Бандиты. Ликвидация. Книга первая - Лукьянов Алексей. Страница 27

— Как ты меня нашел? Это все твой талисман? — просипел молодой человек, постепенно принимая вертикальное положение.

— Я рад, что ты такая умная... прости, такой умный. Или осведомленный? Откуда знаешь о талисманах?

— Не твоего ума дело.

— Смешно, — согласился Богдан. — И даже дерзко. Вот только не в твоих интересах мне так дерзить. Встань и оправься, не дай бог, начальство твое ревнивое ворвется, что оно о тебе подумает. Он ведь еще не знает, да?

Лицо «Евы» выражало ненависть и страх. Страха было больше, но Богдану нисколько не было ее-его жалко.

— В общем, я предлагаю тебе два варианта. Первый — я сообщаю твоему начальнику о твоей сучьей сущности, тебя с треском вышибают с хлебного места, и ты едешь сначала в предвариловку на Лассаля, где сидишь в обществе весьма обходительных кавалеров до тех пор, пока во всем не признаешься, либо... — Богдан перевел дух и продолжил: — Либо ты во всем признаешься сейчас, потом сама... или сам, как будет угодно... увольняешься и начисто забываешь о мошенничестве.

— Я не...

— И о похождениях своих тоже забываешь! Ты нашла... нашел себе очень плохое занятие, и оно отвратительно закончится, в первую очередь — для тебя. Думаешь, я не понимаю, чем ты занимаешься? Вчера еще понял, но это все ерунда, там мелкое мошенничество и проституция, а вот как с этим заведением быть? Подложная личность, фальшивые или чужие документы. Тебе в чека дорога, девочка моя... то есть мальчик. Ты ведь не зря здесь работаешь?

— Ты что, мент?

— Начинаешь соображать. Так что, будем разговаривать? И учти, врать бесполезно, я все равно пойму.

— Ладно, будем.

— Хорошо. Вопрос первый — как зовут?

— Эвальд Эберман.

— Еврей?

— Швед.

— Допустим. Откуда знаешь Скальберга?

— А про него...

— Ева... или как там тебя на самом деле... — вспылил и сразу взял себя в руки Богдан. — Я прекрасно знаю, что живешь ты окно в окно с Шуркой Скальбергом, которого недавно совсем убили твои дружки-бандиты.

— Нет у меня дружков-бандитов! Это Шурка был моим другом.

— Другом? Он не знал про твое...

— Все он знал. Мы друзья по училищу еще.

— Ты что, тоже был там?

— Ты хотел сказать — здесь?

— Куликов, Сеничев, Скальберг, ты...

— Сашка и Кирюха Прянишниковы. И еще три десятка.

— Прянишниковы?

— Знаешь их?

— Слышал. Тоже с вами, значит?

— У нас компания подобралась. Я с Сашкой Прянишниковым на одном курсе учился, а Сашкин брат — с Сеничевым, Куликовым и Скальбергом.

— И что, вы вот такие прям были смелые, что приказа ослушались? — спросил Перетрусов.

— Нет, конечно, боялись мы все. Но мы же не ради Временного правительства оставались, у нас совсем другая имелась причина.

— Ну, рассказывай уже.

— Да у Прянишниковых мамаша была ушлая. У нее, видите ли, талант от природы — всякие хитроумные комбинации выдумывать. Она на этом деле погорела, слегла, а умище-то ей свой девать было некуда. И вот бог знает каким макаром, но узнала она, что в Эрмитаже хранится коллекция Булатовича. Мы и слыхом про такую не слыхали, но Кирюха рассказал, что был-де такой гусар-схимник, служил в Эфиопии и от тамошнего царя привез всякую магическую требуху... Вот она и придумала, как эти сувениры умыкнуть прямо из Зимнего. Там комнатка одна потайная была, мы в ней схоронились до поры до времени...

Эвальд перевёл дух и продолжил рассказ.

— И откуда ваша маменька все это знает? — спросил Куликов у Кирилла.

— Наша маменька участвует в общем событии, — не без иронии ответил Кирилл, поставив ударение на последний слог. — Я, признаться, потому и домой в увольнительную хожу редко: у мамы от болезни какое-то необычное расстройство психики началось. Нехорошо так о родителях говорить, но маменька стала того-с, — и он покрутил пальцем у виска. — Даже глаза цвет поменяли, один стал голубым, а другой — зеленым. Вон как у Лешки. Он заразился, поди...

— Не городи чушь! — огрызнулся Лешка, у которого глаза и впрямь стали разноцветными. — Это явление называется гетерохромией и зависит от содержания меланина в глазах. А на содержание меланина влияет вот эта штука, — и он вытащил из-за пазухи амулет — не то таракан, не то муравей. — Мне мама дала, сказала, он удачу приносит.

— Вот, я же говорил, что он бредит, — как бы извиняясь за недостойное поведение брата, вздохнул Кирилл.

Леша обиделся. Эвальд ткнул друга кулаком в плечо и подбодрил:

— Да ладно тебе, Лешка, он же просто дразнится.

— Маме хуже становится, а он...

— Хуже не хуже, а план она придумала что надо, — заметил Скальберг. — Откуда у нее этот план?

— Я предпочитаю таких вопросов ей не задавать, — ответил Кирилл уже серьезно. — После того случая с отцом она сильно изменилась. Но ко всяким планам и схемам у нее давняя любовь, так что можете быть спокойны: будем соблюдать инструкции — и сможем до конца жизни жить припеваючи.

— Если нас паралич не разобьет... — сказал Сеничев.

Лешка Прянишников хотел было оскорбиться, но Скальберг прижал палец к губам:

— Тихо, идет кто-то.

За дверью и впрямь кто-то громко протопал. Потом еще кто-то. Потом пробежала целая толпа, и слышны были крики:

— Вот они! Держи! Степа, стреляй!

Грохнул выстрел, толпа радостно взвыла.

Мальчишки сидели и боялись дышать. Они уже несколько часов томились в потайной комнате за одним из гобеленов в бесконечных аркадах Зимнего, хотелось есть, пить, в туалет, но возможности выскользнуть не представлялось никакой. Да и инструкции были совершенно конкретные — не выходить до четырех утра.

Они спрятались здесь во время первой атаки на дворец, в десять вечера. Тихо улизнули с оборонительного рубежа, никто и не заметил. По дворцу в это время уже шатался разный сброд, проникший, видимо, со стороны Невы, там, где защитники не догадались даже двери закрыть. Вел всех Лешка, который лучше всего разбирался в схемах и в материнском почерке.

То, что Зимний не выдержит натиска, понимали даже они, не говоря уже о начальнике училища. Если бы не план мадам Прянишниковой, юнкера и не подумали бы ослушаться командира. Но и мадам, и большинство офицеров в училище полагали, что большевики возьмут власть со дня на день и все закончится очень плохо. Начальник вообще думал над тем, чтобы распустить учащихся по домам, но не успел претворить эту мысль в жизнь.

План Прянишниковой был прост — остаться в Эрмитаже, забрать крайне ценные вещи и исчезнуть. Оставаться в России смысла не было — после революции все равно начнутся грабежи, поэтому следовало урвать свой кусок пирога и срочно отбывать за границу.

Но исключительно за сокровищами отправились только Куликов и Сеничев. Они вышли из бедных, даже нищих семей, и для них это был шанс начать жизнь сначала. Остальные рисковали кто ради чего.

Лешка — ради матери, ведь она говорила, что в сокровищнице есть коллекция магических артефактов, которые ей помогут. Кирюха — ради Лешки, потому что драться с ним устал. Кирюха очень не хотел, чтобы Лешка шел в Зимний. Он и с матерью ругался, и обещал нажаловаться начальнику, но той хоть кол на голове теши — Леша справится! Самое странное, что мать ничего не знала про то, что юнкеров Михайловского училища отправят защищать Зимний. Она просто сказала дату, когда можно проникнуть во дворец, и дала инструкции, что делать дальше. Кирюха думал, что сумеет удержать брата и не пустить в самоволку, а их всех построили, выдали винтовки и отправили на защиту Временного правительства. И уже когда объявили приказ возвращаться в казармы, Лешка взял и перешел на сторону неподчинившихся. Выбора у Кирилла не оставалось.

Скальберг составил компанию из-за Кирилла, с которым дружил, а Эвальд — из любопытства.

Все восстание они просидели в комнате и вышли, только когда часы в фойе пробили четыре. Электричество горело всюду, где не разбились лампочки, и мальчишки... хотя какие мальчишки?.. четверым было по двадцать лет уже, — шли строго по плану. Благодаря Лешке они пробрались от большевистских постов едва ли не в двух шагах, и никто их не заметил. И в конце концов попали в запасник Эрмитажа.