Ловушка для Черного Рейдера - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 3

И по поводу наркомана-вора вопрос как-то вдруг сразу усложнился, перетек в непонятные какие-то инстанции. «Пострадавший» оказался известным в своих кругах геем. А гей-тусовка — уж кому, как не милиции и знать-то об этом! — своих не выдает.

Все можно пережить в конечном счете, да только вот работодатели, особенно в средствах массовой информации, не любят принимать на работу осужденных, даже условно. Вот и пришла Алла спросить совета у единственного в Москве человека, кому могла еще верить, у Александра Борисовича. Это ведь он на ее памяти, вопреки мужественным стараниям провинциальной милиции и прокуратуры, сумел-таки довести до суда дело об очередных «оборотнях» из правоохранительных органов. Модные это были тогда, в первые годы нового века, темы для журналистских размышлений и «частных расследований». Громкие… Только что ж мог бы теперь сделать Александр Борисович?

А рассказ впечатлил. И не хотелось от него просто так отмахиваться. Хотя, с другой стороны, детей, что ли, с этой дамочкой крестить?

Знал Турецкий про этот центральный отдел, и не то, чтоб «зуб имел», но цена этим «фабрикантам» ему была хорошо известна. Как известно и то, ради чего и почем нынче покупаются милицейские должности. Своя, понимаешь ли, такса. Сотрудник, к слову сказать, относительно невысокого уровня, типа начальника отдела, стоит «покупателю» 5 тысяч долларов в месяц. На «евры» еще почему-то не переходят, видно, «американец» привычнее. А тот, который повыше сидит, — его «зарплата» уже 10 тысяч «баксов». Уголовное дело, между прочим, на своего конкурента можно «купить» у следователей за 400 тысяч. Зато, чтобы «развалить» его, придется выложить втрое больше. Всему своя цена, даже доброму делу. Но вот как к такой постановке вопроса привыкнуть, это и есть «большой вопрос»…

— Знаешь, что, Алла? — задумчиво сказал Турецкий. — Дай-ка мне времени немного подумать. Не беспокойся, я верю тебе, потому что знаю, как подобные дела создаются. Но тут другое. Добраться до них нелегко. Есть, конечно, пути, но не уверен, что быстро получится. Мы ж не можем действовать их методами, хотя… кто его знает… Ты о себе-то расскажи…

— А чего рассказывать? После вашего отъезда был суд. А вот когда осужденных отправили на нары, начали разбираться и с теми, кого могли достать. А я больше всех суетилась, они и начали с меня. Много же не надо: раз — выговор, два — выговор, и верни вахтеру удостоверение. Я продержалась какое-то время, а потом уехала сюда, к брату. Он на телевидении, оператор. Один живет, прописал сестрицу. Нашла работу в окружной газете, не бог весть что, но деньги платят. Спонсоры всякие, чтоб о них грамотно писали. А после процесса главным редактором мне было сделано предложение вернуть удостоверение. Вот и все. Сунулась в одно место, в другое, показала резюме, сложностей вроде не было, но как только видели судимость, разводили руками. Вот, Говорят, если б, мол, сняли, тогда… И то, неизвестно еще, как спонсор посмотрит… Я понимаю, еще и внешность у меня… Но выхода нет.

— Оставь мне свои координаты, я подумаю. Не сейчас, в смысле еще не сегодня, но постараюсь что-нибудь придумать. — Он вдруг рассмеялся. — Ты даже не представляешь, как я тебя ненавидел! Но, самое странное, теперь не знаю, за что. Может, потому что ты мне кровь портила своими советами бесконечными, лезла, куда тебя никто не просил? А сейчас думаю, мы тогда все-таки неплохо с тобой поработали… Дело, конечно, прошлое, но, скажу честно, я бы, наверное, и еще с тобой поработал. Хотя беспокойства от тебя было — во! — он провел ладонью над головой.

— Молодая была, многого в жизни не понимала, — оправдалась Алла, грустно улыбнувшись.

— Ишь ты, можно подумать, сильно постарела с тех пор!

— И постарела тоже, не надо лукавить, Александр Борисович, я по вашим глазам сразу увидела. Но… раз уж все равно пришла… да что говорить?..

— Слушай, — он обратил внимание на несколько старомодную кожаную папку на ее коленях, — а у тебя часом нет с собой этого твоего резюме? Надо же, придумали слово! Покажи, если есть.

Алла молча достала и протянула ему пластиковый файл со страничкой печатного текста. Вот так, вся жизнь — на одной страничке. А что, может, еще и неплохо, а то ведь бывает, что и этого — много: одной черточкой между двумя датами дело обходится, как на кладбище…

— Оставишь? Я прочитаю, а завтра позвоню тебе.

— Хотелось бы верить… Ну, спасибо. Там я вложила еще список публикаций, наиболее заметных, с моей точки зрения, и расширенные аннотации к ним, чтоб можно было понять, о чем речь и какие были приняты меры. Не по всем, к сожалению. И еще — адрес и телефон. А если потеряете, не беспокойтесь, у меня еще экземпляр найдется. У брата — компьютер с принтером. Я пойду, да? — она встала, взяла папку под мышку.

— Погоди, у тебя как со средствами-то? На нуле?

— Ничего, не беспокойтесь, брата ведь не уволили. Он — хороший оператор, такими не разбрасываются.

— Ну, хорошо, поезжай, я позвоню. Обязательно. До встречи. Аля тебя проводит…

Он тоже поднялся и пожал ее протянутую руку. Потом, когда она вышла, — ссутулившись и будто пытаясь стать меньше ростом, незаметнее, — походил по кабинету, вернулся к столу и взял в руку резюме. «Стерина Алла Семеновна… год рождения… Образование — высшее… Профессия — журналист… Семейное положение… Обыкновенная анкета…

Вернулась Алевтина, заглянула сбоку в резюме и сказала негромко, как бы в раздумье:

— Я смотрю, старые дела возвращаются?

— Увы, Аленька, они все, в конечном счете, возвращаются — и дела, и люди.

— Так ведь это — в порядке вещей?

— Не уверен… Какие вопросы? — Турецкий поднял голову и невесело улыбнулся.

— А она — профи, Саша?

— Да, — он кивнул и продолжил чтение списка публикаций с их краткой тематической характеристикой.

Публикаций было много. Алла постаралась показать, что называется, товар лицом, за добрый десяток лет составила список. И это ведь только крупные материалы, надо понимать. Пробегая список глазами, Александр Борисович вдруг легко вспомнил те, более чем пятилетней давности, события, в которых принимал личное участие. Интересно, наверное, было бы сейчас перелистать эти материалы, словно посмотреть на происходившее со стороны. Она ведь дотошная была, эта талантливая зануда… Турецкий хмыкнул. А что, наверняка они у нее есть, каждый журналист обязательно собирает свое творческое досье — пусть и в газетных вырезках. Надо будет обязательно попросить…

— Ты сказал: зануда? Или зараза, не поняла?

Александр Борисевич взглянул на Алевтину и подумал, что, вероятно, невольно произнес последнее слово вслух.

— Нет, ни то, ни другое, очевидно, иным в ее профессии быть и нельзя, если хочешь выглядеть честным человеком не только в собственных глазах.

— А ей сейчас совсем плохо, да? Я слышала ее рассказ…

— А вот подслушивать нехорошо.

— Ха-ха! Кто бы говорил!

— Алька, прекрати, по попке нашлепаю!

— Три раза — ха-ха! А ты что, уже знаешь, как ей помочь? Куда ее можно устроить?

— Увы. Попробую переговорить с ребятами из «Новой России», я у них все-таки какой-никакой, а обозреватель… Не обязательно, чтоб брали в штат, есть же и разовые поручения… А к чему ты спрашиваешь? Или тоже имеются какие-нибудь приемлемые идеи? Так выкладывай! Добрые дела, Аленька, к сожалению, обычно даются не так просто, как нам хотелось бы. Вот с подлостью — много проще. Ну, так что имеешь?

— А то, что у меня есть варианты! А один — так просто замечательный. Я подскажу тебе, но с условием, что и ты замолвишь за меня словечко перед Всеволодом Михайловичем.

— О, даже как! Излагай!

— Саша, — заныла она, бросая на Турецкого искоса хитроватый взгляд, — ну, я же ведь следователь по образованию… И по призванию, ты все знаешь… А сижу бумажки перекладываю со стола на стол. А я хочу под твоим руководством… совершенствоваться… а ты не даешь… А ведь обещал, когда в «Глорию» переманивал! А я, дура этакая, поверила честному человеку, а он…