Непредвиденная опасность - Амблер Эрик. Страница 3

— Полковник Робинсон, как же! — заявил тем же вечером Бландел жене. — Он такой же Робинсон, как я Гитлер. Передай, пожалуйста, соль.

1

Поезд на Линц

Дважды обмотав шею шерстяным шарфом, сгорбив плечи и глубоко засунув руки в карманы пальто, Кентон дожидался на станции «Нюрнберг» поезда «Франкфурт — Линц». Почти безлюдную платформу насквозь продувал ледяной ноябрьский ветер. Он раскачивал фонари под колпаками, и от этого по перрону метались причудливые тени. Кентон продрог до костей, поэтому, поставив чемодан, принялся расхаживать взад-вперед перед маленьким станционным зданием в бесплодной попытке хоть как-то согреться.

Кентон был худощавым мужчиной интеллигентной наружности. Он выглядел старше своих тридцати лет. Наверное, виной тому был рот. В очертаниях довольно полных губ читалась склонность к юмористическому взгляду на мир и одновременно — скрытность. Он больше походил на американца, чем на англичанина, а на деле не являлся ни тем ни другим. Отец его был родом из Белфаста, мать — из бретонской семьи, проживавшей в Лилле.

Итак, Кентон расхаживал по платформе станции «Нюрнберг» промозглой ноябрьской ночью, и презрение к самому себе росло по мере того, как ступни ног немели от холода. Ведь нельзя же сказать, что азартные игры доставляют ему удовольствие! Нет, они изматывали, но, к своему несчастью, Кентон был наделен определенной степенью безрассудства: вступив в игру, он уже не мог остановиться, пока не спускал все имевшиеся деньги. Такое случалось и прежде; но поскольку он всегда страдал от одной из двух главных болезней журналиста-газетчика, а именно — от хронической нехватки денег (второй был цирроз печени), особого значения это не имело. Сейчас же ситуация складывалась несколько иначе, ибо как раз сегодня, перед игрой, в кармане у него находилось целое состояние — четыре с лишним сотни марок.

Кентон считался хорошим журналистом. И не то чтобы у него был развит некий особый нюх, позволяющий распознать в человеке в темных очках и грязном макинтоше кинозвезду. Нет, он был наделен талантом другого рода.

Большинство новостей из-за границы приходили от штатных корреспондентов крупных газет и людей из новостных агентств. Независимая журналистика за рубежом, как правило, не практикуется, поскольку шансов противостоять профессиональным акулам пера у внештатных журналистов нет. Однако же Кентон обладал тремя важнейшими для подобной работы качествами: способностью быстро заучивать иностранные идиомы и говорить без английского акцента, хорошим знанием европейской политики, а также умением быстро ухватить и точно охарактеризовать некие новые ценности и проблемы.

Первое качество было наиболее важным. Большинство англичан и англичанок, работающих за рубежом, бегло говорят на языке той или иной страны. Но лишь немногие говорят на нем, как на родном. Кентон как раз был одним из тех немногих. Именно это преимущество давало ему возможность время от времени раздобыть крупицу-другую эксклюзивной информации.

Именно поиски такой вот крупицы и привели его в Нюрнберг. Там должно было состояться сборище высокопоставленных нацистских чиновников. Ходили слухи, что на этой встрече будут приняты какие-то очень важные решения. Никто не знал, о каких решениях идет речь, но то, что они окажутся малоприятными, а значит, станут Новостями с большой буквы, мало кто сомневался.

На девяносто процентов работа политического журналиста состоит в том, чтобы дождаться, пока закончится конференция. Репортеры обычно коротают время в барах. В Нюрнберге для этого служил «Кайзерхоф». Прибыв туда, Кентон увидел, что там уже обосновались несколько корреспондентов. Одним из них был репортер из агентства «Хавас», поляк, которому он очень симпатизировал. Именно этот поляк и достал покерные кости.

И Кентон с самого начала начал проигрывать.

Покерные кости — развлечение, которое мало подходит для тех, кто умеет вовремя остановиться: оно сочетает в себе все самые опасные аспекты покера с простотой игры в кости. Здесь можно потерять или, наоборот, выиграть огромные деньги — то и другое быстро и без всяких усилий.

К моменту, когда объявили, что никаких коммюнике для прессы с конференции сегодня не поступит и что заседание возобновится завтра с утра, в кармане у Кентона осталось всего пять пфеннигов. Он объяснил ситуацию трем своим партнерам по игре, они выразили сочувствие, и тут принесли выпивку. Потягивая из бокала, Кентон воспользовался ситуацией и намекнул, что банкротство его носит временный характер, что деньги у него имеются, вот только они в Вене. Так что, добавил он, придется съездить в Вену. Тогда поляк, не дожидаясь просьб, ссудил ему сто марок. С трудом подавляя презрение к самому себе, Кентон принял деньги, рассыпался в благодарностях, заказал и оплатил еще одну порцию выпивки на всех. И вскоре после этого отправился на вокзал. Там выяснилось, что на единственный прямой поезд до Вены остались билеты только первого и второго класса люкс. «Если мой господин желает ехать третьим классом, есть уже не скорый, а обычный пассажирский поезд до станции „Линц“ в северной части Австрии, там можно пересесть на другой, уже до Вены». И он решил подождать поезда на Линц.

Он прождал уже три четверти часа, когда к платформе в мелькании тут же тающих на земле снежинок подплыл и остановился ночной «Восточный экспресс» из Остенде. Через запотевшие стекла окон купе были видны официанты в формах, отделанных тесьмой, они сновали по вагону-ресторану первого класса. Кентон слышал клацанье тарелок, звон бокалов. С места, где он стоял, прячась от ветра, была видна табличка с указанием маршрута на одном из спальных вагонов: «Вена — Будапешт — Белград — София — Стамбул». Внутри «Восточный экспресс» выглядел таким уютным и теплым, что Кентон был рад, когда он отошел от платформы. Ведь этот поезд символизировал собой безопасность и комфорт — телесный, финансовый и гастрономический — словом, все то, чего ему сейчас так отчаянно не хватало. Кентон едва не расплакался от жалости к себе.

Вообще все было бы не так уж и плохо, если бы хвастливые уверения о том, что в Вене у него имеются деньги, соответствовали истине. Но это было далеко не так. Никаких денег в Вене у него не было и в помине. Он ехал туда в слабой надежде, что один знакомый еврей, настройщик музыкальных инструментов, одолжит ему хотя бы немного. В тяжелые дни 1934-го Кентон помог ему вывезти семью из Мюнхена, и еврей был ему страшно благодарен. Но ведь старый знакомый мог и уехать из Вены. Или же у него могло не оказаться лишних денег. А это самое худшее, подумал Кентон. Тогда ему придется объяснять, что ничего страшного, не так уж и нужны ему эти деньги, и маленький человечек расстроится. Евреи крайне чувствительны в подобных вопросах. И все же какой-то шанс был, да и в любом случае в Вене ему будет ничуть не хуже, чем в Нюрнберге.

Он еще глубже засунул кулаки в карманы. Доводилось ему бывать банкротом и прежде — не всегда по своей собственной глупости, — и всякий раз подворачивалось нечто такое, что помогало удержаться на плаву. Порой выручала хорошая статейка с интересными новостями, иногда он вдруг неожиданно получал чек от своего нью-йоркского агента с просьбой продать права на давно забытый материал. Однажды он оказался на железнодорожном вокзале в Софии как раз в тот момент, когда царь Болгарии Борис III отбывал в неизвестном направлении. Просто кондуктор шепнул о том на ушко одному из пассажиров, какому-то немцу-коммерсанту, и Кентон тотчас помчался к телефону — сообщить сенсационную новость о том, что Борис собирается встретиться с королем Румынии Каролем II. Так что не исключено, что в поезде на Линц будет ехать сам Гитлер на встречу с лидером австрийской социал-демократической партии. При этой мысли он сразу оживился и уже стал прикидывать, как станет описывать подробности этой фантастической встречи. И ко времени, когда к платформе подкатил поезд на Линц, чувствовал себя почти счастливым.

Поезд был практически пуст, Кентон оказался в купе один. Да, сиденья жесткие, зато не такие холодные, как платформа в Нюрнберге. Он забросил чемодан на полку, забился в уголок и почти сразу заснул.