1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь - Коваленин Дмитрий Викторович. Страница 40

И только сам Усикава был среди них исключением — во всем, начиная с обличья. Низкорослый, коротконогий, с огромной приплюснутой головой и курчавыми волосами, фигурой похож на кривой огурец. Глаза навыкате — будто всегда испуганные, ненормально толстая шея. Густые брови чуть не срастались на переносице, точно две гусеницы, жаждущие совокупления. В школе учился отлично, хотя и не по всем предметам. Особенно плохо давалась ему физкультура.

В своем породистом семействе он всегда был паршивой овцой. Фальшивой нотой, что нарушает гармонию в хоре. На любой семейной фотографии его физиономия резала глаз, будто он затесался в кадр по ошибке.

Родня Усикавы всегда поражалась, как в их семье могло появиться столь не похожее на них дитя. Тем не менее произошел он из той же утробы, что его братья с сестрой. Мать часто жаловалась, что именно его роды принесли ей больше всего страданий. Уже лишь поэтому было ясно, что никто не подбрасывал новорожденного Усикаву в корзинке к двери их дома. Когда же Усикава родился, кто-то сразу же вспомнил, что двоюродный брат его дедушки был головастым, как Фукускэ  [23]. Во время войны он работал на металлоперерабатывающем заводе в столичном округе Кото, где и погиб при бомбежке весной 1945 года. Этого родственника отец никогда не встречал, но его фотография сохранилась в семейных альбомах. Взглянув на снимок, все сразу поняли, в кого уродился младенец. Разительное сходство этих двоих наводило на мысли о перерождении. Видимо, та же карма, что вылепила дедова кузена, и произвела на свет Усикаву.

Если б не Усикава, его семья в Ураве имела бы отменную репутацию. Его родственники были одаренными, образованными и симпатичными на зависть всему городу. Но стоило им выйти на люди в компании с Усикавой, окружающие тут же хмурились и качали головой.

Считая, видимо, что рождение подобного трикстера — результат небесного розыгрыша: кто-то из пантеона богов подставил ножку богине красоты. Опасаясь именно такой дурной славы, родители Усикавы старались никому его не показывать. А если спрятать мальчика от чужих глаз не удавалось, делали все, чтобы он хотя бы не мозолил глаза (и это у них, конечно же, получалось плохо).

Впрочем, сам Усикава своим положением не тяготился, не страдал и не унывал. Появляться на публике он не жаждал, ибо с раннего детства осознал преимущества принципа «чем незаметнее — тем комфортней». Братья с сестрой относились к нему как к пустому месту, но ему на них было плевать. Их он тоже не любил. Да, все они слыли красавцами, отличниками и спортсменами, с кучей друзей. Но жизнь вели, на взгляд Усикавы, примитивную и убогую. Мысли плоские, кругозор узкий, фантазия скуднее некуда. Единственная забота — что о них скажут в свете. Но больше всего убивало то, что эти люди никогда ни в чем не сомневались. Поэтому на развитие интеллекта у них надеяться не приходилось.

Отец Усикавы, несмотря на репутацию прекрасного терапевта, был человеком унылым и скучным. Как у того мифического царя, вокруг которого все превращалось в золото, любые мысли отца, произнесенные вслух, становились пошлыми и бессмысленными. За его молчаливостью (скорее всего — неумышленной) успешно скрывались занудство и даже глупость. Мать же, напротив, была на редкость болтливым воплощением бытового мещанства. Скупая, капризная, самовлюбленная, она постоянно требовала к себе внимания и по любому поводу визгливо отчитывала окружающих. Старший брат характером вышел в отца, младший — в мать. Сестра была девицей независимой, но безалаберной и думала только о собственной выгоде. Родители обожали ее как «младшенькую» и во всем ей потакали, чем окончательно ее испортили.

Поэтому почти все свое детство Усикава провел в одиночестве. Возвращался из школы, запирался у себя в комнате и с головой погружался в чтение. Кроме любимого пса, ни с кем не дружил, так что ни поделиться новыми знаниями, ни поспорить было не с кем. Однако в умении логически мыслить и убеждать собеседника ему не было равных, и он сам это знал. Подобные навыки Усикава постоянно оттачивал в спорах с самим собой. Например, брал какое-нибудь утверждение и рассматривал с двух позиций: с одной стороны, красноречиво поддерживал, с другой — столь же пылко критиковал. Причем в обоих случаях звучал одинаково убедительно. В результате он научился сомневаться во всем — в том числе и в себе. Он также усвоил, что истина в ее бытовом понимании, как правило, относительна. Что субъективность и объективность — не такие уж полярные вещи, как привыкло считать большинство; а поскольку граница между ними не определена, ее совсем не трудно сместить, куда тебе хочется.

Оттачивая логику и риторику, он закидывал в память любые знания — как полезные, так и ненужные, как бесспорные, так и сомнительные. При этом интересовали его не знания как таковые, но — конкретные данные, с помощью которых можно проверить вес и значимость каких-либо утверждений.

Его череп, приплюснутый, как у Фукускэ, превратился в неказистое с виду, но крайне удобное хранилище информации. С детства Усикава был эрудированней любого из сверстников и при желании мог бы запросто переспорить не только собственных братьев или одноклассников, но даже учителей и родителей. Однако предпочитал никак не выказывать своих способностей, дабы не привлекать к себе внимания. Его знания и навыки были прежде всего инструментом, орудием, а не поводом для бахвальства.

Себя Усикава представлял кем-то вроде хищника, который прячется в ночном лесу, поджидая добычу. Терпеливый охотник, он готов броситься на свою жертву в самый подходящий момент. До этого мига никто вокруг не должен ничего подозревать. Главное — затаиться и усыпить бдительность противника. Подобный ход мысли он выработал в себе с первых классов школы. Никогда ни перед кем не заискивал, а чувства и эмоции всегда держал при себе.

Иногда он задавался вопросом: что было бы с ним, родись он хоть немного нормальнее внешне? Не красавцем — в том, чтобы им любовались, он смысла не видел, — а самым заурядным парнем. Просто чтобы на улице не оглядывались прохожие. Как бы тогда сложилась вся его жизнь? Но на то, чтобы это представить, его фантазии не хватало. В Усикаве было слишком много от Усикавы, чтобы оставалось место для кого-либо еще. Даже в душе он так и оставался нескладным, коротконогим подростком с большой приплюснутой головой и выпученными глазами, вечно сомневающимся и жадным до знаний, молчаливым и красноречивым одновременно.

Со временем гадкий подросток стал гадким юношей, а потом и гадким мужчиной. Но сколько бы лет ему ни исполнилось, прохожие все так же оглядывались на него, а дети таращились во все глаза. Скорей бы состариться, думал он иногда. Все старики некрасивы, их уродства не бросаются в глаза так уж сильно. Впрочем, пока не состаришься на самом деле, трудно что-либо прогнозировать. А вдруг ему суждено стать самым уродливым стариком на земле?

Как бы там ни было, удачно слиться с пейзажем у него не получится. К тому же Тэнго знает, как он выглядит. А если тот заметит, что Усикава ошивается вокруг его дома, все усилия последнего месяца пойдут прахом.

В таких случаях, по идее, нанимают профессионального сыщика. В сыскные агентства Усикава не раз обращался, еще когда работал адвокатом. Большинство таких сыщиков — бывшие полицейские, отлично владеют техникой расспросов, слежки и наблюдения. И все же на сей раз ему не хотелось втягивать посторонних. Слишком уж скользкий случай. Тайное убийство, как ни крути. Тем более что теперь Усикава пока не смог бы никому внятно объяснить, зачем это нужно — следить за Тэнго.

Конечно, ему хочется выяснить, что связывает Тэнго и Аомамэ. Но как выглядит Аомамэ, он не знал. Как ни старался, раздобыть ее фото не получилось. Это не вышло даже у Нетопыря. Выпускной альбом ее класса он видел, но там ее лицо вышло мелким, напряженным и больше походило на маску. На фотографии команды по софтболу Аомамэ была в шляпе с широкими полями, которые отбрасывали густую тень на ее лицо. Пройди сейчас эта женщина мимо, Усикава не опознал бы ее. Стройная, осанистая, ростом около 170 сантиметров, с выразительными глазами и скулами, волосами до плеч и спортивной фигурой. Вот и все, что он знал о ней. Но таких женщин на свете сколько угодно.