Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой - Даррелл Джеральд. Страница 33

Вручавший нам штрафной талон полицейский в темной форме выглядел очень грозно. Он был высок, словно Эверест, и, очевидно, превосходно владел не только оружием (наверняка попадавшем с расстояния в четыре тысячи футов в карточный туз), но и приемами бокса, каратэ и джиу-джитсу, а также при случае мог летать не хуже Супермена. Его подчеркнуто вежливые интонации и тихий голос еще более укрепили нас во мнении, что с ним лучше не связываться. Даже Аластер, никогда не проявлявший уважения к властям, и тот присмирел под напором мужества, исходившего от этого человека, который, казалось, в одиночку мог справиться с ЦРУ. Мы без возражений взяли протянутый нам талон.

Когда мы добрались до того места, откуда начинались барханы, Аластер обратил наше внимание на тот факт, что хотя с одной стороны дороги мотоциклов было не меньше, чем в других местах, зато с другой стороны они отсутствовали совсем. Следуя указаниям нашего режиссера, мы свернули с шоссе на лежавшую между холмами проселочную дорогу. Тут-то мы и поняли, почему на этой стороне не было мотоциклов. На самом отдаленном от магистрали участке пути наша машина провалилась по брюхо в песок и остановилась. Паула, Ли и я отправились пешком назад и, пройдя до шоссе две мили, а потом еще две до ближайшего гаража, нашли подходящий грузовик, который вытащил нашу машину из песка. Мы добрались до отеля лишь поздно вечером, усталые и злые — не только из-за того, что целый день был потрачен впустую, но еще и потому, что вынуждены были заплатить полицейскому управлению двадцать пять долларов.

К счастью, это был единственный неудачный день. Остальные съемки в пустыне прошли как нельзя лучше. Погода стояла превосходная — с раннего утра, с его изумительными зеленовато-розово-лиловыми облаками, постепенно тающими в ослепительном солнечном свете, окутывающем кактусы звенящим золотистым маревом, до позднего вечера, когда необъятное небо (в пустыне оно почему-то кажется во много раз выше) окрашивалось в багрец и пурпур такой дивной чистоты, что знаменитые закаты Тернера побледнели бы от зависти.

Одной из привлекательнейших особенностей нашего сериала была постоянная смена декораций. Только что вы утопали по колено в снегу, а в следующую минуту обливаетесь потом в тропическом лесу; или же, плывя на каноэ по реке в Англии, вы оказываетесь в другом каноэ, но уже плывущем вдоль кораллового рифа. Следуя этой традиции, мы распрощались с гигантскими кактусовыми джунглями Аризоны и устремились в холмистые саванны Южной Африки — в крупнейший заповедник с чудесным названием прямо по Райдеру Хаггарду — Умфолози.

Весь путь к этому райскому уголку Земли — предупреждение о грядущих экологических катастрофах. Но вы осознаете это не вдруг. Вначале вы видите расстилающиеся на многие мили холмистые зеленые луга, чем-то напоминающие Англию. Подсознательно вы догадываетесь, что когда-то в этих местах шумели непроходимые леса, а нынешние, кажущиеся на первый взгляд сочными и зелеными луга на самом деле выжжены и выветрены, выбиты скотом и перенаселены. Но все это, как ни странно, придет вам в голову много позже, когда вы достигнете Умфолози, увидите впереди изгородь, а за ней девственную Африку — ту, которая существовала до прихода европейцев и демографического взрыва среди коренного населения. Заросли акации, сочнейшие изумрудные луга, необъятные великаны-баобабы — да разве описать словами весь этот разгул природы?

Те из моих читателей, кто, подобно автору этого опуса, уже миновал пору первой молодости, быть может, помнят Джуди Гарланд в фильме «Мудрец из страны Оз». В самом начале фильма домик, в котором она находится, подхваченный ураганом, взмывает в воздух и перелетает через радугу. До этого момента фильм был черно-белым, но как только домик приземляется и Джуди Гарланд робко приоткрывает дверь, на зрителя обрушивается водопад красок. Въезд в Умфолози произвел на меня такое же впечатление. Перед нашим взором мелькали привычные картины возделанной и оскверненной человеком земли, но мы не ощущали этого, так как нам не с чем было сравнить. Но вот за загородкой мы увидели частицу настоящей Африки и застыли, пораженные одной и той же мыслью — о том, что ехали мы по сотворенной руками человека пустыне, а попали в оазис за решеткой. Даже на меня, лучше других знакомого с заповедниками, это стало чем-то вроде шока.

Национальный парк Умфолози — это не только царство растений, но и настоящий звериный рай. И в этом вы убеждаетесь с первых же шагов по этой благословенной земле. Полосатые, словно викторианские щеголи, зебры грациозно галопировали рядом с машиной, кокетливо перебирая ногами. Неподалеку выделывали курбеты голубые гну со столь причудливо изогнутыми рогами, что казалось, они взирают на вас через очки. Для таких нескладных созданий они поразительно проворны. Стадо бегущих антилоп гну — настоящий балетный спектакль с непременными фуэте, батманами и арабесками, дополненными к тому же стойками на голове и зависаниями в воздухе в сложнейших пируэтах. Прыгая среди кустарника, зебры и гну спугивали стаи пурпурно-фиолетовых скворцов и компании птиц-носорогов, с огромными, крючковатыми (как нос у Феджина) клювами и алыми сережками. Они вышагивали торжественно, словно при смене караула, внимательно глядя на нас большими выразительными глазами, казавшимися томными из-за длинных пушистых ресниц. Проехав по парку почти целую милю, мы увидели главного обитателя здешних мест — белого, или однорогого, африканского носорога. Эти громадные, величественные звери (самые крупные, после слона, наземные млекопитающие) одно время находились на грани полного истребления. К счастью, в самый последний момент спохватились и приняли меры к охране этого древнего великана. Теперь в Умфолози, а также ряде других областей Южной Африки их поголовье постепенно увеличивается. Встреченный нами крупный самец величаво шествовал между деревьями; огромную голову победно венчал четырехфутовый рог-ятаган. Несколько маленьких птичек, словно каминные украшения, расселись у него на спине. Массивные ноги носорога поднимали из травы тучи саранчи и прочей живности. Слетая время от времени со своего движущегося насеста, птички на лету подхватывали добычу и возвращались с ней на спину гиганта. Мы остановили машину ярдах в тридцати от носорога, он тоже встал и устремил на нас задумчивый взгляд. Затем, глубоко вздохнув, пересек дорогу перед самым нашим носом и скрылся в зарослях акации.

Через полмили мы наткнулись на группу самых, на мой взгляд, очаровательных млекопитающих — жирафов. Их было пятеро: трое деловито объедали верхушки акаций, в то время как двое других, переживавших, вероятно, пору медового месяца, вели себя совсем не по-жирафьи. Повернувшись друг к другу, они столь дивно переплетали шеи, что походили более на лебедей, нежели на жирафов; они целовались с таким самозабвением, так сладострастно просовывая свои длинные языки в рот партнеру, что в сравнении с ними звезды французского кино выглядели бы просто жалкими любителями. Подобно всем влюбленным, они не замечали ничего вокруг, а когда мы, выйдя из машины, подошли к ним совсем близко, не обратили на нас ни малейшего внимания. Распрощавшись с жирафами, мы подъехали к на редкость непривлекательному комплексу безликих блочных строений, которыми обзавелось местное правительство для привлечения потока туристов. И хотя по комфортабельности наше жилье не уступало разве что общественному туалету, природа сполна вознаградила нас за все неудобства.

Нашим оператором в Умфолози был еще один Родни — Родни Борланд со своей женой Мойрой. Работая на пару, они создали не один замечательный фильм о животных и знали африканскую саванну, как свой дом.

Как раз в это время начался бурный и продолжительный роман Аластера и златокрота. Спешу пояснить недоумевающему читателю, что я имел в виду. Перед съемками этой серии я торжественно заявил, что не поеду в Южную Африку ни за что на свете, если меня не познакомят со златокротом — моей давней, несбывшейся мечтой. Существует несколько видов этого милого зверька; от европейского крота, с которым у него очень большое внешнее сходство, он отличается главным образом необычайно шелковистым мехом, сверкающим, словно золотая канитель. Мое настойчивое желание вынудило Аластера пуститься во все тяжкие, и после целого ряда отчаянных эскапад ему удалось упросить кого-то в Дурбане одолжить нам златокрота на время съемок. Это было обворожительное создание с такими малюсенькими глазками, что он напоминал очкарика, забывшего надеть очки. Пяти дюймов длиной, он походил на снующий в ящике с землей мохнатый слиток золота. Как и все насекомоядные, златокрот был ненасытным обжорой, которому для поддержания хорошего тонуса требовалось не меньше трехсот ярдов червей и гусениц ежесуточно. Непонятно каким образом, но между Аластером и забавным маленьким существом, которого он назвал Мактэвишем, установилась своеобразная «духовная» близость, выразившаяся в регулярной трехразовой поставке к столу любимца свежевыкопанных червей и совместных ночевках в одной комнате. Правда, несмотря на большую любовь, Аластер признавал, что его сожитель слишком уж шумит по ночам, и он ничуть бы не обиделся, если бы тот вел себя потише. Как я уже говорил, несмотря на огромное внешнее сходство златокрота и обычного европейского крота, они не являются близкими родственниками, и схожесть эта объясняется их принадлежностью к одной и той же группе роющих млекопитающих, выработавших благодаря подобному образу жизни ряд особенностей, таких, как сильные передние лапы, почти полное отсутствие глаз и крепкий, словно нож бульдозера, ороговевший кончик морды. Мактэвиш обладал редким для млекопитающего даром — он мог менять свой цвет. Обычно он был золотистым, но стоило солнечному лучу под определенным углом упасть на его блестящую шерстку, как он становился зеленым, лиловым и даже пурпурным! Однажды ночная деятельность Мактэвиша увенчалась успехом. Ему удалось найти в коробке уязвимое место и с помощью передних лапок расширить отверстие до нужного размера. За завтраком безутешный Аластер скорбным голосом поведал нам, что он обескротился. К счастью, все самые интересные сцены с Мактэвишем были отсняты до того, как он обрел желанную свободу.