Вся моя жизнь: стихотворения, воспоминания об отце - Ратгауз Татьяна Даниловна. Страница 7
«Я жизнь живу, как сон, простой и давний…»
Я жизнь живу, как сон, простой и давний,
Вдали от сутолоки и больших дорог,
В избушке маленькой, где голубые ставни,
Где гулок стук босых ребячьих ног.
Вот и моя веселая принцесса,
В царапинах, босая, как они,
И пахнут рожью, молоком и лесом
Ее пронизанные солнцем дни.
И дни проходят радостно и мудро
Под тихий смех, под чинный говорок.
Дурманит медом медленное утро,
А сонный вечер зелен и широк.
Но все не так — как в наши дни былые.
И если хочешь — чудом назови:
Я приобщилась к счастью здесь впервые —
Без жажды, без желаний, без любви.
Первый год второй мировой войны
Пусть розовеют на каштанах почки
И вновь весною бредит каждый куст,
Мы не напишем для весны ни строчки,
Весь дальний мир так напряжен и пуст.
Еще спокойно дремлют, полустанки
И теплый ветер шепчет о весне,
А где-то с ревом выползают танки
Как звери допотопные в огне.
Уже тяжелый самолетов рокот —
Грозою дальней — ближе и слышней,
И небо расступается широко
Пред стаей смертоносных журавлей.
Мы под звериной маской спрячем души,
Как лица — в странные и жуткие мешки,
И нас не газ, а страшный взрыв задушит
Совсем нечеловеческой тоски,
Чтоб задыхаясь, корчась, умирая,
Не крикнуть миру — для чего пришли,
И не шепнуть, что жизнь — совсем другая
И что лицо другое у земли.
Возвращенье
Сохли невнятные губы и тяжелели ресницы.
Билось огромное сердце злым трепещущим комом.
Дни проходили мимо, пряча тревожно лица.
Боль разрасталась и гасла в ночи незнакомой.
Жизнь уходила. Скудели и таяли звуки.
Все вырастала огромная тяжесть ресниц.
Смерть подходила вплотную. Жала бессильные руки
И заслоняла собою настойчивый шприц.
Остановились года. Время звеня раскололось.
В комнатах настороженных скрипнула дальняя дверь.
Вскрикнул — по-птичьи — ребячий, радостный голос.
Тихо качнулась и вышла из комнаты смерть.
Жизнь возвращалась, как в окна весенняя свежесть —
Детской улыбкой, сиренью и первым дождем.
Как мне привыкнуть? Где уместить мне всю нежность?
Как удержать эту радость в бессильи моем?..
«Стихов мы начитались допьяна…»
Стихов мы начитались допьяна,
И вечер — теплый, ветренный, осенний
Так зло дурманит шепотом и пеньем
И тает золотом за тишиной окна.
Мы завистью больны от звона строк чужих,
Но муза нищая к нам больше не стучится,
И больно ранит белая страница,
Когда безмолвствует мертворожденный стих.
В оккупации
Какой-то страшный мир и жизнь — на волоске.
А ты — живешь. Ты движешься. Ты дышишь.
Все так же паровоз кричит в тоске,
Все так же снег отягощает крыши,
И детский плач томит издалека.
Как страшны человеческие лица!
Безумие и злоба, и тоска,
И смерть над ними тяжкой черной птицей.
Остановись. Постой. Идет рассвет…
Туманное стекло беззвучно плачет.
Идет рассвет. А человека — нет.
И человек здесь ничего не значит.
Зарылись души в каменной тоске,
И рвется стон, все выше, выше, выше!
И страх растет. И жизнь — на волоске…
И кажется виной, что ты — живешь.
И движешься…
И — дышишь…
Зов
Я не знаю, звал ли кто меня…
в мягкой зыби сердца тонет, тонет.
Не согреть его мне у огня,
Не согреть в тепле твоих ладоней.
Ясный вечер. Комнат теплый свет.
Тишина. Чуть дрогнут половицы.
Нету слез. И жажды больше нет.
Грудь пуста, и тяжелы ресницы.
Эту тихую предпраздничную грусть
В первый раз всем сердцем ощущаю.
Дверь раскрылась. Кто-то входит. — Пусть.
Может быть, за мною. — Я не знаю.
Из воспоминаний
Июнь кукушками речист.
Под небом ясным и просторным
Лесы прозрачен легкий свист
Над рябью радужной озерной;
Там легкий говорок несет
К нам ветер с берегов веселых.
Полощут девушки белье,
Повыше подоткнув подолы.
Я вспомню неба вышину,
Рыб серебристое смятенье,
Всю эту светлую страну
Земного сочного цветенья,
В тоске по ласковым холмам,
Где так же радостно и звонко
Уводит песнь по берегам
Задорный голос пастушонка.
Безголосая
Уж не радует осени щедрое золото
Над покоем канала, над мертвой листвой.
Точно вилами сердце нещадно исколото
Человечьей жестокостью, нищей и злой.
И душа, обессилев, недаром без голоса,
От страданья сомкнулся заплаканный рот,
Над водой разметала в бессилии волосы,
Наклоняется вниз и не дышит и ждет.
О Психея, проснись! Как нежданно, негаданно
Наша жизнь в роковом перепуталась сне!
Курит осень туманом и болью, и ладаном,
Растекается пятнами вечер в окне.
Неужели никто не спасет, не помилует,
К безголосой тебе не опустит лица?..
Неужели не вырвется птица бескрылая,
Неужели останется боль без конца?..
Но уже опускаются медленно руки,
И в глубины засохшие, в сон водяной
Ты роняешь, как четки, от дрожи и муки
Непропетые песни — одну за другой…