Тени утренней росы - Воронцова Татьяна. Страница 48
— То есть как? — поинтересовалась я шепотом. — Ты же не православный.
— И уж точно не католик, — весело откликнулся Нейл. — Но им этого хотелось. Как я мог обидеть людей?
Самая лучшая логика на свете. Абсолютно в его духе. Поклоняйся хоть дырявому корыту, но не смей обижать людей, которые предоставили тебе стол и кров.
В его мастерской присутствовали следы каких-то серьезных перестановок.
— Я пообещал своему агенту в Лондоне, что Ронан привезет ему несколько картин. — Нейл ногой отбросил в сторону моток бечевки и обломок деревянной рейки. — Если удастся их продать, будет неплохо.
Он показал мне эти картины. На одной из них я увидела себя. Свой портрет.
Я вернусь в Москву, Ронан с полотнами кисти Нейла Бреннана вернется в Лондон, и в какой-то картинной галерее или просто на стене чьей-то гостиной появится мой портрет. Элена, Селена… Можно ли считать это формой бессмертия?
Он очень точно уловил мое состояние — состояние смятения. Я еще не вполне изжила свой страх. Страх за себя и страх за него. То, от чего он старался меня исцелить.
— Ронан узнал тебя, — сообщил Нейл, глядя на портрет. — Сказал, что видел тебя на стоянке около здания аэропорта.
— Ужасно.
— Разве? Я так не думаю.
Ночь падает на остров стремительно и бесшумно — не успеешь оглянуться, а вокруг уже черным-черно. Умолкли птицы, затаились зверушки. Фиолетовый атлас неба с белыми огнями звезд, спящая смертным сном зачарованная цитадель. Где-то здесь находится дверь в Инобытие. Дверь, которая отворяется один раз в году. Это придает крепости известное сходство с ирландским холмом-сидом, откуда в канун Самайна в мир людей проникают старые боги. И люди, что особенно важно, тоже порой проникают в мир богов. В мир без смерти и без печали, в страну вечной молодости — Тир-на-Ог.
— Ты совсем не спала? — сонно спросил Нейл, подтягивая меня поближе к себе и закутывая в одеяло.
— Спала. Может быть, час или два. Он посмотрел на небо.
— Скоро рассвет.
— Ты сам-то спал?
— Не знаю. Наверное.
Час перед рассветом подарил странные, почти пророческие видения, воспоминания, которые не могли быть моими, звуки, не похожие ни на какие другие известные мне. Тишина. Но стоит вникнуть в нее всем сердцем, как становятся слышны низкий гулкий рокот в недрах Белых гор, шуршание песка под ногами невидимых странников или дозорных. Обрывки религиозных песнопений, доносящиеся со стороны моря. Издалека… оттуда, где обитают безымянные дети глубин.
— Ты слышишь, Элена?
— Да. Это можно услышать только здесь? Потому ты и привел меня сюда?
— Не только здесь. Повсюду.
— Но раньше я никогда… Он прижал меня еще крепче.
— Ты не будешь получать удовольствия от мира до тех пор, пока море не потечет в твоих жилах, пока ты не облачишься в небеса и не увенчаешь свою голову звездами. Пока ты не станешь считать себя единственным, кому весь этот мир достанется в наследство, и даже кем-то большим, поскольку любой из живущих в этом мире людей является единственным наследником, как и ты.
От звука его голоса меня пробирала дрожь.
— Пока ты не будешь получать такое же удовольствие от Бога, какое скупцы получают от золота, а короли от власти, — ты не будешь получать удовольствие от этого мира[60]->->.
Когда небо поменяло цвет с фиолетового на жемчужно-голубой, в проеме Восточных ворот возникла стройная фигура. Светлые брюки, светлая рубаха, светлые волосы. Учитывая, что незадолго до этого мне послышался шум мотора подъезжающего автомобиля, навряд ли это призрак.
— Прошу прощения, — послышался негромкий голос. — Я не знал, что ты здесь, и не знал, что ты не один.
Нейл сладко потянулся и сел на циновке, приглаживая спутанные волосы.
— Дважды ложь, — пробормотал он добродушно. И взглянул на меня смеющимися глазами. — Кажется, вчера вечером Ронан опять выпил слишком много красного вина, и оно не давало ему спать. Красное вино всегда так действует на него, уж не знаю почему.
— Я иду купаться. Кто-нибудь составит мне компанию? — Ронан посмотрел на Нейла, потом на меня. — В жизни вы гораздо красивее, чем на портрете, Элена. Но будьте осторожны. Тот, кто проводит слишком много времени в обществе мистера Бреннана, рискует своим душевным здоровьем.
Втроем мы вошли в прозрачную, тихо колышущуюся под первыми лучами солнца воду, и я украдкой покосилась на Ронана, чтобы проверить, изменился ли цвет его глаз. Да, но только одного, голубого. Карий остался таким, какой был.
Потомок Маелгуна почувствовал мой взгляд. Несмело улыбнулся — гибкий, светлокожий, — поднял руки над головой, изогнулся и ушел под воду без плеска, как морской змей. Вынырнул метрах в десяти и помахал нам обеими руками.
Солнце разгоралось все ярче.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросил меня Нейл.
— Так… Ни о чем.
Не могла же я сказать ему, что с ужасом жду того дня, когда приедет моя сестра.
17
И вот этот день настал. В субботу во второй половине дня появилась Ритка с детьми. Встречать их мне не пришлось. Они прекрасно добрались на такси. Все равно их багаж ни за что не поместился бы в крошку «пиканто».
Они прибыли в начале шестого.
— Ой, какая загорелая! — завизжала Ритка, увидев меня на террасе.
Мы поцеловались. Дети повисли на мне с обеих сторон.
— Погода хорошая? Куда ты ездишь купаться? Лиза, подожди, не дергай меня. Урания тебе помогала? Перебоев с электроэнергией не было? Алекс, отойди от бассейна… не знаю, в какой сумке твоя машина… подожди же ради бога, дай хоть руки помыть.
С первого взгляда стало ясно, что конъюнктивит Алекса никуда не делся и что это бесит Ритку не меньше, чем самого Алекса.
— Нам надо было приехать раньше, — говорила она, вытряхивая шмотки из чемодана. — Хоть сменили бы обстановку. А то уже все на нервах. С утра до вечера капли, глазные мази, и все без толку. Что понимают эти врачи.
Борьба с конъюнктивитом, во всяком случае такая, какую мне пришлось наблюдать в течение последующих двадцати четырех часов, могла обескровить кого угодно, не только несчастную мать двоих избалованных детей. Преследование Алекса, орущего благим матом и сметающего все на своем пути. Укладывание его, орущего все громче и громче, на кровать и удерживание в горизонтальном положении. Уговоры, угрозы, гнусный шантаж. Закапывание, производимое по три или даже по четыре раза, поскольку попасть ему в глаз с первого раза не было никакой возможности. И наконец, после завершения процедуры, еще час оглушительных воплей маленького тирана, кипящего от бешенства и унижения.
Но окончательно Ритка доконала меня своим заявлением о том, что ее ребенка сглазили. В шесть вечера в воскресенье я сбежала из этого дурдома, и вскоре мы с Нейлом мирно попивали кофе в таверне на берегу моря. На пляже в бухте Дамнони, как всегда, было полно народу. Немцы, итальянцы, англичане… Все русские оседали на северном побережье, в отелях категории «de lux».
— Даже когда он молча занимается своими делами, — жаловалась я, закуривая одну сигарету за другой, — я то и дело вздрагиваю в ожидании дикого крика. Представляю, какая из меня получится хорошая мать. Если вообще получится, в чем я лично сомневаюсь.
Нейл немного подумал.
— Сколько ему лет?
— Три с половиной года.
Столько же, сколько его сыну, сообразила я, уже ответив на вопрос.
— Он любит тебя?
— Ну… надеюсь. Во всяком случае, когда я бываю у них в гостях, он всегда просит меня почитать ему на ночь. В другое время это делает его мать.
Нейл помолчал, глядя в окно.
— Он пойдет с тобой на пляж? С тобой вдвоем…
— Думаю, да. С утра он уже просился, но Ритка не отпустила.
— Сделай так, чтобы отпустила. Но девочку с собой не бери. Приведи только мальчика.
Я проснулась от истошных воплей племянника. Он орал вдохновенно, с полной отдачей, как умеют только маленькие дети. Когда на мгновение умолкал, чтобы набрать побольше воздуха, становились слышны Риткины льстивые увещевания и плеск воды в раковине.