принадлежите к тем, кто умрёт со мной. У каждого из нас есть ампула с ядом». Он протянул Ханне ампулу. — «Я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас попал к русским в руки».

Но на этот раз у бесстрашной лётчицы не хватило мужества проглотить ампулу. Сотни раз рисковавшая своей жизнью, она не захотела разом отказаться от надежды ещё и ещё раз побывать в своей стихии заоблачного простора и скорости.

А может быть, смерть не в небе, а на земле показалась ей настолько противоестественной, что она предпочла плен.

И всё же, мне кажется, молох войны принимает женщин в жертву с особой кровожадностью и злорадством, доводя их положение до кошмарного абсурда (если на войне и есть ещё что-то, что не является кошмарным абсурдом).

В исторических документах можно найти многократные упоминания о том, как голодные защитники крепостей гордо отвечали врагам, что они «съедят жён своих, но не сдадутся».

Так, например, во время войны монголов с чжурчженями (Племена, населявшие восточную Маньчжурию (Примеч. ред.) 1210–1235 годов в осаде оказалась крепость Кайфын. Её защитники настолько ослабли, что не могли держать в руках оружие. Когда монголы предложили им сдаться, то осаждённые сказали: «Пока в крепости есть мыши, мы их ловим и едим, а если их не будет, то у нас есть жёны и дети, мы будем есть их, но не сдадимся».

7 января 1826 года египетские войска Ибрагим-паши совместно с турками осадили греческие Миссолунги. Крепость довольно долго мужественно противостояла превосходящим силам врагов, и лишь когда у фанариотов не осталось жизненных припасов, сопротивление было признано тщетным. Тогда осаждённые сами убили 1300 из своих женщин, чтобы они не попали в руки турок и египтян, не были изнасилованы и проданы в рабство. Восемьсот других женщин нашли в себе силы броситься со своими детьми в реку. Остальных греки повели с собой, когда в ночь с 22 на 23 апреля 1826 года сделали попытку пробиться сквозь неприятельские ряды.

Но египтяне были наготове: началась ужасная резня; только части греков удалось пробиться и бежать в горы, остальные были отброшены назад в крепость, куда на их плечах ворвались турки и египтяне. Не видя спасения, оставшиеся в живых фанариоты под предводительством Кристоса Капсалиса собрали в последней цитадели уцелевших женщин и мощным пороховым зарядом взорвали себя на воздух вместе с сотнями торжествующих победителей.

Разве подобную гибель нельзя считать потерями во время боевых действий?

В 1945 году, после окончания войны, согласно достигнутому Ялтинскому соглашению между лидерами стран-победительниц, англо-американцы начали выдавать Красной Армии казаков-эмигрантов, оказавшихся в их зоне оккупации.

«К обрыву подбежала молодая женщина с двумя малыми детьми. Секундное объятие матери, и одна девочка брошена ею в бездну водоворота. Другой её ребёнок, уцепившись за подол юбки, жалобно кричал: „Мама, не надо! Мама, я боюсь!“ — „Не бойтесь! Я иду с вами!“ — крикнула в ответ обезумевшая мать. Рывок, и второй ребёнок полетел в стремительные воды Дравы. Затем она подняла руку для крестного знамения: „Господи, прими душу грешную“. И не донеся руку до левого плеча, прыгнула вслед за своими детьми. Грохочущий водоворот в тот же миг поглотил её».

Английские солдаты бросались во все стороны, пытаясь создать из своих винтовок заслон на мосту, чтобы оттеснить людей. И сами сходили с ума от увиденного.

Хотя сопровождать эшелоны с военнопленными на советскую территорию было поручено закалённым в боях, видавшим виды солдатам из 2-го батальона ирландских стрелков, среди которых было 300 человек, награждённых орденом «Звезда Африки», и 200 человек, получивших минимум два боевых ранения. Но подобные сцены были способны потрясти кого угодно.

Командир 2-го батальона подполковник Г.А. Бредин пошёл доложить начальству, что его люди находятся на грани неповиновения. Да и сам он был готов отказаться от выполнения приказа.

Начальство поступило мудро. Оно не стало искушать ветеранов. Батальон ирландских стрелков просто заменили новичками.

А через два-три дня пришлось заменить и их. Никто не мог вынести зрелища матерей, убивающих своих детей.

А вот свидетельство младшего врача вюртембергского кавалерийского полка, участника трагической переправы Великой армии через Березину 26–28 ноября 1812 года. «Недалеко от моста, предназначенного для нашей переправы, стояла по соседству со мной красивая 25-летняя жена одного французского полковника, потерявшая своего мужа в сражении за несколько дней до этого, ещё ранее нашего прибытия к этой реке. Равнодушная ко всему окружающему, она, казалось, сосредоточила всё своё внимание на дочери, прелестном ребёнке четырёх лет, сидевшем впереди на лошади. Не раз она тщетно пыталась добраться до моста, её каждый раз оттирали назад. Тупое отчаяние овладело ею; она не плакала; неподвижным взором глядела она то на небо, то на свою дочь, и раз я расслышал её слова: „О Боже, до чего я несчастна, я даже не могу молиться!“ Почти тут же упала её лошадь, поражённая снарядом, а другой подобный же снаряд раздробил ей левую ляжку выше колена. Со спокойствием глубокого отчаяния она взяла своего плачущего ребёнка, поцеловала его несколько раз, сняла пропитанную кровью подвязку с раздроблённой ноги и задушила ею девочку. После этого она обняла и крепко прижала к себе убитую, легла рядом со своей павшей лошадью и молча стала ждать конца. Вскоре её раздавили лошади теснившихся к мосту».

С точки зрения завоевателя, дети врагов — это подрастающие мстители. Мальчики — будущие солдаты, девочки — будущие матери солдат.

Недаром А. Толстой вложил в уста Алексашки Меншикова циничную фразу в ответ на опасение больших потерь во время боя: «Бабы новых нарожают!»

Это не только литературный пример.

Во время Семилетней войны, после изнурительного усиленного марша на Бранденбург прусское войско остановилось на ночлег. В эти часы, прямо во время ночлега, одна из солдаток родила мальчика. «Едва оправясь, рано утром она схватила ребёнка и прибежала к Фридриху. „Государь! — вскричала она. — Вот вам ещё солдатик! Я его сейчас родила!“»

Жуткая сцена.

Прусское войско испытывает нехватку солдат после кровопролитных сражений. Поля усеяны трупами и умирающими. Лазареты забиты искалеченными. Города наполняются инвалидами. Казалось бы, в первую очередь именно женщины должны ужаснуться, воскликнуть: «Достаточно! Хватит смертей!» Но и их здравый смысл парализован войной: «Государь! Вот вам ещё солдатик!» Разве женщины рожают сыновей, чтобы те легли под картечью?