СССР - Идиатуллин Шамиль. Страница 32

Ноготь отвел взгляд.

– Нет пока.

– А почему?

– А хер знает.

Клим еле удержался от пары резких движений, на всякий случай спрятал руки поглубже в карманы и спросил:

– Братёк, мы сюда на хера приехали?

– На место сядь! – сказал Ноготь,

– Я вопрос задал.

– На место сядь, – резко повторил Ноготь. – Лечить он меня будет.

Клим выпрямился, некоторое время, неудобно выкрутив шею, разглядывал красоты парка, потом несколько раз выдохнул, вынул руки из карманов и сел на скамейку.

– Не надо меня лечить, – тоже успокаиваясь, сказал Ноготь. – Не срастается ни фига. Стараюсь по-честному, за двоих, улыбаюсь, в дружках у всех, сука, – а выдвигают других. Типа, молодой. Я – молодой, прикинь?

– С терпилами говорил? Ну Джеки Чаном и этим, которому он пачу красил?

– Который кошмарил – Паршев вроде – в другой бригаде, перевели от греха, как только зашили. А с Маклаковым сегодня собирался как раз после работы. Не успел – он, вонючка, в баню соскочил.

– Куда сегодня-то, – удивился Клим, – у вас же вчера вроде банный день был.

– Да я ж говорю – вонючка. Там у нас бак сегодня потек с нелетучими фракциями, шов изнутри разошелся. Маклаков туда и нырнул. Вынырнул как говняный человечек, копец всему. Сразу отмываться отвезли засранца.

– Шов-то заделал?

Ноготь неохотно признал:

– Ну, заделал. Молодец, конечно.

– А чего он туда нырнул, а не ты? – ласково спросил Клим.

– Блин, да понимаю я. Сам весь вечер на измене. Не сообразил сразу – вернее, как... Ну не могу я в гроб сам ложиться, херово там. Да и не влез бы в любом случае, там горловина вот, – он показал пальцами что-то типа горлышка стеклянной банки, – только дистрофан проскочит...

– Ну, Витя, ну, блин, чистоплюй, – процедил Клим. – Ведь верняк же был. Кто тебя лезть заставлял? Надо было вызваться. Ногу просунуть – дальше бы не пролез, а трудовой подвиг засчитан, понял? Вот почему у тебя не срастается.

– Хорош уже.

– Думаешь, мне так радостно, блин, вокруг всех высунув язык бегать, отвалы ровнять и инструмент помогать нести? В нос я им ссал. Но надо, вот и... А у тебя... Ну блин.

Ноготь подавленно молчал. Клим вскинулся снова:

– Слышь, братёк, Джеки Чан этот в списке есть?

– Он подольше нас работает, – сказал Ноготь, глядя в землю.

– Ага, на неделю. Есть, так? Заш-шибись.

Клим выбил по скамейке сложный ритм и спросил:

– Он давно в баню ушел?

– С полчаса, минут сорок. Конец смены уже был. Что за тема?

– Не пыли. Пойду-ка я в баню. Со смелыми людьми потолкую, заодно помоюсь.

– Клим, на него давить без мазы.

– Витя, ты уже мощно выступил и сделал все что мог, так? Давай я подотру. Ну, типа, попробую. Получится, – с тебя ящик, – сказал Клим, встав и разминая плечи.

А не получится?

– А не получится, – тебе ящик, – сказал Клим, и немного ошибся.

Джеки Чан Маклаков сидел в раздевалке полуодетый, розовый и умиротворенный, что твой Ганди на рассвете. У ног лежал толстый сверток упаковочной пленки, в которой транспортировались станки и инструменты, – видимо, малец укутал аварийный комплект спецодежды, в котором быстро-быстро добрался до бани. Укутал заботливо: в предбаннике не воняло ничем, кроме распаренного дерева и яблочной отдушки мыла или шампуня.

Клим кивнул Маклакову, тот ответил и потянулся за носками. Клим расстегнул рубашку и сказал:

– О, старый знакомый. Это ж ты в столовой показательные бои устраивал?

Маклаков неохотно кивнул и весь впал в процесс напяливания носочка.

– Там ты дал шоу, молодец. Меня Влад зовут. – Он протянул руку.

Маклаков неловко вскочил как был, полубосой и с черным флажком на ступне, пожал руку и сказал:

– Дима.

Помялся и добавил:

– Это... спасибо.

– За что? – удивился Клим, не выпуская ладони собеседника. Ладонь была в мозольках, но некрупная.

– Ну, помогли тогда, – объяснил Маклаков, не пытаясь освободиться.

– А, ну это всегда рад. Обращайся.

Клим отпустил руку, отступил, снял и повесил рубашку – и тут сообразил:

– Слушай, ты же на втором работаешь, ну, авто?

Маклаков, углубившийся было в процедуру вдевания, настороженно подтвердил.

– Слушай, я там с одним познакомился – Витей зовут, Нагатин, что ли. Знаешь такого?

Маклаков подтвердил и это.

– Хороший вроде парень, хоть с виду БТР типа меня, да? Короче, у него в семье непонятки серьезные, чего он уехал-то. У них там сокращения пошли, он два раза работу терял, жена орет: тряпка! Семью прокормить не можешь! Дочка страдает. Ну, он как узнал, что здесь люди нужны, вписался, отбор прошел – все нормально. А теперь слухи дошли – жена там, типа, на развод подает: муж бросил ее и ребенка без средств к существованию, прикинь? Пацан на измене вообще, руки трясутся.

Маклаков внимательно слушал. Молча. Это мешало. Если бы уточнял, спрашивал или возмущался, было бы легче войти в тему. А так придется самому.

– И смотри, что получается: возвращаться ему нельзя, – получится, что в натуре никто, лох, обломался и приполз как собака битая. Плюс заработать ничего не успел. Ну, я молчу, что ему тут реально нравится, он вообще светится весь, когда про Союз говорит. Мы, говорит, новый мир построим. Ладно. А что с семьей делать?

Маклаков молчал. Тогда и крутить не будем.

– Короче, я подумал: Вите нужен какой-то карьерный успех. Хоть по минимуму, понимаешь? Чисто демонстрация силы. А?

Маклаков опустил лицо. Клим заторопился:

– Я что имею в виду? Что-то несущественное: звеньевой, член совета, хлеборезка какая-нибудь, короче. То есть не обязательно даже денег добавлять...

– За членство в совете денег не дают, – глухо сказал наконец Маклаков.

– А я что говорю? Денег и не нужно сильно, главное, чтобы эта сучка поняла, что ее мужа уважают, продвигают, квартиру дадут для нее вне очереди...

– Не бывает вне очереди, – так же глухо поправил Маклаков.

– Ну да, но она-то этого не знает, – сказал Клим, начиная свирепеть.

Маклаков обулся, встал и надел рубашку.

– Ну что, поможешь хорошему человеку семью сохранить? – спросил Клим.

– Как? – буркнул Маклаков, застегиваясь.

– Очень просто. У вас там совет выбирают – поддержи его кандидатуру.

– Я подумаю.

– Хули думать, голосование через три дня. Прямо скажи, закладываться на тебя или нет?

– Нет, –  сказал Маклаков, подхватил пакет и пошел к выходу – недозастегнутый.

– Обоснуй, – потребовал Клим.

Маклаков отпустил приоткрытую было дверь, стал вполоборота и довольно внятно объяснил, глядя в угол:

– От одной бригады выдвигается один человек, максимум два. От нашей два уже есть. Потом, Нагатин, может, хороший пацан, но работник обычный, а как организатор вообще никто.

– А выдвинули, я понял, тебя.

– В том числе.

– И ты теперь жопой на это выдвижение сел и никого вперед себя не пустишь.

– Не в этом дело, – сказал Маклаков, подняв наконец голову.

– Не в этом. Спасибо говорил, благодарный такой весь. И чего стоит благодарность твоя?

– Ничего не стоит. Я благодарностями не торгую.

– Лучше бы тебе Парш нос откусил. Зря я за тебя вписывался, по ходу. Я думал, ты пацан, а ты как баба: напиздел и слился.

– Да мне пофиг, что ты думал, – сказал Маклаков и открыл дверь.

– Малой, ты попутал... Куда? Сюда иди. Сюда иди, я сказал! – рявкнул Клим, в два прыжка подскочил к Маклакову, успевшему все-таки шагнуть в общий предбанник, несильно пнул в сгиб ноги, чтобы присел и потерял равновесие, развернул, плотно взял за шею и усадил голову пониже, на уровень пояса, коленей, чтобы согнулся, семенил и вообще прочувствовал.

Можно было ронять ударом в затылок – позиция «звезда», специально для советских, руки-ноги врастопырку и нос всмятку, запоминается навсегда. Но и полусогнутый вариант хорошо давил попытки сопротивляться: нагнутому было совсем неудобно идти в отмах, к тому же спиралось дыхание, а унижение росло тем быстрее, чем больше – и неуклюжее – дятел пытался сопротивляться. Что дятел совершенно отмороженный, Клим уже понял, но тарелок с кашей и ножей поблизости вроде не было, в предбаннике вообще не было никого и ничего, дежурная ушла вместе с простынями. Так что не будем бояться, а будем воспитывать.