СССР - Идиатуллин Шамиль. Страница 31

Клим сделал губы бантиком – они уже неметь начали, – и неопределенно повел руками. Рыжей этого вполне хватило.

– Ну вот, я к тому, что у вас теперь оч-чень хорошие перспективы и вообще виды на повышение... Ой, трамвайчик пришел. Садимся?

Клим кивнул и показал рукой, чтобы рыжая садилась первая. Она кокетливо улыбнулась, бедолага, отодвинула дверцу, придержала подол и ловко вделась в проем, почти не нагибаясь и не сгибая ног. Ноги, кстати, были вполне ничего, да и вообще, если сделать скидку на чалую породу, девица была вполне симпотной. Во всякой случае, работоспособной. Или это месяц без женщины так сказывался?

Рыжая развернула дальнее креслице по ходу движения, изящно уселась, повозила задом, устраиваясь, развернула кресло у дверцы, вскинула глаза и приглашающе махнула рукой. Клим к тому моменту понял, что слишком явно пялится, и успел переключиться с интерьера на экстерьер.

Трамвайчик был чуть побольше кабинки горного фуникулера или двухместной гондолки на карусели в «Луна-парке», но выглядел как что-то среднее между машинкой «Smart» и кокпитом фронтового бомбардировщика. При этом салон был если не удобнее, чем у предполагаемых прототипов, то уж точно вместительнее. Вторая пара кресел втиснулась бы без особого труда, но тогда пассажирам пришлось бы подбирать ноги и хвататься за сиденье. А конструкторы, видать, всерьез были ушиблены идеей комфорта.

Клим сгруппировался и ухнул в дверцу – удачнее, чем два последних раза, когда он упорно чиркал затылком о верхний обвод, но все равно плюхнулся в кресло с чересчур большого маха. Рыженькая, в отличие от пацанов, не заржала, а ойкнула и подхватила спинку Климова кресла, пытаясь удержать. Кресло, конечно, выровнялось само, Клим накрыл ладошку рыжей своей и сказал:

– Спасибо.

Она смутилась, но руку не отняла, пока Клим не убрал ладонь. Зато сразу же выкинула кисть к передней стенке с курсовой панелькой, махнула «таблеткой» над считывающим пятном – экран отозвался мелким списком под строчкой «выберите первую остановку» – и спросила:

– Вам куда? К мужскому общежитию?

– Куда еще, – сказал Клим. – Особняк пока не заслужил.

Рыжая, кивнув, тронула третью и четвертую, «женское общежитие», строчки, а потом «старт».

Список уступил место нулю, который тут же перетек в двойку, пятерку, трамвайчик с почти неслышным свистом, малозаметно, но шустро набирал ход, пока не закрепил на экранчике семьдесят. Клим к таким скоростям в такой скорлупке так и не привык и недоверчиво косился на кусты и деревья, со всех стволов драпающие или удергиваемые к шахте за неподвижно размытой полосой отбойника. А рыженькая успокаивала – по другому поводу, слава богу:

– Ну, потерпите немножко. До конца года Сиреневая сдается, к весне – третий квартал на Прибрежной. Не там, так там получите. Вы ж номенклатура теперь. Хотя это говорят, влияет меньше, чем стаж.

– Будем надеяться, – неопределенно сказал Клим.

Рыженькая совсем уж не в тему хихикнула и сказала:

– Мне уже место дома показали, говорят, в октябре заселение. Проект утвердили, мебель я подобрала. Вам еще по заселению ничего не говорили?

– Только при вербовке.

– Как вы интересно прием называете. Ну да, еще месяц-два потерпите. Меня на третий месяц в итоговый список включили, но я не номенклатура, конечно. Меня Катя зовут, кстати.

Копец как кстати, подумал Клим, а вслух сказал:

– Влад. Очень приятно.

– Владислав?

– Не, просто Влад.

– Цепеш?

Знает, подумал с неожиданной симпатией Клим и подхватил:

– Ага, и с клыками, типа.

Показал зубы и засмеялся. Рыжая Катя захохотала, запрокидывая голову. Шейка была длинной и тонкой, грудка под натянувшимся сатином колыхнулась неожиданно тяжело, под третий размер, где она ее прятала-то. Чуть задравшиеся коленки были острыми и правильными. И пахло от Кати свежо и волнующе – то ли кремами-лосьонами какими, то ли просто вымытой девчонкой. Подманивает, сучка. Климу в голову остро воткнулась картинка секса с рыженькой, прямо здесь и сейчас, формальная неприспособленность трамвайчика добавляла охотки и спортивного интереса – она острыми коленками на сиденья, зависнув над промежутком, а я сзади и возражать никто не будет, сперва, может, поорет, потом сама же и поблагодарит. Но не то время было и все-таки не то место – цифра на экранчике перелилась в сорок, черта города и дома слева по курсу. Клим перегнулся в поясе, давя локтями бедра, старательно хыхыкнул и сказал будто бы с трудом:

– Прикинь, Кать, – и вот так вот всю жизнь. Издеваются и всякий глум устраивают.

– Бедняжка, – сказала Катя, посмотрела на Клима сквозь блестящие искры и вдруг притихла, по-детсадовски сложила ладошки на коленках, почти как сосед и со смежными целями, постаралась даже сдвинуться к спинке кресла.

Чего они пугаются так, заразы, подумал Клим, мрачнея, хотел даже спросить, но передумал. Отвернулся к окну и сказал:

– К женскому подъезжаем вроде. Быстро как, да?

Не поворачиваясь, сложил губы бантиком – вроде правильно получилось, – дождался, пока вагончик остановится, шустро встал, распахнул дверь и выскочил, хотя достаточно было подобрать ноги, чтобы второй пассажир выбирался хоть вприсядку. Катя выпорхнула и сразу отшагнула на вытянутую ногу. Клим, играя глазками вверх-вниз (тоже Лариска научила, полная иллюзия застенчивости, главное – на груди и ногах не застревать), сказал:

– Кать, очень рад знакомству. Счастливо.

Быстро юркнул в салон и ловко, как бывалый, заставил трамвайчик тронуться. Оборачиваться не запрещалось, просто темп разгона мешал любоваться провожающими, но край глаза вроде успел ухватить Катино движение: она нерешительно подняла ладошку и пару раз двинула пальчиками. Будем считать, сработало. Ладно, отольются тебе, рыжая, молодежные страдания. Рыдать будешь, метаться и губы есть – и добавки просить. И чего ж они дуры-то такие, мрачно подумал Клим.

Мрачность не оставила ни через три минуты, когда трамвайчик тормознул у общаги, ни еще через пять, когда Клим дошел до скамеек у начала тропки, уходившей в парк и дальше в лес. Ноготь скучал на скамеечке, судя по валявшимся вокруг обгрызенным травинкам, давно скучал. Он пожал протянутую руку и сказал вместо приветствия:

– Чего долго так?

– Дела государственной важности. Поздравь меня,– нерадостно ответил Клим. – Я с завтрашнего дня замначальника бригады.

– Пиздец вообще. За что тебя так? План перевыполнил, что ли?

– Пашу как пучок Стахановых, пользуюсь всеобщим авторитетом и вообще сука редкая.

– Это я знаю.

– Завидуешь все. Меньше очком бы играл – «я под землю раньше срока не полезу», был бы вообще бригадиром. Ты ж трудяга у нас.

– Ну. Сдохну, блин, скоро.

– Завод строить – это тебе не пацанов строить. Ха. Каламбур.

– Чем «бур»?

– Темный ты, как гудрон. Ни фига про буры не знаешь. Они, короче, используются в четырнадцати операциях и делятся...

– А я тебе, типа, должен про встречный монтаж балок и настил горячим способом рассказывать? Обрыбишься. Хотя да, поздравляю. Как это у них – большая честь, высокая ответственность. Носи с гордостью, снимай в толчке. Блин, жаль, обмыть нечем. Как они запарили уже, а? Кефирами своими, чаем, правильным питанием, а?

– Бог даст – поправим. А вообще, хрена ли, трезвость – норма жизни.

– Да у них тут все норма. Больные люди, бляха. Скажи спасибо, линейки по утрам не устраивают под пионерский флаг.

– А я думал, тебе нравится.

– Тебе нельзя думать, кровоизлияние будет.

– У тебя сейчас будет. Ты давай лучше успехами хвастайся. Как все идет вообще?

Ноготь повозился по спинке скамьи и ответил уклончиво:

– Ну, как... Идет помаленьку.

– Зашибись. Вообще без движения, что ли?

– Ну почему. Нормально вроде относятся.

Клим встал, нагнулся к Ногтю и внимательно посмотрел ему в лицо.

– Ты говорил, совет участка выбирают в пятницу. Список есть уже.

– Заканчивают.

– Ты там есть?