Второй пол - де Бовуар Симона. Страница 101

Очень часто родители своим поведением внушают девочке стыд за ее внешность, В работе Штекеля «Фригидная женщина» описан подобный случай; Я страдала от ощущения своей непривлекательной внешности, которое возникло у меня оттого, что меня постоянно критиковали дома. Моей чересчур честолюбивой матери хотелось, чтобы я всегда выглядела наилучшим образом, и она постоянно указывала портнихе на недостатки моего телосложения, для того чтобы та их скрыла: покатые плечи, слишком широкие бедра, плоский зад, тяжеловатая грудь и так далее. Поскольку долгое время у меня была опухшая шея, мне не разрешалось носить открытую на шее одежду… Больше всего горя мне причиняли ноги, в период полового созревания они стали 'чень некрасивыми, ко мне придирались из–за походки… Конечно, во всем этом была Доля правды, но я из–за этого так страдала и так стеснялась, что совсем потеряла способность владеть собой. Когда я кого–нибудь встречала, я Думала лишь об одном: как бы он не увидел мои ноги.

От подобного стыда девочка становится неуклюжей, поминутно краснеет и из–за этого еще больше робеет и постоянно боится покраснеть. В этой же работе Штекель рассказывает об одной женщине, «которая в молодости так сильно и болезненно краснела, что в течение года ходила с повязкой на лице, объясняя это

зубной болью», Иногда в период, который можно назвать непосредственно предшествующим периоду полового созревания, девочка еще не испытывает отвращения к собственному телу, Она гордится тем, что превращается в женщину, с удовлетворением следит за развитием груди, подкладывает в лифчик носовые платки и хвастается перед старшими девочками. Она еще не понимает значения тех явлений, которые в ней происходят. Они становятся ей ясны после первой менструации, и в это же время в ней пробуждается чувство стыда, А если это чувство уже было ей знакомо, то оно в этот момент подтверждается и обостряется. Все свидетельства женщин сходятся; независимо от того, знает ли девочка о том, что ее ждет, или нет, менструация всегда кажется ей чем–то отвратительным и унизительным. Очень часто матерям не приходит в голову предупредить девочку о том, что ее ждет. Исследователи отмечают!, что матери охотнее говорят с дочерьми о тайнах беременности, о родах и даже о половых отношениях, чем о менструации. Дело в том-, что они сами относятся к менструации как к неизбежному злу и питают к ней отвращение, сходное с тем древним мистическим ужасом, который она вызывала у мужчин. И это отвращение они передают своему потомству. Когда девочка находит на белье подозрительные пятна, она /умает, что у нее понос, или смертельное кровотечение, или какая–нибудь постыдная болезнь. Как свидетельствует опрос, проведенный Хэвлоком Эллисом в 1896 году в одной американской школе, из 1 25 девочек 36 в момент своей первой менструации ничего не знали об этом явлении, а у 3 9 знания были весьма смутные. Следовательно, более половины опрошенных девочек были не в курсе дела. По словам Хелен Дейч, в 1946 году ситуация почти не изменилась. Х. Эллис рассказывает об одной девочке из Сен–Уэна, которая бросилась в Сену, потому что думала, что у нее какая–то «неизвестная болезнь». Штекель в «Письмах к матери» также рассказывает о девочке, которая пыталась покончить с собой, так как приняла менструальное кровотечение за знак свыше и наказание за порочность своей души. Нет ничего удивительного в том, что девочка пугается, ведь ей кажется, что менструация угрожает ее жизни. По мнению Кляйн и английской психоаналитической школы, девочки считают, что причина кровотечения заключается в повреждении внутренних органов. Даже если девочку осторожно предупредили и ее не мучают страхи, ей стыдно, ей кажется, что она грязная, она бежит в ванную комнату, старается отстирать или спрятать запачканное белье. В книге Колетт Одри «В глазах воспоминания» мы находим типичный рассказ о таких переживаниях.

Это возбуждение таит в себе жестокую драму. Однажды вечером, раздеваясь, я увидела, что со мной не все в порядке, но это меня не испугало, и я никому ничего не сказала в надежде, что завтра все пройдет… Через четыре недели все повторилось, но в более сильной форме. Стараясь не привлечь ничьего внимания, я отправилась в ванную комнату и положила свои штанишки в корзину с грязным бельем, стоявшую за дверью. Было жарко, и я ступала голыми ногами по разогретой ромбовидной плитке. Когда я вернулась и ложилась в постель, в комнату вошла мама, она хотела все мне объяснить. Я не помню, какое именно впечатление произвели на меня в то время ее слова, но пока она их шептала, в комнату неожиданно заглянула Каки. При виде ее круглой и любопытной физиономии я вышла из себя. Я закричала на нее, и она в испуге закрыла дверь. Я умоляла маму, чтобы она немедленно наказала ее за то, что она не постучала в дверь… Глядя на спокойную, многоопытную маму, на лице которой была написана тихая радость, я совсем потеряла голову. Когда она ушла, меня охватило глухое отчаяние.

Вдруг перед моими глазами возникли две сцены: несколькими месяцами раньше мы с мамой и Каки, возвращаясь однажды с прогулки, встретили старого доктора Приве, кряжистого, как дровосек, и с большой белой бородой. «Ваша дочка растет, мадам», — сказал он, взглянув на меня. От этих слов я вдруг возненавидела его, сама не понимая за что. Немного позже мама, вернувшись из Парижа, спрятала в комод стопку маленьких новых салфеток. «Что это?» — спросила Каки. Мама, стараясь выглядеть естественной, как это делают взрослые, когда открывают вам часть правды, для того чтобы скрыть главное, ответила: «Скоро это понадобится Колетт». Я промолчала, не в силах о чем–либо спрашивать, и вдруг почувствовала к ней неприязнь.

В ту ночь я долго ворочалась в кровати без сна. Этого не может быть. Я сейчас проснусь. Мама ошиблась, это пройдет и больше никогда не возобновится… На следующий день после тайно совершившейся во мне и запятнавшей меня перемены нужно было еще пережить встречу с окружающими людьми. Я с ненавистью смотрела на сестру, потому что она еще ничего не знала и неожиданно, сама того не понимая, получила надо мной огромное превосходство. Затем я возненавидела мужчин, которым никогда не придется пережить этого, но которым все известно. Наконец, у меня возникла неприязнь и к женщинам за то, что они так легко мирятся со своей участью. Я была уверена, что, если бы они узнали, что со мной происходит, их бы это обрадовало. «Вот и твоя очередь наступила», — подумали бы они. Эта тоже, думала я при виде женщины. И эта. Мир сыграл со мной злую шутку. Мне было страшно ходить, бегать я и вовсе не решалась. Мне казалось, что от земли, от теплых зеленоватых солнечных лучей, от пищи исходит какой–то подозрительный запах… Менструация прошла, и вопреки здравому смыслу я опять начала надеяться, что больше это не повторится. Через месяц я поняла, что надеяться не на что, и окончательно смирилась с этим несчастьем; но на этот раз меня охватило какое–то тяжелое оцепенение. С тех пор в моем сознании появилось понятие «до». Вся моя остальная жизнь будет лишь тем, что наступило «после».

Большинство девочек именно так переживает этот период, Многие из них с ужасом отвергают мысль о том, чтобы поделиться этим секретом с близкими. Одна из моих подруг рассказывала, что, поскольку она росла с отцом и воспитательницей, но без матери, ей пришлось прожить три месяца, испытывая страх и стыд, пряча свое запачканное белье, прежде чем стало известно, что у нее начались менструации. Даже, казалось бы, закаленные крестьянки, знакомые с самыми грубыми сторонами жизни животных, испытывают отвращение к этому наказанию судьбы, потому что в деревне все, что связано с менструацией, считается непристойным. Я знала одну молодую фермершу, которая в течение целой зимы потихоньку стирала свое белье в ледяном ручье и тут же надевала на себя мокрую рубаху, чтобы скрыть от всех свой постыдный секрет, Я могла бы привести сотни подобных примеров, Даже рассказав кому–нибудь о своем ужасном горе, девочка не может облегчить душу. Конечно, случай, когда мать дала дочери звонкую пощечину и сказала: «Дура! Ты еще слишком мала», — это исключение. Однако многие матери не проявляют желания помочь девочке: они не дают достаточно ясных объяснений, и девочка входит в новый жизненный этап, который начинается с первой менструации, полная тревоги. Она гадает, не ждут ли ее в будущем другие болезненные испытания, или думает, что теперь она может забеременеть от простого общения с мужчиной или его прикосновения. В результате мужчины вызывают в ней панический страх. Но даже если ей все понятно объяснили и подобные страхи ее не мучают, не так–то просто вернуть ей душевное равновесие. Раньше девочка могла, хотя и немного кривя душой, думать о себе как о бесполом существе или совсем не думать о своем поле; случалось даже, что она мечтала проснуться однажды утром мальчиком. Теперь же матери и тетушки с довольным видом шепчут: «Она уже большая девочка». В их полку прибыло, отныне она — одна из них, она бесповоротно вошла в ряды женщин. Иногда девочки гордятся этим, думают, что стали взрослыми и что в их жизни вскоре все переменится. Так, Тид Монье в романе «Я» рассказывает: Многие из нас стали «большими девочками» во время каникул, с другими это происходило уже в лицее, и мы по очереди ходили в стоявшую во дворе уборную, где те, кто достиг этого рубежа, восседали, как королевы, дающие аудиенцию своим подданным. Мы приходили, чтобы «посмотреть на кровь».