Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 12
И не успел Альдо понять, в чём дело, Карл ухватил его за уши, сорвал с него маску и тут же отбросил её, тряся обожжёнными пальцами. Мрак и туман окутали юношу, а когда мгла рассеялась, возле алтаря, возле Хельги Красавицы стоял бородатый носатый карлик ростом ей по пояс. Девушка зашлась диким воплем и рухнула в обморок, отец едва успел её подхватить.
- Дверг! Это дверг! - стоголосо зашумела толпа. Воины схватились за оружие. Сигвальд искал взглядом андарскую свиту жениха. Убитый горем отец невесты судорожно обнимал дочь и не мог вымолвить слова. Проповедник Карл Финнгуссон, преподобный отец Кристофер, глядел на это дело и печально улыбался. Трувар Отмороженный развязал ремешки "добрых намерений", расчехлил секиру и занёс уже оружие над несчастным коротышкой, но годи остановил его:
- Здесь храм всех богов, и я тут хозяин! Кто бы он ни был, но мы ходили с ним на одной ладье, бились плечом к плечу, ели и пили за одним столом. Не дозволена вам его кровь! Никто не смеет его тронуть! - громогласно возвестил Сигвальд, и никто не мог сказать, что не расслышал запрета. - Я присуждаю его к позору и изгнанию.
- Спасибо, - едва слышно молвил дверг.
- Я узнал тебя, Альвар Свалльвиндсон, - прошептал в ответ Сигвальд, - а теперь пошёл прочь отсюда, ты, маленький мерзавец!
В глазах сурового бородатого героя стояли слёзы.
Альвар подхватил проклятую маску и побежал из зала со всех ног. Толпа расступилась, вдогон ему летели оскорбления и проклятия, пинки и плевки, тухлые яйца и гнилая репа, которые всегда наготове у добрых людей. Ещё вчера каждый из них за честь почитал поздороваться за руку с Альдо ван Брекке. Но Альдо не стало, Альдо погиб под крестным знамением, а подземный коротышка был всего лишь презренным изгнанником.
Карл Финнгуссон удовлетворённо кивнул и незаметно направился следом за беглецом.
У входа в пещеру, где сто зим назад миловались Альдо и Хельга, изгнанника ждал Тунд Отшельник с факелом. Он заприметил тень, что кралась за королевичем с обнажённым мечом. Когда Карл настиг Альвара у горной тропы, Тунд вышел им навстречу:
- Что тебе надо ещё от этого юноши, крестовый жрец?
- Пусть выкупит свою жизнь! - торжествующе скалясь, Карл приставил меч к горлу Альвара. - Пусть отдаст колдовскую личину, заплатит сто марок серебра и откроет тайну подземелья!
- Да ты жрёшь в три горла! - расхохотался Тунд. - Иди-ка отсюда, пока цел.
- Клянусь, я его зарежу, а потом и тебя, поганое ублюдище!
- А говорили, что иониты проповедуют любовь и прощение, - годи Эрлинга воздел руки к небу и закричал так, что эхо содрогнуло горы и море:
- Чайки и враны, полные яда! Вырвите очи брату барана! Брату барана с крестом на крестце! Чайки и враны, полные яда! Вырвите уши брату макаки! Брату макаки в терновом венце!
И откуда ни возьмись налетели птицы, пронзительно крича и хлопая крыльями. Чайки и вороны набросились на проповедника, метя в лицо клювами и когтями. Карл выронил меч, завопил и кубарем покатился по склону. Птицы вились над ним, как над тушей кита, выброшенной на берег. Тунд поглядел на это и плюнул:
- Пусть бы ты себе все кости переломал, старый козёл, - а затем обратился к Альвару, - эх, говорил же я тебе, чтобы ты держался подальше от этих ионитов!
- Ты знал, что всё так случится? - севшим голосом спросил Альвар.
- Подозревал, - кивнул Тунд, - и молился, чтобы норны соткали другой узор.
6
Печальным получился праздник Вентракема в том году. Арнкель конунг был вне себя от горя и гнева. Никто ещё так его не бесчестил. Сгоряча хотел выгнать Сигвальда годи за то, что тот заступился за мерзкого карлика, но люди его отговорили. Всю зиму копил король злость и обиду, а по весне собрал войска и отправился походом в Андарланд. Он бы и в Белые Горы полез, чтобы добраться до проклятых коротышек, но свежа была память о битве при Маннторде, где полегли гордые рыцари-хауки. Потому решил отомстить тем, кому мог. Тем, кто поручился за обманщика Альдо. И горел Шлоссендорф, и падали мёртвые с обеих сторон, и не верил Арнкель оправданиям фюрста Хельмута, и выкуп взял не серебром, а кровью. Потом, не утолив до конца жажду мести, напал на Броквен, столицу Андарланда, и там погиб, а вместе с ним и лучшие его люди: и Гудмунд Крепкий Киль, славный корабел, и Ингмар Секира, и Фроди Скальд, и даже Трувар Отмороженный. Только Сигвальд Сигвардсон вернулся из того похода. Потому что кто-то же должен был наставлять сыновей конунга, которых отдали на воспитание в Аскефьорд ко двору тамошнего ярла.
Доверить это дело Карлу Финнгуссону он просто не мог.
Проповедник, надо сказать, основательно осел в Сторборге. Мунд за Хельгу, сто червонных гульденов, король той же зимой отдал ему на храм. Карл престур богато отделал церковь Святого Нильса и заложил в горах монастырь. Женский. Имени Девы Марики. Тордис Кудряшку прочили в настоятельницы, невзирая на юный возраст.
Правда, теперь преподобный Кристофер нечасто показывался на людях: не хотел смущать прихожан страшными шрамами, что избороздили его лицо. Глаза у него, правда, остались в целости, но при падении священник сломал руку, ногу и пару рёбер. Кости к весне срослись, но с той поры святой отец опирался при ходьбе на посох, а к старости не мог удержать перо, поэтому за ним записывали служки. Об этом мы ещё вспомним.
А что же Хельга, прекрасная Хельга, свет земной и небесный? Увы! Потускнела её красота, выцвела, облетела вмиг, будто порыв безжалостного северного ветра оборвал листья с яблони. Таков был её позор, что хотела утопиться, но Карл Финнгуссон ей отсоветовал. Она приняла крещение и ушла в монастырь. Прочь с глаз людских, в которых отныне мнились ей отравленная жалость да едкие насмешки. Но перед тем она с помощью известных средств избавилась от плода и приказала скормить его собакам.
А надо сказать, что роды помогала принимать Катла, дочь Сигвальда годи, которую позже прозвали Катла Добрая. Долго думала, стоя за дверью покоя, что ей делать с этим копошащимся кусочком окровавленного мяса у неё на руках, и решила, что собаки обойдутся. Пускай кости грызут. Но и оставить ребёнка ни себе, ни у чужих людей не решилась. И сделала так, как поступали в голодные годы: обмыла младенца, завернула в одеяло и вынесла в сумерках в горы. Там, на голой скале, она и оставила крошку, положила рядом с ним оберег - костяную фигурку в виде лемминга - и покинула берег с тяжёлым сердцем.
Да только волны, бившие в прибрежные камни, были тяжелее.
Не слышала Катла Добрая сквозь грохот прибоя и вой наступающей бури, как пронзительно-тонко вскрикнул в нищенской колыбели брошенный сын королей.
7
Никто в Сольфхейме не обрадовался, что свадьба сына конунга завершилась изгнанием и позором. Однако по трезвому размышлении все пришли к выводу, что торговля в Боргасфьорде, в общем-то, убыточна, на островах и в Хлордвике можно наварить и побольше. Да и в прочих странах есть открытые гавани.
Отец ничего не сказал. А брат настороженно спросил:
- Тебя кто-нибудь узнал?
- Только Сигвальд годи. Но, думается мне, он болтать не станет.
- Хорошо бы.
И больше об этом не говорили.
Альвар сделался замкнутым и молчаливым. Его часто видели со служанкой Финдой, и никого это не удивило. Дочь Аки теперь не насмешничала, и её освободили от части работ. А уж о чём она беседовала с королевским сыном, здесь не сказано.
Хрейна Кьяларсдоттир опечалилась больше других. Она винила себя за недобрый совет обратиться к Тунду Отшельнику. Годи Эрлинга, кстати, гостил тогда в Сольфхейме, играл в тэфли с королём да вспоминал старые дни, посасывая трубку у камина. Утешать и обнадёживать Хрейну он не стал, сказал только, что благодаря её младшему сыну всё закончилось как нельзя лучше. Королева не поняла. Тунд пояснил: мол, Северный склон надолго притих.