Рэкетир - Кабалкин Аркадий Юрьевич. Страница 45

Моя блестящая команда — это новая ассистентка Ванесса, в рамках данного проекта откликающаяся на обращение «Гвен», и два фрилансера из Роанока: видеооператор Слейд и его ассистент Коди. Слейд величает себя кинодеятелем и завел в гараже кинолабораторию. У него есть камера и прочий инвентарь, и выглядит он соответственно: длинные волосы, собранные в хвост, джинсы с дырками на коленях, пара золотых цепей на шее. Коди моложе и довольно запущенный. Они берут тысячу баксов в день плюс расходы. Договоренность у нас такая: они делают то, что им положено, и помалкивают. Я обещал расплатиться с ними звонкой монетой, не обмолвившись ни о какой «Скелтер филмз». «Может, мы снимаем документальный фильм, может, еще какой-нибудь. Делайте то, что я велю, и не сообщайте никаких подробностей Натану Кули».

Ванесса прикатила в Редфорд накануне вечером, и мы с ней поселились вместе в симпатичном отеле, зарегистрировавшись на ее имя и воспользовавшись кредиткой с достаточным балансом. Своему боссу она сказала, что у нее грипп и врач велел ей посидеть несколько дней дома. В киносъемке она ни в зуб ногой, как и я.

Все здороваются на подъездной дорожке. Потом мы разглядываем окрестности. Задний двор Натана тянется далеко по склону холма, по нему разгуливает маленькое стадо белохвостых оленей, при виде нас перепрыгивающих через забор. Я спрашиваю Натана, сколько времени у него уходит на скашивание здесь травы, он отвечает, что три часа, и указывает на тракторный навес, где стоит щегольская косилка «Джон Дир», совсем новенькая на вид. Он называет себя сельским жителем, любителем природы, охоты и рыбалки, предпочитающим мочиться с заднего крыльца. К тому же он еще не забыл тюрьму, жизнь нос к носу с тысячей других подневольных людей. Нет, сэр, его выбор — открытое пространство. Пока мы прохаживаемся и болтаем, Слейд и Коди слоняются без цели, что-то бормочут друг другу, поглядывая на солнце, и чешут подбородки.

— Мне здесь нравится, — объявляю я, тыча пальцем туда-сюда. — Хочу иметь в кадре эти холмы.

Слейд как будто не согласен, тем не менее они с Коди начинают выгружать из фургона свои причиндалы. Подготовка никак не закончится, и я, демонстрируя творческий темперамент, уже подгоняю их, указывая на часы. Гвен привезла маленький косметический набор, и Натан нехотя соглашается на пудру и румяна — но только чтобы самую малость! Я уверен, это у него первый опыт такого рода, но ему необходимо почувствовать себя актером. На Гвен короткая юбка и почти не застегнутая блузка, и ее задача частично состоит в том, чтобы проверить, легко ли раздразнить этого парня. Я делаю вид, будто погружен в свои записи, но на самом деле не спускаю глаз с Натана, а тот пожирает глазами Гвен. Ему нравится внимание и заигрывания.

Когда камера, освещение, монитор и звук почти готовы, я отвожу Натана в сторонку. Режиссер делится с кинозвездой своей творческой концепцией.

— А теперь полная серьезность, Натан. Думайте о Джине, убитом федералами. Я хочу от вас угрюмости, и чтоб никаких улыбочек, никакого веселья, понятно?

— Я все понял.

— Говорите медленно, через силу. Я задаю вопросы, вы смотрите прямо в камеру и рассказываете. Ведите себя естественно. Вы симпатичный парень, и, думаю, камера вас полюбит, но важно оставаться самим собой.

— Я попробую, — обещает Натан. Я вижу, что ему уже не терпится начать сниматься.

— Да, и последнее — надо было сказать об этом еще вчера… Если мы добьемся своего и выведем УБН на чистую воду, они могут захотеть расквитаться. Я совершенно не доверяю им, это банда негодяев, способных на все. Поэтому важно, чтобы вы были, что называется, не при делах.

— Я совершенно чист, — заверяет он меня.

— С прошлым покончено?

— Раз и навсегда. Хватит с меня тюряги, Рид. Потому я и перебрался сюда, подальше от своей семейки. Это они варят и продают «дурь», а я завязал.

— Ладно. Тогда думайте о Джине.

Коди вешает на него микрофон, и мы занимаем свои места. У нас настоящая съемочная площадка, мы сидим в складных креслах, под софитами, вокруг сплетения проводов. Над плечом у меня камера, и я на минутку воображаю себя настоящим журналистом, ведущим расследование. Я свирепо гляжу на Гвен:

— А как же фотосъемка? Давай, Гвен!

Она послушно хватает фотоаппарат.

— Всего парочка снимков, Натан, — говорю я, — чтобы окончательно выставить свет.

Он сначала хмурится, потом улыбается щелкающей его Гвен. Наконец — с момента нашего приезда прошел час — мы приступаем к съемке. Я держу ручку левой рукой и черкаю в блокноте.

Малкольм Баннистер был правшой — вдруг у Натана возникнут подозрения? Но он, похоже, от них далек.

Чтобы он раскрепостился, я начинаю сначала: имя, возраст, работа, образование, судимости, дети, семейное положение и так далее. Пару раз я прошу его расслабиться, что-то повторить — у нас самый обычный разговор. Детство: адреса проживания, школы, жизнь со старшим братом Джином, безотцовщина, сложные отношения с матерью. Тут он говорит:

— Учтите, Рид, я не собираюсь чернить собственную мать.

— Конечно, нет, Натан. Этого у меня и в мыслях не было. — И я спешу сменить тему.

Доходит до «культуры метамфетамина» его юности. Он неохотно раскрывается и рисует удручающую картину безрадостной молодости, полной наркотиков, пьянок, секса и насилия. К пятнадцати годам он уже умел варить метамфетамин. Два его двоюродных брата сгорели заживо при взрыве лаборатории в передвижном доме. В шестнадцать лет он впервые познакомился с камерой каталажки. Он бросил школу и пустился во все тяжкие. Как минимум четверо его кузенов сидели за торговлю наркотиками; двое до сих пор не вышли. Как ни тяжко было сидеть, ему самому тюрьма пошла на пользу: отучила от наркотиков и от выпивки. Пять лет заключения он провел в трезвости и теперь намерен держаться подальше от мета, позволяя себе разве что пивка.

В полдень мы закругляемся. Солнце вскарабкалось высоко, и Слейд обеспокоен излишней яркостью. Они с Коди бродят в поисках другого места для съемки.

— Сколько у вас сегодня времени? — спрашиваю я Натана.

— Я босс, — гордо отвечает он. — Хочу — выхожу на работу, хочу — не выхожу.

— Отлично. Еще пару часиков?

— Почему нет? Как у меня получается?

— Класс! На привыкание ушло всего несколько минут, и с тех пор все идет как по маслу, очень естественно.

— Вы прирожденный рассказчик, Натан, — поддакивает Гвен. Ему это как бальзам на сердце. Она опять его гримирует, вытирает пот со лба, обмахивает кисточкой, трогает, флиртует, случается, ведет себя нескромно. Он тает от внимания к себе.

Мы приносим в тень дуба рядом с навесом привезенные с собой сандвичи и напитки. Это место Слейд одобряет, и мы решаем перенести съемочную площадку сюда. Гвен шепотом просит у Натана разрешения воспользоваться туалетом. Он смущается, но не может оторвать взгляд от ее ног. Я отхожу и делаю вид, что беседую по мобильному телефону с важными людьми в Лос-Анджелесе.

Гвен исчезает в доме. Позже она доложит, что там две спальни, но обставлена только одна. В гостиной лишь кровать, кресло, огромный жидкокристаллический телеэкран, в ванной давно не убирались, кухонная раковина забита грязной посудой, холодильник — пивом и фастфудом. Есть еще чердак со складной лестницей. На полах дешевое покрытие. Дверей три: главная, задняя и ведущая в гараж, все с тяжелыми толстыми засовами, явно установленными совсем недавно. Сигнализации не заметно — ни панелей с кнопками, ни датчиков на дверях и окнах. В стенном шкафу в спальне две винтовки и два карабина, в стенном шкафу в пустой спальне — только пара грязных охотничьих сапог.

Пока Гвен в доме, я продолжаю притворяться, будто разговариваю по телефону, а сам наблюдаю за Натаном, благо на мне большие темные очки. Он не спускает глаз с задней двери в дом — нервничает, что она внутри одна. Слейд и Коди перекладывают провода. Когда она возвращается, Натан успокаивается и просит извинения за то, что он такой неряшливый хозяин. Она с воркованием занимается его прической. Когда все готово, мы начинаем дневную рабочую смену.