Бунт в "Зеленой Речке" - Уткин В.. Страница 29

Но вместо этого Клейн стоял истуканом и таращился на припухшие губы Девлин.

Девлин запустила руку в волосы на его затылке. Клейн почувствовал, как, сжав пальцы в кулак, она притянула его голову к себе; затем приоткрыла рот и поцеловала его.

Клейн закрыл глаза, явственно ощущая, как вся его нервная система разливается целым морем расплава меди. Его руки, большие и неуклюжие, повисли вдоль тела; внутри, казалось, тоже все обмякло и опустилось. Чувствуя, как весь он растворяется и исчезает, он слился с женщиной в единое целое. Даже член его, прижатый к животу Девлин, перестал быть отдельной частью тела, поглощенный морем ощущений. И совсем уж непонятно, его ли язык находился во рту женщины или наоборот. Из его груди вырвался стон, подозрительно похожий на всхлип. Только позже Рей осознал, что это был самый приятный момент в его жизни, момент полного и абсолютного блаженства. Сейчас же он был не в состоянии соображать.

Девлин отвела его голову от своей. Клейн, слегка покачиваясь, медленно открыл глаза и обнаружил, что женщина смотрит на него. Кажется, она и сама шокирована своими действиями. Возможно, она не так уж и хладнокровна, как считал Клейн. Внезапно его пронзила ужасная мысль: она передумала! Тот самый поцелуй, что явил Клейну смысл блаженства, раскрыл ее кошмарную ошибку. Он всего-навсего вонючий зэк, недостойный ее внимания. Но тут проснувшиеся могучие мужские инстинкты потеснили интеллигентские сомнения и взяли под контроль тело Клейна. Обеими руками он сгреб Девлин за талию и прижал ее бедра к своим, в страхе ожидая, что она съездит его коленом по яйцам. Но губы девушки снова раскрылись, и язык пригласил к очередному поцелую. Что он и сделал.

Клейн сжимал ее талию, чувствуя своими ладонями твердые выступы тазовых костей; под тонкой блузкой напряглись мышцы. Рей потянул из джинсов ее блузку и остановился, зажав в кулаках. Его губы скользнули по ее губам, и щека прижалась к ее щеке. Он ощущал ее дыхание у своего уха. Все оказалось не так просто, как должно было быть. И внезапно все те чувства, которые Рей так долго держал в самых дальних уголках своего сознания, своей памяти, начали разом сотрясать прутья своих клеток, завывая и требуя внимания: секс, горечь, печаль, веселье, одиночество, надежда, возбуждение, гнев, снова печаль и еще печаль… Сожаление об осенних листьях и зимних закатах над заливом, сожаление о друзьях, которых он потерял и которых не смог завести; о людях, что умерли у него на руках, и о людях, которым, подобно Винни Лопесу, скоро предстояло умереть. Об Эрле Коули и Генри Эбботе и о многих других, которые больше никогда не увидят смену времен года вне стен этой проклятой каталажки. О боли и ярости, которые забросили его, Клейна, в это проклятое место, и о боли и ярости, которые он познал уже здесь. О человеке, которым он мог бы быть, и о том, которым он был когда-то. И Клейн понимал, что, несмотря на упорную битву с самим собой, ему не удалось сберечь свое сердце от проникновения туда своих собственных призраков и призраков этой тюрьмы.

Он чувствовал, как груди Девлин прижимаются к его груди, как его член трется о живот женщины и одинокий огонь сжигает его грудь. И это тоже несло сожаление и печаль: единственная плоть, к которой прикасался Клейн за три года в тюрьме, принадлежала больным мужикам — зэкам. А сейчас его пальцы касались кожи женщины, и не просто женщины, а самой красивой, по его мнению, во всем мире. Руки доктора дрожали. Он запустил их под блузку. И когда прикоснулся к ложбинке на спине женщины, легион безымянных чувств снова восстал. Закрытые глаза наполнились слезами, а мучительная горечь и боль, вырвавшись наконец на волю, перехватила его сердце. В эту минуту все сожаления и все желания, все прошлое и все будущее соединились воедино в одном-единственном мгновении настоящего. И в этом настоящем Клейн любил ее. Окончательно и навсегда. И знал, что будет любить ее до тех пор, пока и он сам, и его чувства не обратятся в прах.

—Клейн? — спросила Девлин.

Ее озабоченный голос отрезвил его, и Рей догадался, что его слезы падают ей на шею. С тех пор как он стал взрослым, он ни разу не плакал на глазах у женщины. Ни разу. Его охватил такой стыд, что все остальные чувства отодвинулись на задний план. Он продолжал прижиматься к щеке Девлин, чтобы она не могла видеть его лица.

—С тобой все в порядке?

—Все нормально, — ответил Клейн ровным твердым голосом. — Только не надо ничего говорить.

Это был стыд того уникального сорта, который мужчина может испытывать только перед женщиной и никогда — перед другим мужчиной или самим собой: стыд от того, что его слабость и боль выставлены напоказ. Клейн был прекрасно осведомлен о существовании целых гектаров литературы о выгоде подобного рода представлений, причем все они были щедро сдобрены враньем. Клейн не верил ни единому слову этой макулатуры: поскольку не в их власти понять или облегчить боль, единственная выгода, которую женщины получали, — это моральное преимущество, за что и хватались непременно обеими руками. Может, звучит немного странно, но Клейн предпочел бы рыдать на коленях перед Невом Эгри, чем перед любимой женщиной. Если тебя окатит презрением мужчина, с этим еще можно мириться, но терпеть то же от женщины — а кто из них в глубине души не презирает мужчин? — хуже смерти. Скажи он это Девлин, и она, скорее всего, сочла бы его психом, и не без оснований, но Клейн достаточно насмотрелся на плачущих мужчин и на их отношения с женами, девушками и матерями, чтобы не сомневаться в своей правоте.

Он опустил голову к ее шее и слизнул свой стыд вместе со слезами, приказав собственному сердцу не размягчаться. Затем он поцеловал Девлин в губы.

Теперь блаженство и стыд отступили на задний план, уступив место откровенному желанию. Никаких самокопаний, никаких сожалений: он покусывал ее губы, все ее лицо; он проводил пальцами по долгому белому изгибу ее горла; он стискивал в горстях нежную кожу ее спины с такой силой, будто намеревался сорвать ее с ребер и позвоночника. Из горла Рея вырывались неясные хриплые звуки, прерываемые только поцелуями, завываниями и причитаниями, жалобы на обиды такие грубые и нужду такую глубокую, что эта песня без слов вырывалась, казалось, из самого его существа. Прижав женщину к груди с такой силой, что ее ноги почти оторвались от пола, Клейн потащил ее через всю комнату, продолжая покусывать щеки, шею и тонкую натянутую кожу над ключицами. Только когда Девлин уперлась спиной о стену возле двери, Клейн, продолжая прижимать ее к выкрашенным желтой краской кирпичам, остановился и взглянул на нее.

Грудь Девлин быстро вздымалась от частого дыхания. Ее глаза казались огромными от восторга, граничащего со страхом. Она откинулась плечами и головой к стене, прижимаясь животом к члену Клейна; ее влажные красные губы тянулись к Рею. Клейн посмотрел на женщину, чувствуя, что созерцание ее сверхъестественной красоты наполняет его такой болью, которая сильнее всей пережитой им в тюрьме. Девлин отвернулась и опустила голову; ее веки полузакрылись; она подняла свою блузку вверх. Белый лайкровый бюстгальтер плотно прижимал груди. Темные твердые пенечки сосков уставились на Клейна, и тот ощутил, как его душа, переворачиваясь, куда-то отлетает. Живот девушки — впадинка под грудной клеткой — поднимался и опадал в унисон ее дыханию. По-прежнему не глядя на Клейна, Девлин левой рукой потянула одну из чашечек бюстгальтера вниз, высвободив грудь. Все мускулы в паху Клейна напряглись, и тонкая горячая струйка вырвалась наружу. Он взял девушку за подбородок и повернул ее лицом к себе. Она открыла глаза, беспокойные и черные, как море. Клейн держал ее взгляд, казалось, целую вечность. И, глядя на нее, он просунул ей руку между ног и потянул вверх так, что ей пришлось встать на цыпочки.

Ритм дыхания Девлин сорвался, сбившись на резкие выдохи из самой глубины тела, но глаза не дрогнули ни на секунду: она потянулась навстречу Клейну, и тот почувствовал, как плотная дерюга джинсов подалась под его пальцами, когда нежные губки раздвинулись под нажимом. Лицо женщины пошло алыми пятнами. Ее рука плотно, крепко обхватила его член и потянула вверх, он вздрогнул, ощущая скользящую влагу в трусах. Девлин снова поцеловала его взасос так, что их зубы стукнулись. Клейн схватил женщину за бедра и, не отрываясь от нее, развернул лицом к стене, прижавшись низом живота к щелочке между ее ягодицами, чувствуя, как она тоже устремляется к нему. Девлин оперлась о стену раскинутыми руками и опустила голову. Клейн пропустил руки у нее подмышками и полностью высвободил обе груди из бюстгальтера; девушка выгнулась, когда он сжал ее соски. Рей закрыл глаза и прикусил кожу на ее спине прямо у самой шеи, чувствуя, что его чресла распухают в предвкушении приближающегося оргазма. Но еще слишком рано! Рей прекратил движения и приник к спине женщины, заливая своим потом ее блузку и тело. Позывы к эякуляции ослабли, и Клейн немедленно возжелал их возвращения. Он услышал металлическое бряканье пряжки пояса и застонал: Девлин расстегнула пуговицы своих джинсов и, извиваясь, одной рукой стащила их вниз. Выглянул поясок черных „джи-стринг“ и тоненькая перемычка, исчезавшая между ягодицами девушки.