Владигор и Звезда Перуна - Махотин Сергей. Страница 20

Далее следовали друг за другом четыре отряда воинов, самых сильных и опытных, представляющих воинства Синегорья, Ильмера, Ладанеи и Венедии.

Замыкающий шествие санный обоз еще только спускался с Ладорского холма. В одной из повозок, свернувшись калачиком под медвежьим пологом, крепко спал подземельщик Чуча. Любава не знала, что и он тоже среди провожающих Дометия в последний путь. А если б и знала, вряд ли придала этому значение. Она вновь отыскала глазами Владигора, и сердце ее заныло от неясной тревоги за брата.

Процессия была уже еле различима в снежной белизне, а Любава все смотрела ей вслед, забыв о холоде, и очнулась от невеселых мыслей лишь тогда, когда поднявшийся на башню Ждан осторожно накинул ей на плечи бобровую шубу.

8. Песчаный дождь

Через пару дней после того, как Евдоха обустроилась в избушке Лерии, наступила внезапная оттепель. А еще через неделю вскрылась Чурань-река. Евдоха не могла упомнить, в какой еще год запоздавшая весна так быстро брала свое, но женщина настолько уже привыкла к разным неожиданностям, что восприняла и это как должное. Грохот и скрежет ломающихся льдин даже успокаивали: не нужно было бояться оставшихся на том берегу злых людей.

Избушка оказалась чистой и опрятной, воздух, пропитанный целебными травами, не был тяжел, как будто прихода Евдохи с ее живностью и приемным сыном здесь давно ждали. Была цела посуда и прочая домашняя утварь. В сухой клети хорошо сохранился мешок овса, в закрытом сеннике обнаружилось и сено, застаревшее, но не гнилое, — конь нехотя жевал его. Сложенная под стеной сенника березовая поленница радовала обилием дров. Печь была без трещин и мало дымила. «И чего я ждала, бестолковая? — бранила себя Евдоха. — Нет чтобы давно из Дряни сюда податься!..»

Она заставляла себя ничему не удивляться, однако это плохо ей удавалось. Открыв сундук Лерии, она нашла в нем для себя лисью шубейку, чуть порченную молью, а главное — штаны, рубаху и кафтан для Дара. И все пришлось ему впору, даже телячьи поршни [6]. «То ль носила Лерия зачем-то и мужскую одежу? — гадала Евдоха. — То ль и впрямь была сестра такой искусной ведуньей, что предвидела мой сегодняшний день…»

Припоминая сестру, Евдоха прикинула, что та была примерно одного роста с Даром, которому можно было дать двенадцать, а то и все четырнадцать лет. Каждое утро она с опаской поглядывала, не вырос ли он опять из вчерашней рубахи. Но прошла неделя, за ней вторая и третья, а одежа все была ему как раз. И Евдоха успокоилась, любуясь на статного красивого мальчика, русоволосого, синеглазого, широкоплечего. Лишь один и был у него изъян — немота, но Евдоха давно смирилась с этим: без изъяна ведь тоже человеку нельзя, как стройной сосне без сучка.

Просыпаясь, Дар первым делом проверял, на месте ль драгоценный камушек. Он даже ночью не расставался с ним. Убедившись, что кошель с камнем по-прежнему у него на груди, мальчик успокаивался и шел к своему коню. Жеребец встречал его тихим ржанием, и, пока Евдоха стряпала завтрак, Дар гладил густую гриву и сосредоточенно думал о чем-то. Он вообще был всегда задумчив, почти не улыбался и подолгу стоял на крыльце, вглядываясь в лесной полумрак.

Лес по левому берегу Чурань-реки был обыкновенным, не злым, не то что Заморочный, даже волки не завыли ни разу. Евдоха уже ходила туда с Даром, чтобы найти подходящую жердь для метлы. Вскорости они вернулись: Евдоха с жердью, Дар с десятком синиц и снегирей, рассевшихся на его плечах и голове. Женщина диву давалась, как льнет к нему всякая живность — птицы, конь, коза. Козленок и тот неотступно бегал за ним, как собачка.

Однажды на поляну, с которой уже сошел снег, выбрался из леса громадный, с ветвистыми рогами лось. Евдоха вышла на крыльцо да так и обмерла. Рядом с лесным зверем стоял Дар, положив свою ладонь ему на лоб. Она хотела закричать, чтобы мальчик бежал, но испугалась, как бы ее крик не привел лося в ярость. Да и поздно уже было убегать. Вдруг Дар толкнул зверя ладонью, и тот медленно повалился набок. Дар обошел его, наклонился и с трудом вытащил из левого заднего копыта острый гранитный осколок. Затем он направился к сеннику, взял там охапку сена и, подойдя к лосю, положил ее перед его мордой. Зверь лизнул большим языком мальчишескую ладонь и принялся жевать угощение.

— Ты так мне всех зверей из лесу привадишь… — пробормотала Евдоха, когда Дар вернулся к ней, а вставший на ноги лось неохотно покинул поляну. Рубаха женщины прилипла к спине, платок сбился набок. Дар поднял на нее глаза, и что-то такое было в его взгляде, что Евдоха устыдилась своих слов.

Как ни старалась она убедить себя, что Дар теперь ее сын и что долгожданное материнское счастье наконец обретено ею, в глубине души знала, что обманывается. Мальчик принимал ее ласки и заботу с вежливым отчуждением. Свое представление о сыне Евдоха невольно связывала с обычными деревенскими детьми, иных она никогда не видела и не знала, но Дар ничем не походил на них. У него была свободная походка, прямая гордая осанка, какое-то внутреннее достоинство проявлялось в каждом его движении и жесте. «Небось родители были благородных кровей, — думала она. — Были?.. А вдруг живы, приедут и отнимут?! Не отдам!..» Она встречалась глазами с Даром, и ей казалось, что он читает ее мысли. Глаза его были умны и печальны. Она вновь робела перед ним и начинала говорить без умолку о чем угодно, лишь бы отогнать беспокойство. Мальчик слушал ее всегда очень внимательно. («Благо хоть не глухой…»)

— Поди, проголодался, мой хороший? Чуток потерпи. Сейчас тесто поспеет, я калачика тебе спеку. А то пряничка? Пряничком побалую тебя. Скоро уже. Козленок-то наш какой смешной! Давеча за бабочкой побежал, все боднуть норовил. Гляжу, обратно несется, шмель зажужжал, он и перепугался. С мукой вот у нас туговато, до лета бы дотянуть. Уж в деревню-то я не скоро пойду теперь, на мельницу-то. Ну да ничего, скоро учаны [7] по реке поплывут, купцам сменяю вещь какую-никакую за мешок. Придумаем что-нибудь, проживем. Курочек бы завести, без яиц теперь как же? А летом по ягоды пойдем, по грибы. А то и рыбки наловим, сеть я нашла отцову. Дырявая, да я починю. Ты чего с полки-то снял? Ножичек? Поаккуратней с ним, он острый… — Дар бережно держал в руках небольшой нож в узорчатом кожаном чехле и очень внимательно его рассматривал. — А ведь он в твоей корзинке был. Я пеленки-то разобрала, а под ними твердое. Гляжу, ножичек. Ну я его под подол и в сторонку, чтоб Настырка не углядела. Ты чего это? Да что ты, любименький мой?..

Мальчик тихонько поглаживал узорчатые ножны и смотрел куда-то сквозь стену. Глаза его были полны слез.

С вечера зарядил дождь. Евдоха подложила в печь пару поленьев и оглянулась на Дара. Тот спал на лавке лицом к стене, дыхание его было спокойным и ровным. Крупные капли мерно стучали по крыше. Женщина присела к столу, положив усталые руки на льняную скатерть. Перед ней лежала пряничная доска, которую она зачем-то сняла с полки. Ни о чем не хотелось думать, давно пора было самой укладываться спать, но она все медлила неизвестно почему. Стало совсем темно. Евдоха тронула доску и накрыла ее правой ладонью.

«Отпусти его, — послышался голос. — Он не твой».

Евдоха, словно обжегшись, отдернула руку и прижала ее к груди. Сердце бешено колотилось. Почудилось?.. Она, не желая того, вновь накрыла ладонью знак Перуна.

«Он не твой. Тебе не удержать его».

«Нет, нет!» — Евдоха замотала головой. Голос был знакомым, даже родным. Кто это? Лерия? Мама?..

«Не удерживай мальчика. Его время пришло».

Евдоха вскочила, отшатнувшись. Скамья опрокинулась. Дар тяжело застонал во сне. Евдоха, продолжая пятиться и мотать головой, уперлась спиной в стену.

«Я ничего не слышала. Я этого не умею, не хочу, я не ведьма…»

Снаружи все шел и шел дождь. Лишь его мерный шум нарушал тишину. Колени Евдохи дрожали, она, ударяясь о бревна, сползла по стене и села прямо на земляной пол. В ушах звенело, но больше никто с ней не говорил. Вдруг она вспомнила про козу, привязанную к колышку посреди поляны. Евдоха с трудом поднялась и на нетвердых ногах пошла из избы под дождь.