Тень каннибала - Воронин Андрей Николаевич. Страница 19

Анна Александровна удивленно приподняла правую бровь: Ярослав Велемирович цитировал «А зори здесь тихие» Бориса Васильева — вещь хотя и широко известную, но не имеющую ни малейшего отношения к астрологии, хиромантии и магии. Все-таки он был до оторопи странным типом — странным и страшноватым в своей странности.

Однако элементарная вежливость требовала от Анны Александровны ответного жеста, и она, слегка наклонив голову, представилась:

— Петрищева. Людмила Сергеевна.

Она понятия не имела, зачем солгала, назвавшись чужим именем. Хорошо еще, что на язык ей подвернулась фамилия коллеги, с которой они рука об руку оттрубили двадцать с лишним лет в сельской школе. В противном случае Анна Александровна запросто могла бы оконфузиться, ненароком забыв, как ее зовут.

Впрочем, по зрелом размышлении она решила, что в этой лжи все-таки был определенный смысл. Если ее зятя убил этот странноватый Ярослав Велемирович, он мог быть в курсе, кого убивал, или просто заглянуть в документы. В таком случае назваться собственной фамилией означало бы подписать себе смертный приговор. Анна Александровна похолодела, внезапно осознав, что только что беспечно провальсировала по самому краю пропасти, думая о чем угодно, но только не о деле. Лишь теперь до нее окончательно дошло, за какое серьезное дело она взялась, и она на миг усомнилась в своей способности справиться с поставленной перед собой задачей.

— Итак, Людмила Сергеевна, — сказал хозяин, сделав перед именем своей гостьи коротенькую паузу, которая очень не понравилась Анне Александровне, — может быть, вы скажете, что привело вас в это недостойное жилище?

Он снова непроизвольно хихикнул и поспешно прикрыл ладонью рот, одновременно каким-то женским движением запахивая на груди халат. Анна Александровна снова обратила внимание на то, какие длинные и ухоженные у него ногти. Судя по виду, эти ногти были стопроцентно здоровыми и очень, очень крепкими…

— Карма, — неожиданно для себя сказала она. — Я хочу понять, что это такое и как с этим бороться.

— Бороться? — Ярослав Велемирович, казалось, был несказанно удивлен. Господь с вами, Людмила Сергеевна, да разве можно бороться с кармой! Это, между нами, наилучший способ многократно увеличить и без того тяжкое бремя. Что это вам пришло в голову? — он вдруг уставился в лицо Анне Александровне слепыми темными линзами очков, на пару секунд застыл, как каменный истукан, а потом удовлетворенно кивнул. — Ясно, — сказал он. — Черная полоса, несчастья сыплются одно за другим, вы устали и не можете понять, за что вам такое наказание. А слово «карма» у всех на слуху. Никто толком не понимает, что оно означает, но все знают, что это что-то нехорошее, вроде наказания за грехи, которых ты, может быть, вовсе и не совершал. Что-то наподобие… гм… процентных выплат по займу, который сделал твой пра-пра-прадед триста лет назад на крайне невыгодных условиях.

Анна Александровна только-только собралась признать, что для психа Козинцев рассуждает очень уж спокойно и логично, как он опять хихикнул и принялся с сухим шорохом потирать ладони.

— Надо вам сказать, милейшая Людмила… э…

— Сергеевна, — подсказала Сивакова, сделав вид, что не заметила этой маленькой проверки.

— Сергеевна, благодарю вас. Так вот, Людмила Сергеевна. Беда заключается в том, что все религии… Простите, вы не религиозны?

— Увы.

— Вот и славно. Так вот, все религии, в том числе и индуизм, из которого к нам пришло понятие кармы, грешат одним недостатком: их утверждения невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Помните, как у Высоцкого: кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса… А карма это, если разобраться, совсем просто. Представьте себе этакое досье, в которое заносится все, что вы сделали и чего не сделали на протяжении всего своего существования, — я имею в виду все жизни, которые, по мнению индусов, проживает бессмертная душа. Допущенные ошибки можно исправлять или, наоборот, усугублять, и в зависимости от этого тяжесть вашей кармы, то есть количество предстоящих воплощений и степень их… э-э-э… мучительности, соответственно увеличивается или, напротив, уменьшается.

— А, — сказала Анна Александровна, — понятно. Десять заповедей в расширенном виде. Будь паинькой — и придет царствие небесное.

— Как бы не так! — хихикая и потирая руки, воскликнул Козинцев. — В том-то и загвоздка, что в этом случае никто не знает, что такое хорошо и что такое плохо. Пожалев того, кто недостоин жалости, оказав помощь тому, кто на самом деле в ней не нуждается, или, скажем, подписав смертный приговор отпетому негодяю, вы рискуете взвалить весь груз его кармы на свои плечи, и груз этот может оказаться непосильным. Христианство в этом смысле проще и, я бы сказал, человечнее. Но и примитивнее в то же время. Древние религии и культы не знали милосердия. Они были величественны и жестоки, и, по-моему, все они врали так же, как врут наши современные попы. Плюньте вы на эту свою карму, ну ее совсем! Может быть, ее и вовсе не существует, а в ваших бедах виноваты нехорошие люди. Вы об этом не думали?

— А… Э… Гм… Знаете, вы меня озадачили, — сказала Анна Александровна. Она действительно была озадачена, если не сказать растеряна. — Простите, но разве не вы написали в своем объявлении, что занимаетесь диагностикой кармы?

— Мало ли что я там написал, — легкомысленно махнул наманикюренной рукой Козинцев. — Я ведь уже сказал, что просто помогаю людям. Помогаю, понимаете? Это можно делать по-разному. Большинство из нас, увы, больше нуждается в красивой лжи, чем в реальной помощи. Если кто-то хочет, чтобы ему рассказали захватывающую историю о его трехстах двадцати восьми воплощениях во всех частях света, то я не вижу причин для отказа. А сочинить такую историю ничего не стоит. Для этого нужны всего лишь кое-какие специальные знания, чуть-чуть наблюдательности и крупица здравого смысла. Здравого смысла! — повторил он с какой-то странной торжественностью, словно пытался доказать кому-то — и прежде всего самому себе, что у него этот здравый смысл имеется, в чем Анна Александровна сомневалась с каждой минутой все сильнее.

— Не понимаю, зачем вы все это мне рассказываете, — сказала Анна Александровна, старательно отводя взгляд от страшного рубца на щеке Козинцева. Ей вдруг до смерти захотелось узнать, откуда у него эта отметина, но она, разумеется, не стала задавать вопросов по этому поводу. В самом деле, — продолжала она, — а вдруг я пришла к вам именно за красивой сказкой? Вы же так растеряете всех своих клиентов!

— Ну вот! — по-женски всплеснув руками, воскликнул Ярослав Велемирович (просто Слава, не к месту вспомнила Сивакова). — Опять вы за свое! Клиенты, деньги, бизнес… Помешались все на этом бизнесе. Помешались, вам ясно? — он хихикнул. — Я же только что вам сказал: немного наблюдательности! Помните Шерлока Холмса? Вы умный, жесткий и весьма консервативный человек, Людмила Сергеевна, и вы сами толком не знаете, зачем сюда явились. Вам нужна помощь, не спорю, но диагностика кармы интересует вас в самую последнюю очередь. Какая, к дьяволу, — ах, простите! — карма?! Ведь вы же всю жизнь учили детей материализму!

Анна Александровна вздрогнула и непроизвольно хватанула ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Вот так сумасшедший!

— Откуда… Откуда вы знаете? — с трудом выговорила она.

— Что вы педагог? Помилуйте, Людмила Сергеевна! Судя по вашей прическе, вы ежедневно проводите перед зеркалом как минимум полчаса. Как минимум, подчеркиваю. Неужели вы до сих пор не заметили, что весь ваш послужной список отпечатан у вас на лбу крупными буквами? А тому, кто не умеет читать, достаточно один раз услышать ваш голос, чтобы понять, кто вы. Вы завуч или директор? Я имею в виду должность, которую вы занимали перед выходом на пенсию.

— Я что, выгляжу такой старой?

— Ни в коем случае. Просто в конце мая в самый разгар рабочего дня встретить облеченного властью педагога на расстоянии свыше трех метров от здания ближайшей школы — дело совершенно немыслимое. Так завуч или директор?