Рэкетир - Кабалкин Аркадий Юрьевич. Страница 44

— В фильме будут истории трех-четырех таких убийств. Не уверен, что использую случай моего племянника, я все же режиссер. Возможно, я к нему слишком пристрастен. Я уже снял историю Хосе Альвареса из техасского Амарильо — девятнадцатилетнего разнорабочего без документов, в которого агенты УБН всадили четырнадцать пуль. Беда в том, что среди его родни никто не владеет английским, а нелегальные иммигранты вообще не вызывают симпатии. Еще я снял историю Тайлера Маршака, студента калифорнийского колледжа, приторговывавшего марихуаной. Убээновцы ворвались в его комнату в общаге, как отряд гестаповцев, и застрелили парня прямо в постели. Может, читали?

Нет, не читал. Натан Кули, которого я знал, часами просиживал за видеоиграми и никогда не брал в руки газет и журналов. Он нелюбопытен и не станет наводить справки ни о «Скелтер филмз», ни о «Коув-Крик».

— В общем, я все там заснял: комнату в общежитии, анатомичку, показания родственников. Теперь они судятся с УБН, и я вряд ли смогу использовать эти съемки.

Нам приносят еду, мы заказываем еще пива. Натан отрывает мясо от куриных костей и вытирает салфеткой рот.

— Почему вас так заинтересовал случай моего брата?

— Считайте, что дело в моем любопытстве. Я пока не знаю всех фактов. Хотелось бы услышать вашу версию событий и побывать на месте преступления. Мои адвокаты, ссылаясь на свободу информации, затребовали документы УБН и судебное дело. Мы проработаем все бумаги, но есть опасность, что у УБН все шито-крыто. У них обычно так и бывает. Постепенно у нас сложится целостная картина, заодно поглядим, как вы и ваша родня смотритесь на экране. Камера не всех любит, Натан.

— Вряд ли камера полюбит мою мамашу, — предупреждает он.

— Это мы еще посмотрим.

— Не уверен. Она вряд ли согласится сниматься. Стоит вам обмолвиться о гибели Джина — и она так разревется, что вам будет не до съемок. — Он облизывает пальцы и тянется за следующим крылышком.

— Отлично! Именно это я и хочу зафиксировать.

— Сколько времени вам понадобится?

Я откусываю сандвич и жую, размышляя.

— Примерно около года. Полгода я снимаю, потом столько же времени режу, монтирую, редактирую, кое-что доснимаю и переснимаю. Со всем этим можно возиться целую вечность, трудно сказать себе «стоп». Что касается лично вас, то я бы начал с предварительной съемки. Она потребует трех-четырех часов. Результат отправлю моим продюсерам и редакторам в Майами. Пускай они на вас посмотрят, послушают, пусть прочувствуют саму историю и вашу способность ее рассказать. Если они дадут добро, то мы продолжим съемки.

— Что я со всего этого получу?

— Ничего, кроме правды и изобличения убийц вашего брата. Подумайте, Натан. Вам бы хотелось, чтобы этих ублюдков обвинили в убийстве и посадили на скамью подсудимых?

— Еще как хотелось бы!

Я подаюсь вперед, сверкая глазами:

— Тогда вперед, Натан! Расскажите о нем. Вы ничего не потеряете, а выигрыш будет велик. Расскажите мне о наркоторговле, как она погубила вашу семью, как в ней погряз Джин. Это же способ жизни в этих краях, другой-то работы нет. Имен можно не называть — я никому не хочу создавать проблем. — Я допиваю второй бокал пива. — Когда вы видели Джина в последний раз?

— Он лежал на земле с заломленными за спину руками, в наручниках. Никто не произвел ни одного выстрела. Товар отняли, облава кончилась. Меня тоже заковали в наручники и увели, а потом я услышал выстрелы. Они плели, что Джин повалил агента и попытался скрыться в лесу. Вранье, они просто его пристрелили…

— Вы должны рассказать мне все от начала до конца, Натан. Мы побываем там и все воспроизведем. Мир должен узнать, как правительство воюет с наркотиками. Оно не берет пленных!

Он делает глубокий вдох, чтобы снять напряжение. Я слишком много болтаю, начинаю частить. Чтобы исправить впечатление, я посвящаю несколько минут своему сандвичу. Официантка спрашивает, не желаем ли мы повторить.

— Мне — да, пожалуйста, — отвечаю я.

Натан следует моему примеру. Доев крылышко, он облизывает пальцы и говорит:

— Сейчас у меня проблемы с родней. Потому я и переехал от них в Редфорд.

Я пожимаю плечами — мол, это ваши дела, и на самом деле совсем не удивлен.

— Если вы станете со мной сотрудничать, а ваши родственники нет, то это усугубит ваши проблемы? — спрашиваю я.

Он усмехается:

— У Кули без проблем не бывает. Мы прославились своими склоками.

— Давайте поступим так. Мы подпишем соглашение размером в одну страничку, заранее подготовленное моими юристами, — совсем простое, так что вам не придется обращаться к собственному юристу, если только не захочется сорить деньгами. Там говорится, что вы, Натан Кули, будете всецело сотрудничать в производстве этого документального фильма. За это получите восемь тысяч долларов — это минимальная оплата актера в таких проектах. Время от времени либо тогда, когда пожелаете, вы можете просматривать отснятый материал, и — внимание! — если увиденное придется вам не по нраву, вы вправе прервать сотрудничество, после чего я лишаюсь возможности использовать отснятое. Это справедливые условия, Натан.

Он кивает. Можно подумать, что он ищет подвох, но Натан не из тех, кто способен к быстрому анализу. К тому же выпитое заставляет его торопиться. Подозреваю, его подкупило слово «актер».

— Восемь тысяч долларов? — повторяет он.

— Да, я же объяснял, это малобюджетные фильмы. На них не разживешься.

Занятно, что я упомянул о деньгах раньше его. Чтобы дополнительно подсластить пилюлю, я добавляю:

— Еще вам положена небольшая часть навара.

Любопытно, как Натан представляет себе этот «навар»?

— То есть вам кое-что перепадет, если фильм выйдет на коммерческий экран, хотя на это лучше не надеяться. Вы делаете это не ради денег, Натан, а ради брата.

На тарелке перед ним выросла гора костей. Официантка убирает объедки и приносит по третьей порции пива. Важно занимать его разговором, чтобы не оставалось времени думать.

— Каким был Джин? — спрашиваю я.

Он трясет головой, вот-вот заплачет.

— Старший брат, сами понимаете… Наш отец пропал, когда мы были еще малышами. Он да я…

Он вспоминает забавные эпизоды из детства: два пацана лицом к лицу с безжалостной жизнью. Мы в третий раз осушаем бокалы и заказываем по четвертой порции, но клянемся, что больше — ни-ни.

В десять часов утра следующего дня мы с Натаном встречаемся в кафе в Редфорде. Он просматривает договор, задает несколько вопросов и ставит свою подпись. Я расписываюсь в качестве вице-президента «Скелтер филмз» и передаю ему чек на восемь тысяч с банковского счета компании в Майами.

— Когда начнем? — спрашивает он.

— Я здесь и никуда не уезжаю, Натан. Чем раньше, тем лучше. Завтра утром вас устроит?

— Вполне. Где?

— Я уже думал об этом. Мы на юго-западе Виргинии, важный элемент здешнего пейзажа — горы. Более того, сюжет тесно связан с землей. Лучше начать с натурных съемок, а там поглядим. Вы живете в городе?

— Снимаю домишко за городом, недалеко. В окно, выходящее во двор, хорошо видны горы.

— Давайте проверим. Я приеду в десять утра с небольшой группой, посмотрим, как там со светом.

— Заметано. Я поговорил с матерью. Она ни в какую.

— Может, мне самому с ней потолковать?

— Попробуйте, но она твердый орешек. Ей не нравится сама мысль, что кто-то будет снимать фильм про Джина и нашу семью. Она считает, что вы покажете нас кучей невежественных остолопов с гор.

— Вы ей объяснили, что у вас будет право отсматривать снятое?

— Пытался объяснить. Но она была пьяна.

— Мне очень жаль…

— Увидимся завтра утром.

Глава 30

Натан живет в домике из красного кирпича на узкой дороге в нескольких милях западнее границы Редфорда. Его ближайший сосед — обитатель передвижного дома из двух секций на полмили ближе к внутриштатному шоссе. Передняя лужайка у Натана тщательно выкошена, у узкого крыльца торчат кустики. Он играет снаружи со своим желтым лабрадором, когда мы подъезжаем и ставим машину позади его лучезарного новенького пикапа.