Опаленные крылья любви - Агаджанян Самсон. Страница 82

— Мы их не трогаем, они сами добровольно покидают Ичкерию.

— В это трудно поверить. Чтобы десятки тысяч людей, бросая дома и имущество, добровольно покидали место, где они родились…

— Тот, кто признает Ичкерию за родину, тот не уйдет. Уходит чужой, кому безразлична судьба нашей родины. Землю своих предков мы будем защищать с оружием в руках. В случае войны мы России объявим «джихад». Мы не одиноки, весь мусульманский мир придет к нам на помощь. России больше не под силу поставить нас на колени. Она нас может победить только атомной бомбой! Другим оружием покорить нас ей уже не под силу.

Умар хотел возразить, но понял, что это бесполезно. Он вспомнил, что именно такой же разговор состоялся у него когда-то с сыном Асланом. Перед ним стоял представитель нового непримиримого поколения чеченцев, готовых в любую минуту на самопожертвование во имя своей новой родины — Ичкерии. И, чтобы избежать дальнейшей бесполезной полемики, он спросил:

— Вы моего сына знаете?

— Знаю, товарищ генерал. Он возглавляет президентскую охрану. Перед отъездом я был у него.

— Как он?

— В зените славы. На днях Дудаев ему присвоил звание майора.

По лицу Умара пробежала горькая улыбка.

— Он знал, что вы едете ко мне?

— Да. Я ему об этом сказал.

— Как он среагировал на это?

— Он передал вам большой привет, а мне сказал, что зря еду к вам.

— Надо было прислушаться к его голосу.

— Я выполнил приказ генерала Дудаева. Товарищ генерал, простите за бестактность, но не кажется ли вам, что своим отказом вы закрываете себе дорогу на свою родину?

— Нет, капитан, мне так не кажется. Дудаев своими действиями толкает чеченский народ на войну с Россией, а война без человеческих жертв не бывает. В этой войне в основном пострадает ни в чем не повинное гражданское население. В Афганистане я видел разрушенные кишлаки,* слезы женщин и стариков. Не хочу, чтобы и с Чечней это повторилось… Прощайте, капитан. Не держите на меня зла, но я не хочу строить баррикады между русским и чеченским народами.

Капитан ушел. Умар с тоской посмотрел ему вслед, сел за стол. Рука непроизвольно потянулась к телефону, хотел позвонить Наташе, успокоить ее, но в последний момент передумал, «Дома скажу». Взял папку с документами и стал их изучать. Надо было подготовиться к встрече с пакистанцами. Зазвонил телефон,

— Умарчик, это я. Как у тебя дела?

— Дела, как у прокурора, — смеясь, ответил он. — А как твои дела?

— У меня все нормально.

— Я рад. Звонила Мария Петровна, она полчаса меня отчитывала, как нерадивого ученика, за мою нечувствительность к тебе в твоем положении.

— Прости, это я виновата.

— Наоборот, просить прощения должен я.

— Умарчик, вчера я была не права. Ты поступай так, как велит твоя совесть.

— Если моя совесть скажет, что надо ехать в Чечню, как ты на это ответишь?

— Ответ простой. Я поеду следом за тобой.

— Ты шутишь?

— Нет. Я хочу быть рядом с тобой.

Некоторое время он молчал. Молчала и Наташа. В трубке было тихо.

— Я уже дал отрицательный ответ.

Она все равно молчала.

— Наташа… — он услышал, как она заплакала.

Умар понимал ее состояние и терпеливо ждал, когда она успокоится.

— Я люблю тебя, — сквозь слезы сказала Наташа и положила трубку.

Умар задумчиво смотрел перед собой и не заметил, как в кабинет вошел полковник Максимов, а вслед за ним пакистанцы.

— Товарищ генерал! — подал голос полковник.

Умар вздрогнул, быстро встал, подошел к пакистанцам и, радушно улыбаясь, стал пожимать им руки. Пакистанцы, глядя снизу вверх на гренадерского роста генерала, отвечали ему крепким рукопожатием и широкими улыбками.

Однажды за обеденным столом Наташа завела разговор про будущего ребенка.

— Умарчик, как ты думаешь, где мне его рожать?

— Как где? — машинально ответил он. — Здесь.

— А, может, я поеду к маме в Волгоград? Первое время она мне поможет

— А не лучше, если она приедет к нам?

— Нет, она старенькая, не сможет приехать.

— Тебе виднее. Как считаешь нужным, так и поступай.

— Я передумала. Рожать буду в Москве.

— А почему в Москве, а не здесь?

— Во-первых, я прописана в Москве, а во-вторых, местом рождения ребенка будет столица России. И родится он гражданином России… Умарчик, а как у тебя с гражданством?

Тот неопределенно пожал плечами.

— Не знаю. На днях замминистра тоже такой же вопрос мне задал. Мол, пора вам определиться с гражданством.

— А что он этим хотел сказать?

— Напрямую не сказал, но его намек я понял: первый замминистра обороны Узбекистана не может быть гражданином другой республики.

— И что ты ему ответил?

— Ничего. Хотя рано или поздно надо определяться с гражданством.

— И ты согласишься принять гражданство Узбекистана?

В ответ он отрицательно покачал головой. Наташа некоторое время пристально смотрела на него и неожиданно спросила:

— А ты бы согласился вернуться в российскую армию?

Умар грустно улыбнулся.

— Пока Президент России Ельцин и министр обороны Грачев, мне России не видать, как своих собственных ушей.

— Что касается твоих ушей, то подойди к зеркалу и любуйся ими. Они у тебя красивые… А Ельцин и Грачев не вечны на своих постах. Но ты не ответил на мой вопрос: ты бы согласился вновь вернуться в российскую армию?

— Думаю, это пустой разговор.

Наташа улыбнулась, хотела ему сказать, что поживем — увидим, но передумала. Идея помочь Умару вновь вернуться в российскую армию пришла ей в голову неожиданно, и она решила пока не раскрывать ее. Чтобы отвлечь его от этой гемы, вернулась к прежнему разговору о месте рождения ребенка.

— Умарчик, а ты согласен, чтобы я его родила в Москве?

— Не возражаю, но тебе одной там будет трудно.

— Одна я там не буду. Я уже говорила с Марией Петровной и она согласна в это время пожить со мной в Москве.

— Я уже тебе ответил: поступай так, как считаешь нужным.

— Спасибо, милый. Еще один вопрос надо решить. У нас две квартиры в Москве. Может, одну продадим?

— А какая необходимость в этом?

— Но две большие квартиры ни к чему. Хочу одну из них продать и на эти деньги открыть салон красоты.

От удивления Умар чуть не подавился косточкой от рыбы.

— Ты что, решила бизнесом заняться?

— При чем здесь бизнес? Я не ради этого. Просто давно мечтала открыть свой собственный салон красоты.

Некоторое время он молчал, потом встал и нервно заходил по комнате. Наташа знала, что его беспокоит, и не ошиблась.

— А обо мне ты подумала? Что буду делать я? — он хмуро посмотрел на ее улыбающееся лицо.

— Я знала, что ты задашь этот вопрос.

— И что ответишь?

— Поживем, увидим, — уклонилась она от прямого ответа.

— Ты хочешь, чтобы я уволился из армии и стал сторожить твой салон красоты?

— Почему мой салон? Наш салон.

— Я так не думаю, — буркнул он.

Она недоуменно посмотрела на него. Хотела высказать свое недовольство, но, немного поразмыслив, поняла, почему так болезненно он отреагировал на ее слова, и спокойным тоном произнесла;

— Давай уясним наши имущественные дела и раз и навсегда поставим точку. То, что принадлежит мне, но праву принадлежит и тебе. Если я отдала тебе себя, то всякое барахло, которым владею, по сравнению со мной и ломаного гроша не стоит. Ты с этим согласен?

Он молчал. Она взяла его руку, положила себе на живот.

— Здесь твой сын. Скоро ты услышишь его позывные и мне не безразлична ждущая его судьба. Все, что я имею, принадлежит вам двоим. Надо радоваться, что мы с тобой живем в достатке и во взаимной любви. Я знаю твою кавказскую гордость и честолюбие. Только ответь мне, что здесь плохого, если жена богата и безумно любит своего мужа? Молчишь? А молчишь потому, что я права!

Наташа прильнула к его губам, но ответной реакции не почувствовала. Она отодвинулась от него и, глядя ему в глаза, сказала: