Юрьев день (СИ) - Величко Андрей Феликсович. Страница 29

— Жалко матушку, — заметил мне Николай, когда мы немного отдышались после пробежки до Приората и сели пить чай в его кабинете.

— Да, — согласился я, — действительно, она так старалась, падая в обморок, а поверил в естественность оного события один ты, хотя делала–то она это в основном для отца.

— Так ты считаешь, что это она не по–настоящему? Да, мне тоже что–то такое показалось.

— Разумеется! Когда теряют сознание, перед этим обычно не выбирают место, куда будет удобнее упасть. Но мы, не поверив в разыгранное перед нами представление, совершили благое дело. Больше маман в обмороки падать не будет — убедилась, что это бесполезно. А то ведь могла бы потом еще разок–другой упасть, да не так удачно, как сегодня. Опасно это при регулярном повторении, можно все–таки ненароком стукнуться затылком обо что–нибудь твердое.

— И что ты за человек такой, — вздохнул брат, — нет у тебя ничего святого.

— Еще как есть! Я просто его умело прячу, а не выставляю на всеобщее обозрение. Ладно, пошли лучше в мастерскую. Там в углу стоит недоделанная тележка для дельтаплана, у нее крепление к балке получилось неудачным. Установим на нее тот мотор, что все равно недодает мощности, только сначала вставим прокладки под головки для уменьшения степени сжатия.

— Куда она полетит без крыла сверху?

— Никуда, зато поедет. Это будут аэросани. Вон снега сколько навалило, на велосипеде уже не поездишь до весны.

— Эти твои аэросани будут всего одни?

— Да, на вторые у нас нет ни тележки, ни двигателя. Только почему они мои? От Гатчинского дворца до Приората и пешком дойти нетрудно. А вот ты до летного поля будешь ездить на этих санях, как белый человек.

— Надо же, никогда не подозревал в тебе альтруизма.

— И правильно делал — какой же это альтруизм? Я просто подлизываюсь к цесаревичу, неужели не заметно?

С утра скандал продолжился, но уже как–то вяло, без огонька. Я даже настолько расслабился, что пару раз зевнул, чем заслужил возмущенный взгляд маман. Зато Ники ничего такого себе не позволял. Он слушал императрицу очень внимательно и даже, кажется, пытался осмыслить услышанное. Вот ведь делать человеку больше нечего, право слово!

Наконец отцу надоел этот цирк, и он рявкнул:

— Все, хватит! Ники, Алик, бегом в мой кабинет, там с вами говорить буду. Минни (это он уже императрице), я им все по–мужски объясню, у меня быстро поймут.

И показал здоровенный кулак.

Маман, хоть она и вряд ли целиком поверила мужу, на всякий случай приоткрыла рот и ахнула. Мы с братом развернулись на месте и исчезли.

Отец подошел к кабинету примерно через минуту, запустил нас туда, зашел сам, прикрыл за собой дверь и сказал:

— Вот там чай стоит, правда холодный. Рядом в газете — хлеб и буженина. Поешьте, вам же вместо завтрака одни нотации достались. Посидите тут с полчасика, а потом аккуратно, через черный ход выйдете. И чтоб вас до вечера во дворце не было! В отряде, я знаю, Ники поесть дадут, не помрет с голоду. А у тебя, Алик, с этим как?

— Нормально, там есть повариха с поваренком, готовят потихоньку на всю ораву. Без особых разносолов, конечно, но мне они и не нужны. Кстати, отец, раз уж мы здесь, можно показать вам одну бумагу?

— Давай, что уж с тобой сделаешь.

Я достал из внутреннего кармана свернутый вчетверо листок, развернул его и положил перед императором.

— Что это?

— Перспективный план застройки окрестностей Приоратского дворца. Зеленым цветом обозначены деревянные строения, материал для которых уже закупается, а по весне начнется быстрая стройка. Красным пунктиром — каменные здания, под них пока только оставлены места, а когда начнется стройка, я не знаю.

— Хорошо, а теперь объясни мне, что тут у тебя где и зачем.

— Вот это — временный дом для инженеров и ученых на четыре семьи, пока там будет жить один Герц.

— Тот немец, что вы нашли в Берлине? И какая от него будет польза?

— Да, тот самый. Он сделает нам беспроводную связь на основе электромагнетизма.

— Это как?

— А вот так — будет с виду обычный телеграф, но без проводов. А потом до такого же телефона дело дойдет.

— И на какое расстояние этот его телеграф работать будет?

— Поначалу, конечно, на небольшое, но лет через пять, я думаю, добьет до Дальнего Востока.

— Ну, ежели он действительно такое сотворит, ему и каменных хором не жалко будет, не то что деревянного дома. Ладно, вот это что за длинное такое?

— Электротехнические мастерские. Надо же где–то будет собирать приборы для беспроводной связи.

— А это что, с буквами «пэ», «тэ» и «у»?

— ПТУ, то есть профессионально–техническое училище. И Герцу, и мне, и Ники нужны рукастые и головастые помощники, а где их взять? Вот в этом училище их и станут готовить.

— Неплохо. Ладно, согласен, рисуй нормальный план и подавай на утверждение. Хитер! Ники, ты хоть понимаешь, почему он мне свою бумаженцию подсунул именно сейчас?

— Конечно, отец, чего же тут не понять. Алик ждал момента, когда вы почувствуете себя виноватым перед ним, потому и носил с собой черновик.

— И ты, оказывается, гусь не хуже брата. Ладно, полчаса уже прошло, будем считать, что я вам все сказал, а вы все поняли. Значит, как договорились — ты, Ники, вечером слегка раскаешься и пообещаешь не делать необдуманных шагов, не посоветовавшись с родителями. Ты же, Алик, вообще лучше молчи в тряпочку! А то вдруг опять что–нибудь ляпнешь. Но молчать надо с виноватым видом, понял? Хоть весь день тренируйся перед зеркалом, но чтобы вид был. Да, и…

Тут родитель, похоже, вспомнил, что мы с ним в кабинете не одни, есть еще Николай, и вовремя осекся. Дело в том, что я ему уже успел намекнуть на раздобытые в Берлине моими агентами очень интересные сведения.

Уже на улице, когда мы собирались расходиться в разные стороны, Николай спросил:

— Слушай, а почему ты сказал только про одного Герца? Разве этот изобретатель гигантского дирижабля, Циолковский, будет жить не в том же доме? Раз уж он на четыре семьи.

— Места–то там, конечно, хватит, но Циолковскому, по–моему, лучше жить в Залесском. Поближе к летному полю и твоему дирижаблю.

И подальше от моих дел, закончил я про себя. А то человек мало того что технически грамотный и при минимуме информации способный сделать правильные выводы. Так еще и идеалист, а это значит — слабо управляемый и способный разболтать все, что узнает, не задумываясь о последствиях.

Вечером все прошло как было задумано, то есть Ники якобы через силу сделал вид, будто отказался от своих чувств к Маргарите, а маман, которой, похоже, тоже все надоело, его простила, обняла и даже погладила по головке. Я, правда, таких нежностей не удостоился, но и слава всевышнему, а то ведь, наверное, мог бы хрюкнуть от смеха в самый неподходящий момент. В общем, все стало как раньше — за исключением одной мелочи. Императрица более не препятствовала мужу в его желании углубить отношения с Германией настолько, что она даст нам кредит на постройку Транссиба. В силу чего министр иностранных дел Гире уже через неделю выедет в Берлин, готовить почву для визита туда самого императора.

А поздним вечером, когда уже давно стемнело, император вышел погулять в парк и якобы случайно обнаружил там меня. Та еще конспирация, конечно, но мало ли? Может, он меня продолжает воспитывать. В общем, я без особых предисловий начал:

— Отец, в Берлине из заслуживающих доверия источников получены сведения о состоянии здоровья кайзера и кронпринца. Так вот, у Вильгельма оно очень неплохое для его возраста. Как минимум года два, а то и два с половиной он еще протянет. А вот кронпринц неизлечимо болен — похоже, у него рак горла. Если он и переживет кайзера, то ненамного.

— Точно? — император аж споткнулся.

— Абсолютной точности в таких делах быть не может, но процентов на девяносто я уверен.

— Если это так, то твоя служба себя уже оправдала. Спасибо, сын. Я постараюсь это проверить через своих людей, и если ты прав, без награды не останешься.