Ave Caesar! Дело о римской монете - Крупенин Артур Борисович. Страница 4

– А вы, оказывается, красавчик! – констатировала она, с явным интересом оглядев пациента. – Сестры наверняка будут скучать.

– Я тоже, – соврал Глеб.

После стандартных вопросов о самочувствии врач еще раз внимательно посмотрела на него и задала вопрос, ради которого, судя по всему, и позвала:

– Так вы и в самом деле экстрасенс?

Глеб сделал удивленное лицо.

– До сих пор ничего такого за собой не замечал…

Но Ольга Борисовна была настойчива:

– Сестра Гладкова рассказала мне занятную историю про ваши способности.

– Гладкова?

– Маша.

– А-а, Маша. Было дело…

– Да и сестра Малышева жаловалась и вообще отказалась впредь заходить в вашу палату.

«Немудрено», – подумал Глеб, вспомнив о своем самом первом видении.

– Помните, я говорила, что такого рода повреждения могут привести к неожиданным последствиям? Именно так, похоже, и случилось. Знаете, я слышала немало рассказов о том, что тяжелая травма или сильный стресс могут активизировать скрытые способности организма, но своими глазами вижу подобное в первый раз. Надо же – уметь читать чужие мысли! Вы и про меня что-нибудь знаете?

– Абсолютно ничего. Для этого я должен к вам прикоснуться. Но мне бы не хотелось, поймите меня правильно.

Врач полушутя, полуиспуганно отстранилась.

– И не нужно. – В ее голосе снова зазвучал напускной энтузиазм: – А давайте-ка я вас направлю к психологу. У меня на примете есть отличный специалист. Вот, возьмите.

Глеб был еще слаб и не имел ни сил, ни желания спорить. Он кивнул и из вежливости взял визитку.

– В следующую пятницу я вас выпишу. Но с уговором, что покажетесь мне через месяц, а до этого обязательно, слышите, обязательно позвоните по этому номеру.

3. Пенаты

Родной дом встретил его пылью, затхлостью и кипой нечитаных журналов. В холодильнике сгнили почти все продукты, и его пришлось полдня проветривать, после чего стало наконец возможно загружать туда свежую снедь.

После больничной диеты поход в супермаркет показался наслаждением, сравнимым разве что с шопингом в период новогодних распродаж. В результате Глеб накупил гораздо больше еды, чем был способен съесть. Впрочем, это обстоятельство его только развеселило. Стольцев был завзятым гурманом, обожал не только плотно и вкусно поесть, но собственноручно готовить всякие сложносочиненные блюда.

Порядком утомившись от однообразия больничной диеты, он решил себя побаловать, состряпав средиземноморский ужин. В свое время поработав в Италии, Глеб в изобилии научился готовить тамошние блюда. Сегодня он выбрал спагетти с мидиями. Разумеется, замороженные моллюски – или, как их когда-то трогательно называла пятилетняя Ксюша, «малюськи» – ни в какое сравнение не шли со свежевыловленными. Глеб с ностальгией вспомнил, как вместе со своим итальянским шефом Пьетро Ди Дженнаро и еще парой таких же сумасшедших любителей свежатины каждые выходные отправлялся в ближайший прибрежный городок за добрых сто километров от раскопок. Там в заведении Il Moletto можно было отведать умопомрачительных морских гадов всех мастей. Само слово «молетто» было уменьшительным от «моло», что по-итальянски означает «волнорез». Название говорило само за себя. Столы в этом ресторане с видом на чудную бухту Сан-Стефано накрывались на узком, выдающемся далеко в море волнорезе, покрытом тиковым настилом, живописно изъеденным временем и солью.

Да, Стольцев любил вкусно поесть и очень ценил способствующий этому процессу антураж. Сегодняшний ужин тоже получился весьма недурным. За те несколько месяцев, что были посвящены кулинарному покорению Италии, Глеб понял, что главное в пасте, конечно, соус. И пускай в продаже нынче можно было найти довольно приличные готовые заправки, ему ли не знать, что, обсуждая социально опустившегося человека или его семью, итальянцы, дабы подчеркнуть всю меру нравственного падения несчастного, уничижительно говорят, что у него дома макароны едят с магазинным кетчупом! Из баночки!!! Бр-р-р! Ужас-ужас! Неудивительно, что Стольцев всегда готовил соус сам.

Не без сожаления выковыряв из раковины последнего моллюска и допив остаток розового вина, Глеб засел за письменный стол – разбирать бумаги.

Надо сказать, что одним лишь пристрастием к пасте и морепродуктам любовь Стольцева к Апеннинскому полуострову не ограничивалась. Глеб заслуженно слыл настоящим италофилом. И не только потому, что пользовался туалетной водой от «Балдессарини» и сидел за рулем сильно подержанной, но чертовски элегантной «альфа-ромео» 156?й серии. После шести месяцев, проведенных в Италии, Глеб окончательно и бесповоротно влюбился в эту страну. И, как верный любовник, он, даже расставшись с предметом обожания, все равно находил для него свободный уголок в своем сердце. А потому жилище Глеба тут и там выдавало итальянскую душу хозяина: на стеллажах в гостиной теснились книги Данте, Гольдони и Д’Аннунцио, коллекция DVD пестрела лентами Антониони и братьев Тавиани, а стены были увешаны акварельными пейзажами Тосканы и Амальфитанского побережья. Наконец, пара симпатичных древнеримских богов домашнего очага – Пенатов, вышедших из-под руки гончарного мастера, по воскресным дням торговавшего на углу самой живописной в мире площади Пьяцца-дель-Кампо, что спряталась в сердце так и не проснувшейся от средневекового сна Сиены, украшали «фартук» его холостяцкой кухни прямо над электроплитой.

Иногда Глеб в шутку даже задавался вопросом: ну отчего судьбе было угодно, чтобы он по ошибке появился на свет так катастрофически далеко от того места, где ему следовало бы родиться и жить, ежедневно радуясь лазурному небу, стакану доброго кьянти и тарелке сырного ризотто.

В целом встреча с домом была очень радостной и волнующей, если бы не одно «но». Все надежды на то, что, вернувшись домой, он чудесным образом исцелится от этих странных видений, пошли прахом. Всякий раз, когда Глеб надолго касался той или иной вещи, он чувствовал какой-то дискомфорт. Ощущения чем-то отдаленно походили на те, что он испытал в больнице, только были намного слабее. Выходит, он способен воспринимать образы, связанные не только с живыми людьми, но и с неодушевленными предметами?

Он дал себе зарок назавтра сразу после пробуждения попытаться досконально во всем разобраться. Приведя свое рабочее место в порядок, Глеб отправился в душ. Через полчаса он блаженно растянулся на своей просторной кровати, по которой успел не на шутку соскучиться. Сон пришел почти мгновенно.

Утром после традиционного кофе он с некоторым волнением приступил к эксперименту. Сев на кровать, Глеб открыл лежащий на тумбочке бумажник и высыпал на одеяло мелочь. Затем откинулся на подушку и зажмурился. Сосредоточившись, он на ощупь взял одну из монет и крепко зажал в кулаке. Ого! Это уже не просто дискомфорт. Это какая-то бесконечная череда образов. Словно пачка фотографий, лежащих одна на другой. Как бы рассмотреть их поодиночке? Надо попытаться расслабиться. Нет, все равно не получается. Картины слишком скоротечны и расплывчаты. Судя по всему, большинство людей не испытывают ни особых эмоций, ни ощущений, расставаясь с мелочью в супермаркете или киоске. Надо попробовать что-нибудь другое.

Подумав, Глеб вытащил из кладовки картонную коробку. Так, с чего начнем? Пожалуй, с крышки от старой бабкиной супницы – одного из немногочисленных предметов, уцелевших из дореволюционного сервиза, передаваемого в семье Стольцевых по наследству.

Глеб положил руку на прохладный фарфор. Сначала он совсем ничего не почувствовал. А через минуту ему стало плохо. Нет, речь шла не о физическом недомогании, а скорее о крайней форме сильнейшей психической депрессии. Глеб даже выронил крышку и чуть ее не разбил. Он уже пожалел о своей идее и о выборе предмета, но взыгравший в нем ученый как всегда требовал разобраться в вопросе до конца. Преодолевая себя, Глеб снова протянул ладонь. Возникшая картина была скудной и весьма нечеткой – только расплывчатый силуэт стола, заваленного каким-то барахлом, да ощущение горечи и полной безысходности. Да что же это такое? Кто и когда зарядил крышку этим бесконечным горем? Со времени переезда он впервые достал супницу из коробки. Значит, надо вспомнить, что с ней могло случиться до этого. Мало-помалу Глеб вспомнил, хотя и с большим трудом. Память человека устроена настолько мудро, что гуманно вытесняет наиболее неприятные моменты. Такие, как эти.