Владигор и Звезда Перуна - Махотин Сергей. Страница 38

Дар посмотрел на Пятнышко. Жеребец и чужой конь стояли рядом и почти касались друг друга мордами, как будто тихо беседовали о чем-то.

5. Золотая пуговица

Неповоротливый учан, принадлежащий товариществу венедских купцов, поставляющих в Синегорье соль, причалил к ладорской пристани. На берег сбросили широкие сходни, по которым засновали туда и сюда широкоплечие мужики, подрядившиеся на разгрузку. Кроме хорошо упакованных коробов с солью, которыми учан был нагружен так, что рулевой опасался за его устойчивость, на судне находились и люди. Это были в основном жители южных и восточных пределов княжества, землепашцы, рыбари, скотоводы, чьи дома смыл весенний паводок, сжег огонь или засыпал песок. Не все пострадавшие решились бросить обжитые места, а лишь те, кто усмотрел в своих несчастьях проявление чьей-то злой воли, наславшей на бедняг проклятие и порчу. Но и таких было очень много. Их страх усугубляли и распространившиеся по всему Синегорью слухи о предстоящей войне, о том, что орды кочевников готовят вторжение в Братские Княжества, чтобы поработить мирные народы. В подобный исход верили мало, князь Владигор с союзными воинствами сильны и несокрушимы. И все ж, если суждено наступить лихому времени, лучше переждать его в стенах неприступной Ладорской крепости.

Беженцы сошли по сходням на берег и расположились со своими пожитками близ деревянной мостовой, по которой к учану подъезжали телеги. Ждали княжеского приказчика. Люди уже знали, что им предстоит обосноваться в Бежецкой слободе, в трех верстах от пристани, на правом берегу Звонки. Слобода в эту весну разрасталась, и все за счет таких же бедолаг беженцев, отчего и получила свое название. Без работы не оставался никто. Крепость требовала обновления, постаревшие и подгнившие бревенчатые стены и срубы заменяли каменными, во множестве нужны были рабочие руки.

Со стороны крепости появилась маленькая процессия. Впереди шла статная женщина в богатом наряде, которую сопровождал молодой воевода с мечом у пояса. Сзади следовали шестеро дружинников с копьями. Появился и приказчик. Он семенил сбоку и что-то разъяснял знатным господам, обводя руками пристань. Женщина благосклонно кивала.

— Кто это, милок? — обратилась к ближайшему вознице маленькая юркая бабенка из только что прибывших беженцев.

— Да ты что, дуреха! — искренне удивился тот. — Это ж княжна Любава со Жданом, воеводой синегорским.

— А с ними ктой-то? — не отставала та.

— Вот настырная! — обернулся возница, — То Трифоныч, приказчик, денег у княжны просит. Да не для тебя, глупая, для дела: пристань-то мала, расширяться пора.

— Погоди, а сам князь-то где? — крикнула та вдогонку, но возница больше не захотел оборачиваться.

— Неймется тебе, Настырка! — покачала головой стоящая рядом беженка. — Ишь чего захотела — чтобы сам Владигор встречать тебя пожаловал.

Та пожала плечами и отвернулась с показным равнодушием. Но вскоре снова с любопытством крутила головой, глядя по сторонам. Взгляд ее упал на мужа своей собеседницы, высокого лохматобородого мужика, немолодого уже, который вдруг опустился на колени, схватил какую-то щепку и принялся рыть песок под одной из сосновых плах, гулко вздрагивающей от конских копыт и тележных колес.

— Гляди, Лукерья, Саврас твой опять за свое.

Та лишь рукой махнула:

— Сил моих больше нет на него глядеть. Совсем умом тронулся. Как песок увидит — ну его рыть.

— Может, в подполе чего прятал у себя, вот и не успокоится никак.

— Прятал не прятал, теперь не проверишь, — отозвалась Лукерья с безнадежностью в голосе и заплакала.

Трое ее сыновей пытались поднять отца с земли и отобрать у него щепку. Тот изо всех сил сопротивлялся и кричал:

— Не трожьте! То мое, все мое, годами нажитое! Никому не отдам, ни вам, ни ведьме, ни чужаку ейному!..

К беженцам подошла Любава:

— Откуда вы, добрые люди?

— С деревни Дрянь, матушка, — затараторила Настырка. — С Чурань-реки. Засыпало нас песком под самые крыши. На тебя теперь одна надежа, благодетельница ты наша. — Она сделала неуклюжую попытку слезно завыть, но княжна остановила ее властным жестом:

— Слезами горю не поможешь. Живы, и то благо. Иным еще хуже вашего пришлось. Ну да ничего, отстроитесь, в беде не оставим.

Ждан оглядел робеющих людей, взгляд его остановился на молодых сыновьях Савраса.

— Кто к ратному искусству влечение имеет, тому также навстречу пойдем. Служба князю синегорскому — честь великая.

Сыновья зашептались между собой, с опаской поглядывая на мать с отцом.

Учан разгрузили. Подъехала пустая телега, куда начали укладывать мешки, тюки, короба с домашним скарбом, который удалось прихватить с собой из навсегда покинутых жилищ. Вскоре толпа беженцев тронулась пешком вслед за телегой, чтобы начать обстраиваться на новом месте.

Любава проводила их глазами и повернулась к реке. Новый учан с товарами направлялся к берегу, выискивая свободное место среди прочих судов. «Приказчик прав, — подумала княжна. — Тесновата пристань, пора расширяться, и торг нужно передвинуть к ней поближе…» В отсутствие брата ей пришлось вникать в самые разные хозяйственные дела, разрешать споры, принимать решения. Иногда и пустяками ее донимали: то купец с лавочником сцепятся из-за линялого сукна, да так, что бороды в клочья; то медведь скомороший зеваке ногу отдавит. И все требуют княжеского суда, будто уличанских старост на то нет. Она не чаяла дождаться, когда вернется Владигор и освободит ее от бремени княжеских обязанностей и забот. Гонец от Бажены передал, что брат принял приглашение Грыма Отважного погостить у него. Любава была этому рада, она ценила открытое сердце вождя берендов, его простодушие и гостеприимство. Но шли дни, и княжна все больше начинала беспокоиться. Люди передавали друг другу тревожные слухи о засухе в Ильмере, о пересыхающем Аракосе, о песчаных дождях, о каком-то двуглавом вороне, бросающемся на людей. Любава верила этим слухам лишь на треть, но и этого было довольно, чтобы чувство тревоги не оставляло ее. Жизнерадостный Ждан выглядел теперь озабоченным и чересчур серьезным. Он обменивался гонцами с другими воеводами Братских Княжеств, привел в полную готовность синегорскую рать, самолично проверил боевое снаряжение каждого ратника — от заточенного меча до конской упряжи, будто готовился в любую минуту выступить в поход. А Владигор все не возвращался, и это казалось Любаве странным и подозрительным. Не такое сейчас время, чтобы гостеванье затягивать.

Ждан пытался ободрить ее, мол, тревоги напрасны и ничего с Владигором не может случиться. Однако Любава чувствовала, что он недоговаривает и знает что-то такое, в чем не хочет или не может признаться ей. Она заставила себя удержаться от бесполезных расспросов и по-прежнему вела себя так, будто все идет своим чередом и ей действительно не о чем беспокоиться.

— Я больше не задерживаю тебя, — обратилась она к Ждану, который неловко переминался с ноги на ногу. — Ступай к своим воинам, раз мое присутствие тебе в тягость.

— О, Любава, нет!.. — смутился воевода.

— Я ведь вижу. — Княжна пресекла его оправдания и, кивнув дружинникам, направилась в сторону крепости.

Ждан чувствовал себя неловко. Большей радости, чем быть рядом с Любавой, всюду сопровождать ее, украдкой любоваться милым лицом, он не мог себе представить. То, что он вынужден скрывать от нее правду о Владигоре, мучило его. Он каждый раз со страхом ждал, что Любава начнет допытываться, почему так задерживается брат, но в последние дни она ни о чем его не спрашивала, лишь надолго задумывалась, никого не замечая, погруженная в свои мысли. Ждану хотелось успокоить ее, обрадовать радостной вестью, что князь жив-здоров и вот-вот прибудет, однако радоваться было пока нечему, он не знал, где сейчас Владигор, и пытался отогнать мрачные опасения, донимающие его с каждым днем все настойчивей. Филимон да Чуча — разве смогут они помочь князю, когда дело дойдет до вооруженной схватки с врагами? Если уже не дошло…