Хватай Иловайского! - Белянин Андрей Олегович. Страница 55

Но самое главное, что на это время гостей в Оборотный город не пускают. Все, кто хотел попасть на праздник, резервировали себе места заранее, подбирали отели и гостиницы, брали комнаты внаём и честно гудели с коренными жителями. Бывало, что одного дня оказывалось недостаточно, тогда, по отдельному распоряжению Хозяйки, гуляли ещё пару суток. Это нормально. У нас, казаков, такое тоже иногда бывает: загуляет станица — и на неделю дым коромыслом! Враги в такие дни и близко к нашим рубежам сунуться боятся — там же одни бабы трезвые, а значит, злые-е-е…

Мы наконец-то вышли в широкий коридор, откуда было уже рукой подать до старой доброй арки. Сейчас высунется типовой бес-охранник, росточком не выше колена и самомнением с корабельную сосну, достанет какую-нибудь допотопную пукалку и будет в нас стрелять.

— С-с-стой! Стр…лять буду!

Ну вот, что я вам говорил.

— А м-может, и не буду… хи! — Из-за арки танцующей походкой вышел никакущий бес, даже не потрудившийся нарядиться в личину. В грязных лапках у него была большущая хлопушка, из которых в городах на Рождество конфетти сыплют.

Охранник подмигнул отцу Григорию и счастливо распахнул мне объятия:

— Ба-а! Кого я вижу? Иловайски-и-ий!

— Да он пьян, — поразился я, не веря своим глазам. — Кто ему позволил пить на посту?!

— Все такие, э… — заступился нечистый батюшка. — Я тебе гаварил, да, праздник идёт! Гостей нэт, всё закрыто, зачем охранять? Гулять нада! Эй, маленький бичо, иди сюда, я тебя пацелую!

Бес радостно прыгнул на руки к отцу Григорию, прижался к его груди, как младенец, а тот погладил его меж рогов и смачно чмокнул прямо в губы. Меня аж передёрнуло…

— Иловайский, иди к нам… хи! Мы тя тоже… ик!.. поцелуем!

— Только рискни…

— Вай, дарагой, зачем так напрягся? Зачем шашку за рукоять трогаешь? Расслабься, э…

— Нет уж, это вы тут можете расслабляться сколько душе угодно, а у меня на сегодня и другие дела есть. — Я сурово насупил брови, слева обходя обнимающуюся парочку.

— Ты чего? Ты не злись… Чё ты? — примиряющее забормотал бес. — Хочешь, хлопушку подарю? Бери, не-не-не жалко! Праздник же!

Продолжая хмуриться, я всё же взял у него из лапок цветной бумажный цилиндр с верёвочкой. Мало ли, вдруг где пригодится? К примеру, дядю из бани встретить или над кофием ему же пальнуть…

— Генацвале, ты без меня нэ хади, ты со мной хади! — опомнился горбоносый претендент на руку бабы Фроси. — Мине жеребьёвщик нужен, и честный, нэ забыл, да?

Я кивнул — забудешь с ними, как же. Но, с другого-то боку, жребий бросить штука нехитрая, что ж мне, жалко, что ли? Если б я только знал на тот момент, как именно принято кидать жребий в Оборотном городе…

За арку мы вышли уже втроём, поскольку бес-охранник ни в какую не хотел с нами расставаться. Над зыбкими кварталами стоял угарный дым глобального кутежа! Густейший аромат дешёвого самогона резал глаза и бил в нос не хуже конского копыта. Над улицами раскованно летали пьянющие ведьмы в неглиже, по подворотням обжимались перебравшие колдуны, упыри и вурдалаки валялись в винных лужах, черти и бесы в обнимку шлялись по улицам, распевая блатные песни и задирая счастливых прохожих, так же жаждущих пьяной драки! Быть может, впервые местные жители метелили друг дружку по обоюдному согласию и удовольствия ради, а не из-за «иловайской традиции». Это было… непривычно и… даже чуточку разочаровывало. Раньше все хотели меня съесть, а теперь…

— Хорунжий пришёл?! Налейте ему штрафное ведро! А чё, казак должен пить, как его лошадь!

— Илюха, дай поцелую на брудершафт? Ну не хочешь в губы, давай я тебя в другое место поцелую, у меня фантазия богатая… Чмоки?

— Казачок! А можно я те в рыло дам? Не со зла, а знакомства ради. Нельзя? Тады извини, я ж не навязываюсь, у меня тоже гордость есть… Но передумаешь, скажи!

Пару раз выпить всё-таки пришлось, иначе бы нашу троицу просто не пропустили. Бес-охранник отпал от нас (чуть не написал «смертью храбрых») после третьего стакана, видимо, сказывалась молодость и отсутствие закалки. Недаром на Древней Руси ушкуйники выбирали себе новичков в поход за добычей не только по боевым качествам, а и в первую очередь по умению держать алкогольный удар. Кто от полуведерной чаши зелена вина (читай, мутного самогону) с ног не рухнет да ещё и кулаком в челюсть выдержит, того и брали с почётом в сотоварищи. У нас, казаков, традиционным было питьё лёгкого вина, особенно там, где вода плохая. Водка — это для войны. Да и то больше как обезболивающее, слишком уж по мозгам лупит…

— Генацвале, ты пока в церкви падажди, — едва ли не силком впихивая меня в двери нечистого храма, убеждал отец Григорий. — Тебе в городе что делать, пить, да? На, тут пей, вон кувшин с кахетинским за алтарём стаит. Отдыхай, э… Я сам тебе сюда всэх приведу!

— Мне ещё с Хозяйкой поговорить надо, — без особого желания напомнил я.

— К иконе Люцифера Мавродийского падайди, в глаз ткни и разговаривай, — шёпотом доложил батюшка. — Никто нэ знает, тока я. Ну и ты уже. Громко гавари, Хозяйка услышит.

Понятненько, у Катеньки по всему городу тайные камеры слежения да подслушивания расставлены. Так она за нечистью повседневные наблюдения ведёт, всё в волшебную книгу пишет, диссертацию сдавать будет. А может, мне и впрямь проще будет с ней на расстоянии разговаривать? Чтоб не видеть очей её карих, не терять голову от красы её дивной, не тонуть в… ну там, где я обычно тону, если на ней кофточка с глубоким вырезом. Я мысленно сжал сердце в кулак, поклявшись себе в сто сорок седьмой раз, что измену её не прощу никогда и ни за что! Сама меня от этой братии учёной всеми силами защищала, а теперь вдруг назад пятками пошла, своими ручками меня в клетку для опытов запирает?!

— Слушай, нэ надо так на меня глазами сверкать! — попятился отец Григорий. — Всё харашо будет, мамой клянусь, э…

Он быстренько сбежал, бормоча на ходу что-то об открытых выборах, честной жеребьёвке и праве каждого на свободную любовь. Не понимаю я его… Как можно добровольно согласиться быть первым, вторым или третьим любовником ненаглядной бабы Фроси? У них в Грузии вроде бы многожёнство не принято, а многомужество тем более. Как на это Павлушечка повёлся, более понятно, у мясников отношение к институту брака очень практичное. Они, поди, и дорогую жену рассматривают в контексте «хорошая грудинка, отличный филей, знатная рулька». С Вдовцом ещё проще, тот хоть сразу признал, что ищет новую хозяйку для своего питейного заведения и играть с будущей супружницей в «чёт-нечет» более не будет, ибо выигрыш порой оказывается и проигрышем. Ну а причины, толкнувшие на полигамию саму знатную деву Ефросинью, как раз таки были максимально прозрачны — старухе элементарно не хватало мужской ласки. Тем паче что с многообещающим лысым учёным у неё приключился полный облом.

Я протянул руку к кувшину, оставленному мне отцом Григорием, но передумал. Сначала дело, потом… как придётся, напьюсь либо с радости, либо с горя. Но сейчас рисковать судьбой похищенной Маргариты Афанасьевны никак нельзя, а спросить о ней можно было лишь одного человека…

— Бог не выдаст, свинья не съест, — пробормотал я, осторожно надавливая пальцем на рельефное изображение падшего ангела Люцифера. Раздалось что-то вроде длинного переливчатого звонка. Я отпустил. Сосчитал до трёх и нажал на глаз снова. На этот раз палец не убирал, и звонок получился очень-очень долгим. Зато хоть ответа дождался.

— Ты чего трезвонишь, отец Григорий?! Мало ли где я могу сидеть в задумчивости с книжкой. Вот только скажи сейчас, что пошутить хотел…

— Не до шуток мне, любимая, — вопреки всем данным клятвам, сорвалось у меня с языка.

В иконе Люцифера раздался недоверчивый всхлип…

— Илюшенька? Ты… ты… Не может быть…

— Это я, солнце моё…

— Зачем пришёл? Ты же знаешь, что я…

— Знаю. Просто не думать о тебе не могу.

— Прекрати…

— Проросла ты в моём сердце, как горькая полынь на ветру, но куда я без этой боли…