Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 59

- Самые стойкие - это были стражники? - спросил Тёмный.

- Это были викинги, - с горькой усмешкой обернулся к нему Арнульф. Бьёлан невольно вздрогнул: горькая смесь соли и пепла жгла сердце от голоса сэконунга. - Как вы думаете, друзья, почему никто не грабил этот город, зная о его богатствах? Почему я бросил основные силы не на стражу, не на ополчение, даже не на хольд, а на приезжих и, по сути сказать, чужих этому городу моряков? Почему они, даже пьяные, даже застигнутые врасплох, не бросились на корабли, а дали бой и пытались прорваться в сердце Эрвингарда?

- Слышится мне звон монет, - обронил Унферт, - и смрад невольничьих обносков.

- Се муж многомудрый! - едко ухмыльнулся Седой. - Атли Ястреб и подобные ему нуждались в Эрвингарде. В его работорговцах. Ранее мы, викинги, были волками моря и ходили в дальние страны за добычей! - гордость и горечь унесли пепел, ударили свежим ветром в паруса. - Ныне измельчали. Подобные этому Атли не отваживаются на далёкие набеги, грабят, куда ручонки дотянутся. Так ведь удобней! Промчаться по островам да фьордам, набить полные корабли двуногого скота - и вперёд, на Эрсей. Здесь давали малую цену за рабов, но скупали целыми толпами, что, в конечном итоге, куда выгоднее. Бейли Репа лучше объяснил бы...

- Теперь ему трудно будет это сделать, - мрачно улыбнулась Ньёрун.

- И я об этом, - вздохнул Арнульф. - Эрвингард был для них гусыней, которая несла золотые яйца. Теперь мы зарезали эту гусыню ради её бриллиантовой печени. И, сдаётся мне, найдутся люди, которых это не обрадует, а у нас прибавится недругов. Ты знаешь, о ком я говорю, Орм?

- Если речь идёт о моём дядюшке Сигурде Кнудлинге, ярле Талсея, - Орм с достоинством выдержал орлиный взор Арнульфа, - то будь уверен, что это дело я улажу.

- Так мы сможем попировать у него на Свидар? - хохотнул сэконунг.

- Я же сказал, мой король, - вернул улыбку Эриксон, - даже не сомневайся.

- Да уж, - отвернулся старик, снова глядя на небо, - коряво выросло это дерево...

- Бывает ли иначе в нашем деле? - спросил Унферт.

Никто ему не ответил.

Туман на востоке замерцал малиновым сиянием, когда вожди приступили к долгожданному дележу добычи. Люди Арнульфа урвали кусок короткого отдыха, храпели в уцелевшей корчме "Сны Ньёрун". Это название всех позабавило.

Хаген устал, как собака, но заснуть не смог, а напиваться не хотел - по многим причинам. Его и колдуна Хравена отрядили сторожить. Юноша много всякого хотел спросить у чародея, но голова вдруг сделалась тяжёлой, как чугунный котёл, и такой же пустой. Хравен бросил:

- Иди, прогуляйся, подыши ветром. Потом расскажешь, чего там вожди решили.

- Думаешь, добычей обделят? - выдавил ухмылку Хаген.

- Это вряд ли. Наш хёвдинг жесток, но справедлив, словно сам Отец Павших. Да ты, пожалуй, лучше знаешь нравы их обоих... А побеседовать мы ещё успеем!

Хаген не стал судить, сколько насмешки было в словах чародея, а сколько - искренности.

Город был возведён по большей части из местного камня, пористого и ломкого, но лёгкого, потому пожары не перекинулись на северную часть и не причинили много ущерба. Копоть, вонь и чад носились в воздухе, оседая повсюду. Впрочем, пернатым и четвероногим стервятникам это не мешало: чайки, кайры, поморники, вороны, ястребы-рыболовы и белохвостые орланы слетались с моря на падаль. Тут же кружили собаки, кошки да свиньи, копошились крысы. Тревожно ревели в стойлах кони и ослы. Хаген подумал, что надо бы посторожить телеги, на которых лежали накрытые тела павших соратников. Они пока не должны бы пахнуть, но мясо есть мясо, а голодным стервятникам никто не указ.

У телег сидел Фрости Фростарсон. Гонял обломком копья вороньё. По его виду нельзя было сказать, что дела у него хороши.

- Что, Куробой, тоже не спится? - Сказитель достал трубку, набил зелья, хватился огнива. - Хэй, юноша, у тебя огоньку не найдётся?

Хаген оставил огниво на корабле. Запалил от ближайшего огня щепку, поднёс Фрости. Кивнул на кисет - угости, мол, раз уж такое дело...

- Не стыдно тебе? - буркнул Фрости. - Такой молодой, а туда же... Впрочем, тут такая вонь, что лучше подымить зельем, чем её нюхать.

Закурили, как два гейзера. Хаген только сейчас заметил Гильса с разбитой головой.

- Думается, уже не придётся ему учить меня играть на арфе, - грустно заметил юноша.

- Похоже на то, - Фрости затянулся и добавил, - его арфа осталась на корабле среди его пожитков. Думается мне, никто не станет возражать, коли я отдам её в твои руки, Куробой. Это не самый лучший инструмент. Левый рог отходит, короб потёртый, а струны следовало бы перетянуть. У него не было денег на новую арфу. У него, у Гильса Гисларсона, прозванного Альвенгальдом - Голосом Альвов! О, вы смеётесь, вещие духи судьбы...

- То для меня честь, - заверил Хаген, - но отчего бы тебе не взять себе арфу Гильса? Ты ведь был его другом, и сберёг бы струнную певицу в память о нём.

- Инструмент должен работать, - возразил Фрости, - слишком грубы и корявы у меня руки, чтобы справно перебирать струны. Я больше люблю волынку, но давно не могу купить...

Невдомёк было сыну Фрости Моёвки, что в ту самую ночь на борту "Поморника" лопнули струны и треснул короб старенькой арфы Гильса Альвенгальда.

Хаген кивнул и двинулся на пристань.

Кругом лежали тела. Реки крови подсохли, взялись ожеледью - той порой по утрам подмораживало. Туман, однако, держался, скрывая следы ночной резни. Дым из трубки перебивал вонь от пожарищ и людских внутренностей. В уцелевших домах разводили огни. Горожане несмело выходили на улицы - поглядеть что да как. То тут, то там раздавались возгласы - порою гневные, но по большей части - скорбные и изумлённые. Хагену подумалось, что давненько жители Эрвингарда не видели войны, но не ощутил в сердце своём ни жалости, ни злорадства.

Зато порадовался, выйдя на пристань. Там псы и птицы дрались за требуху амбаров и людей. Кроваво мерцали груды серебра и золота в открытых мешках, сундуках и бочонках: шёл пересчёт. Одна из девиц Ньёрун спорила с Бьёланом о цене златотканого гобелена из Альвинмарка. Люди сильно походили на братьев меньших: Ньёрун - крупная кайра, Орм - белый хаунд, Бьёлан - зеленоглазый баклан, Арнульф же - сизый орёл, гортанным криком разнимающий стервятников. Это сходство позабавило Хагена, но подлинное ликование вызвала иная картина.

На берегу торчали шесты, словно молодые сосенки. Верхушки тех древ украшали не хвойные головы, но головы работорговцев. На самом высоком шесте, на самом почётном месте, сидела голова Бейли сына Бейли, что наварил на Хагене полсотни марок.

Улыбаясь, как счастливое дитя, Хаген сказал вису:

Спи спокойно, Бейли,

Конунг звона злата,

Распороли Репу

Девицы крылаты.

Пастуха невольников

Угостили рыбой

Ран волчицы крови,

Девы щитовые!

Тьостар Тенгильсон услышал эту вису и спросил:

- Откуда у тебя в столь юные годы такое презрение к жизни и смерти?

- Ты не задавал бы подобных вопросов, благородный муж, - ответил Хаген, как мог почтительно, - если бы с полгода походил в рабских обносках. А кого это вы сторожите?

- Мясо, - усмехнулся Тьостар, - Кьятви Мясо. Спроси-ка: откуда у нас мясо?

- Само приползло? - предположил Хаген.

Тьостар засмеялся - негромко, чтобы не разбудить брата - и кивнул:

- Приползло, ага... Только с ним нельзя разговаривать: Арнульф запретил.

- Этот запрет ни к чему, - проворчал сквозь дрёму Форни Гадюка, - Хравен сейдман позаботился, чтобы Мясо стало не слишком болтливым.

- Лишь бы не завонялось, - отмахнулся Тьостар.

Кьятви разлепил веки, словно недоваренные клёцки, бросил на викингов угрюмый взор. Его пышную бороду, широкую грудь и пивное пузо покрывала засохшая кровь. Лицо налилось багрянцем, из горла рванулся рык, перешедший в хрип. Он был похож на связанного вепря, на стреноженного быка, обречённого закланью, знающего об этом и непокорного. Это перед Арнульфом он был готов лить слёзы, унижаться и виниться. Не перед щенками.